Враги друг друга не предают (СИ) - Титова Светлана. Страница 8

— Тупая дура, — процедил Бриз и сплюнул на меня, охнула, когда в бок врезался носок пиратского сапога. — Я же хотел быть нормальным, но вы всегда все портите.

Кусая кулак в попытке справиться с приступом боли, глушила крики, услышала, как пират заторопился к лестнице. Глухо стукнул люк, ведущий в трюм. Работая локтями, отползла в тень, прислушиваясь, не спускаются ли другие желающие, но в трюме стояла тишина. С трудом села, превозмогая боль. Оттерла кровь с бедер и натянула остатки рваных штанов, кое-как связала ворот футболки, приводя свой вид в подобие нормального. Мелькнула мысль о беременности и пропала, как не своевременная.

Благодаря слабому светильнику, который едва тлел на крюке, вбитом в стену, заметила, что не одна. Под самым фонарем, у скопления законопаченных бочек, привалившись спиной, тяжело дышал измученный ребенок лет трех. Чужая боль затмила собственную. Помедлив секунду, подползла к нему и осторожно коснулась запястья, проверяя пульс. Определить пол не получалось. Малыш был в жутком состоянии, давно немытые волосенки слиплись в колтун, из одежды остались лохмотья, босые ноги были покрыты коркой из грязи. От него резко пахло канализацией. Рядом валялась цепь с зажимом для ноги.

Кто это? Сколько он тут находится? Зачем они забрали ребенка?

Похоже, он тут давно и держат его хуже животного в клетке. Даже в лабиринте я умудрялась изредка мыться и стирать белье, приспособив ручей. Вонючий сок, как оказалось, не только отпугивал хищников, но и отлично боролся с паразитами.

Почувствовав чужое присутствие, малыш зашевелился и застонал, приоткрыв глаза. Черный треугольный зрачок вытянулся в вертикальную полоску, окруженную оранжевой радужкой. Я от неожиданности моргнула, на меня смотрели вполне человеческие карие глаза с красноватыми прожилками белков.

— Пить, — прохрипел малыш, тяжело сглатывая.

Мой взгляд заметался по сторонам, выискивая требуемое. Но пока хватало света от фонаря, заметила комья грязи на полу, обглоданные кости и туго набитые мешки по углам. Ничего похожего на плошку с водой не было.

— Прости, малыш, воды пока нет, — я виновато развела руками, подползла ближе и устроила ребенка у себя на коленях.

— Мы у берега? — разглядывая меня из-под слипшихся ресниц, поинтересовался ребенок. — Ты игрушка?

— Да, — подтвердила его догадку и ответила сразу на оба вопроса.

Лиловый, распухший язык прошелся по сухим растрескавшимся губам. Малыш надсадно сглотнул горлом.

— Надо бежать, или тебя убьют, как Лину, — разговор ему давался тяжело, на лбу выступила испарина. — Это был Бриз?

— Он.

— Бриз все время забывает закрыть люк. Проверь…

Глаза закрылись, малыш тяжело переводил дух, утомленный беседой. Я осторожно положила его на пол и пошла в направлении люка.

Глава 9

С бьющимся от волнения где-то в горле сердцем и трясущимися руками ощупала обитую металлическими полосами плиту и приподняла над головой. Люк поддался, и в нос ударил запах свежего воздуха.

Вот она — свобода!

С усилием подавила желание бросить малыша, откинуть люк, выбраться на палубу и сигануть в холодное море. Несколько мощных гребков и я успею выбраться на пристань раньше, чем меня скрутит судорога. С малышом будет труднее, придется тащить на себе обессиленное тело, а я не очень хорошо плаваю. За год в лабиринте научилась вполне сносно обходиться одной рукой.

Ребенок слабо улыбнулся, когда я подняла его и пошла на выход. Он был горячим и легким, словно тряпичная кукла. Устроив его на плече, осторожно выбралась из трюма в коридор, прислушалась, стараясь не дышать, понимая, что рядом каюты и меня могут услышать пассажиры, и, прижимаясь к стене, поторопилась к трапу, ведущему на палубу. У широко открытых створ, освещенных фонарями, затормозила, вглядываясь в очертания кормовых надстроек и снующих у сходней теней, и бочком протиснулась к борту.

— Все погрузили, капитан. Можем отчаливать, — пророкотал чей-то гулкий бас.

— Ждем, Питрий. Ортисии доставили не весь багаж. Шурх бы побрал этих баб! — раздраженно огрызнулся капитан. — Время уходит. Хорошо бы пройти Катрановы столбы до рассвета. Превратили мой «Единорог» в бабскую светелку. Видит Бьерн, чтоб я еще хоть раз…

Меня бил озноб страха, холодный пот заливал спину. Я не слушала, чем еще божился капитан, прижала покрепче безвольное тельце малыша, перелезла через борт и прыгнула в воду. Ледяная купель приняла в свои объятия, легкое тело дернулось, сползая с плеча. Я вцепилась в него, выгребая культей, тяжело вынырнула, отфыркиваясь, и огибая длинную корму судна, рывками поплыла к спасению. На мое счастье кроме парусника капитана других судов у причала не было. Медленными гребками, чувствуя, как неотвратимо немеют ноги, едва двигалась, придерживая головку на поверхности, чтобы ребенок не нахлебался, надеясь, что в холодной воде не окочурюсь, утопив себя и кроху. Когда в морозном воздухе стихли окрики матросов, разлилась тишина, а пристань осталась позади, на трясущихся ногах выбралась на каменистый крутой берег. Бил озноб, стараясь раскрошить зубы в пыль. Рассвет занимался, распуская первые робкие золотисто-розовые лучи и разгоняя ночную темень. Окружающее приобретало ясные очертания. Море лениво швыряло на берег антрацитовые волны, слизывая нападавший за ночь снег с береговой кромки.

Малыш пугал посиневшими губами, мертвенно бледным личиком и ледяной кожей. Сдернула мокрые лохмотья, ужасаясь прозрачной коже, через которую просвечивали полукружья ребер. Трясясь от холода, забыв о своей замерзающей на морозе одежде, растирала тощее посиневшее тельце девочки, безвольно лежащее передо мной. На тоненькой шейке слабо бился пульс, указывая, что малышка еще жива. Сглатывая горячие слезы, молила всех богов, чтобы она открыла глаза.

— Это тебя, молодка, зверюки потеряли? — неожиданно прошамкало над ухом, жутко коверкая слова. — Утекла али украла у их што?

Меня обдало смрадом, в плечо вцепились скрюченные пальцы, впиваясь глубоко, до боли длинными ногтями. Я дернулась, пытаясь вырваться из неожиданно сильного захвата ветхой на вид старушки, одетой в изрядно поношенный украшенный чешуйчатым узором полушубок и теплый платок. Она бросила увесистый посох, придерживая туго набитую латаную котомку, висящую на плече.

— Пустите, — прохрипела, отшатываясь и подхватывая ребенка. — Я ничего вам не сделала.

Пальцы тут же разжались, выцветшие водянистые глаза под красноватыми пленками век без ресниц дотошно разглядывали каждую черточку лица. Увиденное старухе не понравилось, она скривила тонкие синюшные губы, заправила выбившиеся из-под платка сивые патлы и прокаркала, шмыгнув широким, сизым носом:

— Да не боись, не выдам. Идем ужо, дите застудишь, — она странно легко для сгорбленной спины наклонилась, подняла посох и зашагала вдоль берега, удаляясь от пирса.

Я секунду колебалась, чувствуя, как холодное тельце девочки начинает трясти, с трудом поднялась, чувствуя, как захрустела замерзшая одежда, и поплелась за ней.

— Давайте, я понесу посох и котомку, а вы согрейте девочку под кожухом. Она совсем ледяная и не приходит в себя, — едва шевелящимися губами, проговорила в спину прытко шагающей передо мной бабки.

— Пожалела, небогу, — удивленно вскинулась она, обернувшись ко мне. — Сестра што ль? Али нагуляна дочка?

— Помогите, бабушка, — я всхлипнула. — Я отработаю. Все отработаю.

Фыркнув, старуха с презрением покосилась на культю, с непонятной злостью кинула посох и котомку, распахнула кожух и прижала к вязаному толстому свитеру ледяное тельце. Малышка тихонько застонала, слабо завозилась, почувствовав тепло.

— Ишь, ласковая, — качнула головой бабка, запахивая выдубленные полы. — Подбирай посох и котомку и пошли, калека.

* * *

— Снега натопи. Отогреем ее. Коли лихоманка прицепится — помрет. Ужо больно слаба, — командовала старушка, уложив девочку под одеяло на топчан возле натопленной печки, со злостью обдирая свисающие с низких стропил спутанные пучки травы.