Дочь волшебника - Грегори Джил. Страница 14

За дверью выл ветер, отблески огня плясали и озаряли крошечную хижину дрожащим янтарным светом, но она видела лишь лицо этого худощавого черноволосого человека, словно вытесанное из камня, который сегодня целовал ее с такой силой и страстью. Может ли холодное сердце вмещать такую страсть, думала она, или поднимать такой жар, который искрился сегодня между нашими душами?

— Я тебя не понимаю, — сказала она мягко, и это непонимание отражалось в ее глазах, словно в зеркале. — Ты вообще не знаешь, что такое любить?

— Нет. — Это слово, суровое и уверенное, прозвучало быстро, словно вырвавшись из глубины его души. Его глаза засверкали, пугая внезапно появившимся в них блеском, ибо они были холодны, как ночь за стенами хижины.

— Мой отец был герцогом, и его, насколько я помню, ненавидели. Когда я был еще мальчишкой, его убили враги, один или десяток, кто знает — их было слишком много. Среди них, — продолжал он с напряжением в лице, хватая ее за плечи, — были его законные сыновья, мои единокровные братья. Я был всего лишь маленьким щенком, до меня никому не было дела.

У Уиллоу пересохло в горле из-за жалости к нему, к тому мальчику, которым он когда-то был.

— Но твоя мать наверняка… — прошептала она.

— Она умерла через несколько минут после моего рождения. Понимаешь, у меня был близнец, брат, но он ушел из этого мира вместе с ней, не сделав ни единого вздоха.

— Блейн…

— Не надо жалеть меня, чертенок. — Никогда еще его голос не казался таким безразличным. Жесткая улыбка тронула его губы. — Я давно уже решил, что мой удел — скитаться по миру в одиночестве. Делать все по-своему, самому заботиться о своей шкуре. И я выжил. Один. И не только это. Я стал сильным. Я понял, что мне никто не нужен — и я никого не хочу. Тебе нужно сделать то же самое, — сказал он вдруг, встряхнув ее. — Тогда будет намного лучше.

Она мягко и пытливо смотрела на него.

— Я не хочу идти по этой жизни одна. Без семьи, без единственного любимого человека. — Она вдруг потянулась, прикоснулась к его щеке, уже затененной отросшей за день щетиной, — как и его сердце, затененное одиночеством, подумала Уиллоу. — Надеюсь, ты тоже не хочешь этого, Блейн из Кендрика, — нежно прошептала она.

Блейн убрал руку с ее плеча и отступил на шаг.

— Ты ошибаешься.

— Да?

Он нахмурился и отвернулся, внезапно почувствовав себя неловко под этим теплым спокойным взглядом.

— Верь во что хочешь. — Он подошел ближе к огню, грея руки. — Но тебе придется победить меня, чтобы получить ожерелье, Уиллоу, — сказал он небрежно. — И если помнишь, меня никто еще не побеждал.

— Посмотрим. — В ее голосе была спокойная уверенность. — Но думаю, это будет битва, которую ты проиграешь.

Его глаза сузились, и он повернулся, чтобы снова посмотреть на нее, полный гнева, недовольства и невольного восхищения этой стройной непокорной красавицей с веснушками и губами, более нежными, чем лепестки цветов. Что же в ней так очаровывало его?

Все. Все — от ее грациозности до решимости, которая горела в ее душе, от ее хрупкости до привязанности к своему отцу, которая способна заставить ее отправиться в полный опасностей путь в попытке спасти Артемуса.

В том, что Волк из Кендрика находил ее такой возвышенной, очаровательной, было необычным для него, коротко подумал Блейн, учитывая, что он никогда не знал привязанности — ни по отношению к кому бы то ни было, ни со стороны другого человека.

Он всегда был сам по себе.

Блейн направился к ней, и внутри у него что-то сжалось, когда вместо того чтобы отступить, она не двинулась с места.

— Ну что ж, тогда пусть начнется битва, чертенок, — сказал он с уступкой. — Завтра, на заре. — Его голос стал тише, грубее. — Но сейчас уже поздно. На сегодняшнюю ночь, и только на сегодняшнюю ночь, я предлагаю перемирие.

Прежде чем она успела ответить, Блейн схватил ее за руки и притянул к себе.

— Ты согласна? — Его дыхание шевелило ее волосы. — Перемирие до завтрашнего утра?

Уиллоу колебалась. Ей следовало освободить руки, гордо отойти и сказать ему, чтобы до утра держался подальше. Но ей очень хотелось остаться в его объятиях, где ей было так тепло, безопасно, уютно, как будто она всегда находилась в них.

Как такое могло случиться по отношению к человеку, который не переживал ни за кого, ни за что, кроме собственных интересов? И он был ее врагом.

Это наверняка неправильно — хотеть целовать врага.

— Я согласна… на ограниченное перемирие. Только на сегодняшнюю ночь, — ответила она, с трудом сохраняя спокойствие в голосе. Не в силах сдержаться, Уиллоу потянулась и прикоснулась к его мягким густым волосам. Когда она находилась рядом с ним, это почему-то выводило ее из состояния равновесия, и сейчас, в освещенной огнем хижине, за стенами которой ветер и снег измывались на лесом, когда его глаза, такие сияющие и пронзительные, смотрели на нее взглядом, каким ни один мужчина никогда прежде не смотрел, этот эффект его воздействия на нее был особенно заметен. Между ними бушевал мощный поток чувств. Думать было тяжело, а о том, чтобы отстраниться, не могло быть и речи.

— Только на сегодняшнюю ночь, — кивнул он, и она с удивлением поняла, что его голос был не более уравновешен, чем ее. Его сильная рука воина нежно, но твердо взяла ее за подбородок, отчего волна возбуждения прокатилась по всему телу девушки, до самых пят. Он поднял ее голову, так что она не могла отвести взгляд от его пронзительных глаз, даже если бы захотела. — Пока мы ведем переговоры, надо еще кое-что обсудить. Еще один поцелуй.

— Ты говорил, только один. А потом был и второй, — прошептала она, задыхаясь.

— Действительно. Потому что это чертовски приятно. А тебе?

— Это было… довольно приятно. — Уиллоу сглотнула, чувствуя, что ее против воли затягивают какие-то гипнотические чары, которые она не в силах преодолеть. — Может быть… не так приятно, как… лазать по деревьям, но…

— А-а-а. Ты меня задела. — На его лице появилась озорная улыбка. — Предлагаю попробовать еще раз и посмотреть, не сможем ли мы добиться улучшения.

— Улучшения? — По правде говоря, Уиллоу не могла представить себе что-то более чудесное, чем эти поцелуи, которыми она обменялась с ним. Но когда мужчина медленно наклонился к ней, и она поняла, что он собирается поцеловать ее, девушка почувствовала панику. И горячий толчок желания. Блейн воспламенил в ней такие ощущения, которые до этого не возбуждал в ней ни один мужчина — даже Адриан, — и она не знала, что с этим делать. Она не была уверена, нравится ей это и…

Сейчас он снова поцелует меня, поняла она и предприняла быструю, тщетную попытку отстраниться, но он обхватил ее своими крепкими руками, притянул еще ближе к себе и поцеловал, прежде чем она успела возразить, протестуя.

И поцеловал ее… и поцеловал ее.

Раньше она чувствовала холод, но сейчас ей стало жарко. Снег и ветер могли бушевать за пределами крошечной хижины, маленькая убогая комнатка могла быть высечена из золота, даже сама эта ночь могла быть сияющим днем, — она все равно ничего не заметила бы, потому что все, что она знала, — это сила его поцелуя, желание, которое нахлынуло на нее, наслаждение, которое пробегало от волос до кончиков пальцев ее изящных маленьких ног. Сладкое, жаркое, головокружительное наслаждение.

Ее руки обвились вокруг его шеи, и она поняла, что целует его в ответ. Горячие, жадные поцелуи, которые огнем переходили из ее души в его.

Огонь вздрагивал, сине-оранжевое пламя отбрасывало приглушенный свет на сильное лицо Блейна, а она каким-то образом очутилась у него на руках, прижатая к его груди. Это произошло уже не в первый раз за долгий день, но сейчас ей было лучше всего, потому что в этот раз он ни разу не оторвал свои губы от ее, неся Уиллоу через комнату к тюфяку у стены.

Раньше, когда огонь только разгорался, он расстелил там свою накидку, и теперь нежно, как свежий весенний листок, опустил на нее девушку.

— Все еще не так приятно, как лазать по деревьям, Уиллоу? — спросил он, наклонившись над ней, оторвав свой рот от нее только для того, чтобы посмотреть ей в глаза.