Кельтский крест (СИ) - Каблукова Екатерина. Страница 35

— В этом году будет большой праздник, — Вивиан кивнула на разношерстную толпу, — Говорят, только с северных островов человек приехало человек семьдесят, и это не считая жен и детей.

Я задумчиво оглядела толпу, стоявшую по краю площади. Было видно, что многие одели свои лучшие наряды. Одна из женщин явно ругала ребенка, пытающегося схватиться за потрепанную кружевную отделку ее темного шерстяного платья. Судя по запаху, витавшему над толпой, некоторые начали праздник вчера, и теперь, пошатываясь, стояли в толпе, распространяя на соседей горький аромат перегара. Я поморщилась, но уйти куда-то уже было невозможно.

Атли, раздувшись от гордости, вышел на середину площади и гордо объявил первое дело. Герцог приступил к слушанию.

— Площадь замостили совсем недавно, — прошептала мне Вивиан, заметив, что я разглядываю камни мостовой. — По приказу герцога.

— Он считает, что удариться о камни лучше, чем кататься по грязи? — не сдержалась я. Знахарка удивленно посмотрела на меня:

— Откуда ты знаешь?

— Алан рассказал.

— У мальчика всегда был очень длинный язык, а чтобы произвести впечатление, он еще и раздваивается! — фыркнула она, чуть громче, чем следовало бы. Гарет, тенью стоявший за герцогом, неодобрительно покосился на нас и Вивиан замолчала.

Дела шли одно за другим. Вскоре я поняла причину плохого настроения герцога: сидеть несколько часов на достаточно неудобном стуле, выслушивая однотипные жалобы соседей друг на друга могли вывести из себя даже святого, а Десмонд святостью не отличался. Мне уже достаточно наскучило стоять, когда вдруг в рядах зрителей наметилось оживление. Косматый, неопрятный мужчина вытолкнул в круг нервно всхлипывающую девушку. Некрасивая, с покрасневшими опухшими от рыданий глазами, она нервно всхлипывала, с испугом оглядываясь вокруг. Лицо герцога окаменело, он пристально посмотрел на мужчину, от чего последний окончательно смутился.

— Я слушаю, — голос герцога был полон презрения. Запинаясь, мужчина начал рассказ. Из его неразборчивой речи, я поняла, что он обвиняет свою дочь в том, что она оказывала очень много внимания мужчинам без его согласия. Девушка отчаянно затрясла головой, отрицая все. Герцог устало откинулся на стуле:

— Олаф, ты каждый год приводишь свою дочь с одной и той же жалобой, и собираешь виру с мужчин. Это — уже пятый год. Если ты не можешь воспитать свою дочь, тогда это сделаю я.

— Но… милорд… — растерялся тот. Девушка от удивления перестала всхлипывать и смотрела на герцога с открытым ртом. От даже не посмотрел на них, немедленно распорядившись присудить девушке и ее отцу по пять ударов плетью. Она зарыдала во весь голос, Олаф побледнел, по толпе прокатился одобрительный ропот, пока стражник, исполняющий сегодня роль палача, обстоятельно разматывал плеть.

Я посмотрела на герцога. Он сидел на своем стуле, скрестив руки на груди, всем своим видом выражая безразличие к происходящему. На какой-то миг, он взглянул в мою сторону, словно приказывая не вмешиваться. Свист кнута, хлопок и короткий вскрик. Глашатай методично отсчитывал удары. Толпа оживилась, где-то раздалось несколько смешков, кто-то издевательски засвистел. Я открыла было рот, чтобы вмешаться, но Вивиан предусмотрительно сжала мне руку:

— Молчи, это старый Олаф и его дочь. Каждый год он требовал виру за соблазнение дочери, Десмонда еще надолго хватило.

Я с ужасом посмотрела на Вивиан:

— Но ведь что-то же можно сделать?

— Что? Она — его дочь, принадлежит ему, пока не выйдет замуж. А Олаф известный бездельник, они потом год живут а полученную виру. Именно поэтому она так и заигрывает с мужчинами. Хотя… после сегодняшнего дня мужчин у ее дома поубавится. Иди, твоя очередь!

— Что? — я в изумлении услышала, как Атли выкрикивает мое имя. Алан уже стоял посередине, ободряюще мне улыбаясь. Ноги предательски задрожали, сердце бешено забилось: что я сделала? Хотя, если подумать, список получался внушительный. Меня охватил страх. Стараясь не подать виду, я вышла на площадь и повернулась к навесу. Герцог пристально смотрел на меня из-под полуприкрытых век. Я с вызовом взглянула ему в глаза, его губы дрогнули в мимолетной улыбке, но она тут же исчезла.

— Миледи, эти люди, — он кивнул в сторону трех мужчин со связанными руками, стоявших в центре площади, — Обвиняются моим братом в том, что они пытались вас убить в тот момент, когда вас выбросило на берег острова с тем, чтобы завладеть вашим имуществом. Вы что-то можете добавить?

Я покачала головой:

— Нет.

— Как вы оказались на нашем острове?

— Корабль, на котором я находилась, потерпел кораблекрушение.

— Вы ничего не помните?

— Нет. Я очнулась лишь в замке.

Герцог кивнул и обратился к вышедшему вперед Алану. Тот кратко еще раз рассказал, как обнаружил меня на берегу в тот момент, когда эти люди намеревались перерезать мне горло, предварительно изнасиловав. Я вздрогнула, только теперь представив опасность, которой подвергалась. Когда Алан закончил, герцог достаточно долго разглядывал мародеров, а затем коротко бросил:

— Повесить.

Стражники подошли к ним и, развернув за плечи, направили к столбу, где еще один уже набрасывал на перекладины петли. До преступников вдруг дошел весь ужас происходящего. Один из них заголосил, взывая к милости зрителей, другой молча упал на колени, из толпы раздались улюлюканье и крики, в преступников полетели огрызки. Алан беззвучно подошел и подхватил меня под локоть:

— Вам не стоит смотреть на это!

Я вцепилась ему в руку:

— Алан, их действительно повесят?

— Да, — он повел меня к краю площади, — Таков закон.

Крики вокруг стали громче.

— Отпустите меня! — я с силой выдернула руку и развернулась. Осужденным уже накинули петли на шеи. Другой конец веревки был привязан к лошади. По лицу одно из приговоренных текли слезы, второй шевелил губами, явно молясь, третий стоял, безразлично глядя вокруг, на его штанах расплывалась мокрое пятно.

— Алан, вы должны вмешаться! Их же убьют!

— И правильно сделают, — Алан с досадой оглянулся и, увидев Вивиан, торопливо помахал ей рукой, подзывая к нам. С видимым облегчением он перепоручил меня заботе знахарки, а сам пошел к брату. С ужасом я смотрела на происходящее на площади. Повинуясь кивку герцога, палач стегнул лошадь по крупу. Та обиженно заржала и рванула вперед, тела взметнулись вверх и повисли, дергаясь, будто марионетки. Запах смерти и фекалий разносился в воздухе. Я поняла, что меня сейчас стошнит. Прижав руку ко рту, я, стараясь не вдыхать резкие запахи немытых тел и перегара, с трудом пробралась через толпу, захваченную этим варварским зрелищем, и забежала за угол ближайшего дома, где меня буквально вывернуло наизнанку. Где-то краем своего сознания, я отметила, что шум толпы стих. Правосудие, вернее то, каким его представляли здесь и сейчас, свершилось. Пытаясь отдышаться, я прислонилась лбом к холодной каменной стене дома. Прохлада камня приятно охлаждала разгоряченную кожу. Сердце колотилось в груди, мне не хватало воздуха. Я вдруг поняла, что очень устала. Устала жить без радостей цивилизации, без машин и мобильных телефонов, без самолетов, и главное — без личной свободы. Я была по уши сыта средневековым гостеприимством, и особенно надменным герцогом. Сейчас он мне казался варваром, дикарем с первобытными представлениями о правосудии. Перед глазами все еще стояло лицо несчастной девушки. А ведь на ее месте могла оказаться и я, как то он уже угрожал мне наказанием. Эта мысль придала мне сил. Я решительно отстранилась от стены и направилась обратно, на площадь. Уже подходя к толпе, меня вдруг осенило: ведь наконец-то я была одна, без вездесущего внимания герцога и его семьи. Неподалеку находилась коновязь с лошадьми. Пажи, поставленные смотреть за животными, старательно вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть происходящее на площади. Я действовала не задумываясь. Медленно сосчитав до двадцати, я подошла к коновязи, надеясь, что выгляжу достаточно естественно. Пажи лишь скользнули по мне взглядом, но, не увидев ничего, заслуживающего внимания, вернулись к созерцанию площади. Дрожащими руками я с третьей попытки отвязала лошадь и села в седло.