Английский шпион (СИ) - Васильев Ярослав. Страница 1

Ярослав Васильев

Английский шпион

Море никогда не бывает одинаковым. Каждый день, каждое мгновение оно разное. Особенно здесь, на атлантическом побережье Франции, в Ла Рошели. То оно тихое и спокойное, будто бескрайнее до горизонта зеркало, холодное и прозрачное. Солнечные лучики, пронизывая соленую воду, достигают дна, осторожно ласкают золотистый песок и яркие сияющие ракушки, гладенькие камушки и зеленоватые водоросли, ловят маленьких ловких рыбок, которые стайками весело забавляются возле берега. И вдруг всё переменится. Налетит порывистый ветер, к берегу погонит яростные волны. Вода станет мутно-зеленой, темно-синей, а то и вовсе чёрной, с белыми гребнями пены. Не видно больше ни рыб, ни ракушек, ни песка: есть только неистовые волны, которые с силой бьются о прибрежный песок.

Сегодня ночью от весеннего моря шёл дивный соленый запах, светила большая луна. Чёрная маслянистая вода напоминала спокойное, гладкое зеркало. Маршал де Туара тщетно стоял на стене форта Ре, всматриваясь в горизонт. Не видно ничего, кроме цепочки огней вдали. И с моря, и на берегу. Англичане и предавшие короля гугеноты. И где-то там трое отчаянных храбрецов, которые пробуют перебраться через пролив. Проскользнуть мимо предателей и предупредить стоявшие в нескольких лье от Ла Рошели королевские войска. Город предал Францию, но закрывавшие вход в бухту острова Ре и Олерон ещё держатся. Ещё гремят пушки форта Луи. Только слишком мало у них осталось припасов и пороха. Мужества и смелости его людям не занимать, но очень уж ярко светит луна… Маршал де Туара не дождался ответа.

Утром третьего дня под гром пушек войска герцога Бекингема пошли на последний, победоносный штурм. А уже днём в бухту Ла Рошели, подгоняемые лёгким бризом, едва рябившим сапфировую поверхность моря, величественно вошёл под английским флагом первый фрегат. Несмотря на лёгкий бриз, корабль величавым лебедем медленно входил в бухту только под нижним парусом на передней мачте. Остальные паруса были свёрнуты, открывая взгляду внушительные очертания корпуса, от возвышающейся в виде башни высокой надстройки на корме до позолоченной головы на форштевне, сверкавшей в ослепительных лучах солнца.

Берега бухты были усеяны толпами народа. Со всех сторон доносилось:

— Виват! Долой католиков и короля! Лучше турки, чем Папа!

Стоявший рядом с капитаном герцог Бекингем был доволен. Мало того, что король Людовик выдворил его из страны, из-за попытки якобы поухаживать за королевой, так ещё и подослал убийцу. Бок, на котором кинжал негодяя оставил длинную ссадину, до сих пор побаливал. Зато теперь он отыграется за всё. Не зря послы при дворах Лотарингия и Савойя уже вручают воззвания, призывая помочь «Новым французским Нидерландам». Англичане уже получили не только поддержку настроенных против короля протестантов, но и удобный безопасный порт для снабжения. Как только по французам ударят и с другой стороны — останется только подставить ладони и схватить падающий в них плод победы.

Ночь перед решающим сражением Бэкингем не выспался. С вечера примчался гонец и принёс тревожные вести. Людовика открыто поддержали Испания и Нидерланды, ради сохранения баланса сил на континенте даже на время забыв взаимные разногласия. Голландцы не просто отправили «несколько кораблей» для проформы и исполнения «союзнических обязательств» — одна их эскадра вышла в Ла-Манш, вторая двинулась вдоль побережья на юг. Пока с англичанами они в сражение открыто не вступали, но дали понять — торговые суда любой третьей страны, поддержавшей воззвание гугенотов, топить будут нещадно. А испанская армия то же самое сделает на суше. Завтрашняя баталия под Нантом ещё сможет переломить дело — но только если французов и Людовика разобьют наголову.

Не спал и Людовик. Ещё на закате он приказал:

— Сгоняйте крестьян. Пусть строят мосты через реку.

Застучали топоры и в то же время рухнули оба постоянных моста, по которым и должна была переправиться французская армия. Или английская, если французы надумают отсидеться в укреплённом лагере, дожидаясь, пока подойдёт корпус генерала Дю Мэна, и численность армий сравняется.

Король перешёл мосты первым, за ним — солдаты, ночная вода потемнела от переправлявшейся конницы. Пушки тащили на руках. Тенями окрестности наводнили лазутчики. К утру обходной манёвр был завершён. С тыла лагерь англичан прикрывал болотистый приток, по центру Бэкингем расположил артиллерию. Фланги же оказались едва прикрыты. Чтобы не оголять их ещё больше — Людовик имел больше конницы, засеки и траншеи для защиты пехоты построить не успели — англичане вынуждено сжали строй. Их численное преимущество оказалось бесполезным. На рассвете началась баталия. Эскадроны всё равно обошли англичан во флангах. Следом двинулась пехота. Словно дирижёр оркестром, Людовик и его генералы управляли своими войсками. Решительно бросили в бой батальон за батальоном, жгли английские войска огнем ружей и пушек, кололи их штыками.

Первыми дрогнули гугеноты — бывшие лавочники и бюргеры, вчера ещё подогретые религиозным восторгом и надеждой грабежа католиков, сегодня не хотели умирать. По одному и десятками они старались прорваться через пули и ядра сражения, через ставшим ловушкой болото. К полудню побежали и английские солдаты. Французская гугенотская республика едва успела отметить в середине июня праздник Святого Антония, как была повержена. Проиграв сражение под Нантом, англичане начали торопливо освобождать город за городом, надеясь удержать хотя бы Ла-Рошель. Но полки Людовика Тринадцатого не отставали, и вскоре отступление гарнизонов превратилось в повальное бегство.

С часу на час в окрестностях Ла-Рошели ждали появления передовых частей французской армии: отдав погибшим под Нантом полкам весь порох, припасы и ядра, город даже не пытался оказать сопротивление. Улицы переполнили дезертировавшие солдаты, которые с ужасом рассказывали, как под Нантом католики резали прижатых к болоту англичан. Как по всей округе гугеноты сдаются в плен или поворачивают оружие против недавних союзников… Короля ждали в разных местах по-разному. Возле католических церквей священники впервые за долгое время в проповедях открыто проклинали протестантскую ересь и славили короля. Из распахнутых ворот тюрьмы медленно растекался поток заключённых. В элегантных особняках эшевенов и самых богатых людей городаторопливо горели в каминах накопившиеся за долгие годы тёплых отношений с англичанами дневники и письма. В борделях и кабаках припортовых кварталов всю ночь до рассвета хлопали двери, вопили пьяные голоса — там дебоширили напоследок. Никто не знал, что Его Величество надумает сделать с несостоявшейся столицей Республики. Короля хоть и называли Справедливым, и резню после сражения он остановил… Вот только пока Его Величество думал, от проигравшей армии осталось едва ли пятьсот человек.

Небольшой отряд пробирался в сторону павшего города по обочине дороги мимо колонн солдат, устало марширующих под жарким августовским солнцем. Солдаты провожали всадников долгими заинтересованными взглядами, но скорее потому, что в середине отряда ехала красивая золотоволосая девушка. К тому же одета она была по старой моде — без тугого корсета и чересчур объёмного платья, на коне сидела по-мужски и от этого казалась ещё привлекательней. Впрочем, стоило посмотреть на ехавшего рядом сурового рыжебородого капитана охраны, и любые греховные мысли немедленно улетучивались.

Особый посланник Его Высокопреосвященства первого министра Ришелье маркиза Робертин обернулась к начальнику своих телохранителей и негромко поинтересовалась:

— Ну как? Уже скучаете по Парижу, Сатурнин?

— Заскучал, госпожа. Дикие места, все провоняли Кальвином и его проповедями, гори они вместе в аду.

— Ладно, доедем до города, а там посмотрим…

Под дамбой, перекинутой через ручей, лежали мёртвые тела. Двое мужчин, женщина и девочка. Лица у всех жёлтые, как воск. Убили солдаты передовых частей? Или беглые мародёры? Робертин было всё равно. А вот загадка, для решения которой кардинал послал одного из лучших своих агентов, мучила хуже зубной боли. Лорд Монтегю, доверенное лицо герцога Бекингема. Сколько раз он уже оставлял в дураках всю французскую разведку, в том числе и Робертин?