Привилегированное дитя - Грегори Филиппа. Страница 92

Ральф резко повернулся ко мне.

— У тебя же есть дар, Джулия, — обратился он ко мне. — Ты должна знать. Что ты видишь, когда смотришь на Ричарда?

Я перевела глаза на кузена, и он глянул на меня в ответ чистым прозрачным взглядом. Шум в моей голове был так силен, что мешал мне думать. Я видела перед собой Ричарда, моего любимого Ричарда, товарища моего детства. И так же хорошо я видела странную опасность, страх и ужас, нависшие над всеми нами.

— Я ничего не вижу. Ничего, — отчаянно сказала я. — Я ничего не вижу и не слышу. Нет у меня никакого дара. — И я отвернулась от Ральфа и обратилась к Ричарду: — Я хочу домой, — жалобно простонала я.

Ральф поковылял туда, где Си Мист беспокойно щипала вереск. Когда она увидела приближающегося Ральфа, она бешено крутнулась на месте и забила задними копытами в воздухе, будто намереваясь его ударить. Это моя-то Мисти, которая и на миг не показала злого нрава за все то время, что мы были вместе.

— Спокойно, — мрачно произнес Ральф и, подобрав с земли поводья, подвел ее ко мне. Он подсадил меня в седло и ни одним словом больше не обратился ни к Ричарду, ни ко мне. Мы ускакали в молчании. Мы оставили его у маленькой рощицы, с ягдташем на спине и черной собакой у ног. Я чувствовала на спине его задумчивый, будто вопросительный взгляд и знала, что тяжелые раздумья овладевают им, когда он провожал нас взглядом.

Глава 20

Мы с Ричардом возвращались домой в молчании. Согласие, которого мы достигли после ссоры в холмах, было нарушено странным, злосчастным происшествием с ястребом Ральфа. Мама и дядя Джон смеялись чему-то за обедом, не обращая на нас внимания, и не заметили, что мы с Ричардом сидели подавленные и молчаливые. Отправляясь спать, я подала Ричарду руку и попрощалась с ним, поскольку завтра рано утром он уезжал в Оксфорд.

Ричард поцеловал меня и спросил:

— Все-все в порядке?

Это была фраза нашего детства.

— Все-все в порядке, — ответила я, но оба мы знали, что это не так.

Шехеразада боялась его. Овцы пытались загнать его в угол, как они поступали с врагами. И теперь ястреб Ральфа испугался его.

Я ожидала, что Ральф заговорит со мной о Ричарде утром в понедельник — пасмурным, сереньким утром, в котором не было ни радости, ни волшебства, — но он только прикоснулся приветственно к полям шляпы и не сказал ни слова.

— Как ваша птица? — поинтересовалась я у него, когда мы стали завтракать.

Он сидел верхом на лошади, а вокруг стояли на грязной земле пахари и сеяльщицы со своими узелками в руках. Ральф вонзил зубы в корку хлеба и принялся методично жевать, не спеша с ответом.

— Я свернул ей шею, — спокойно сказал он. — Ее ноги никогда уже не будут достаточно сильными, чтобы охотиться, а бесполезную живность я не держу. Это была рабочая птица, и я не хочу, чтобы она превратилась в глупую и ленивую индюшку.

Я была так шокирована, что не смогла вымолвить ни слова сочувствия.

— У нее сдали нервы, — слова Ральфа звучали зловеще. — И это очень странно, так как прежде она никогда не убегала ни с чьей руки. Никогда, с тех пор как три года назад я, разбудив ее среди ночи, всю ночь приучал сидеть на рукавице. Но Ричард ей не понравился, верно? Что-то в нем напугало ее. И напугало так сильно, что она сломала обе ноги, пытаясь улететь от него.

Я молчала, сидя на лошади как серая статуя на фоне серого неба. В моей голове опять послышалось гуденье, будто целый улей пчел разместился там.

— Вы говорите, что ничего не слышите и не видите, — задумчиво продолжал он и внезапно повернулся ко мне. — Вы просто глупы в таком случае, Джулия Лейси! Я думал, вы научились использовать свой дар, но вы прислушиваетесь к нему, только когда это устраивает вас. Слушайте ваш внутренний голос! Смотрите вашими глазами!

Я протянула к нему руку, но он резко отвернулся, и лошадь, послушная каждому его движению, отпрянула в сторону.

— У меня кончилось терпение! — отрывисто сказал он. — Беатрис выпорола бы вас кнутом!

Он дернул за поводья и отправился проверять плуги, которые были в порядке, лошадей, которые, безусловно, тоже были в порядке, и прямизну борозд, которая не вызывала сомнений. Затем он позвал людей на работу на пару минут раньше, чем следовало, что было для него весьма необычно.

После завтрака я оставалась с ними еще часа полтора, а затем подскакала к Ральфу и спросила, нет ли у него ко мне каких-либо поручений. Нахмурившись, он что-то буркнул, и я отправилась на общинную землю, прогулять Мисти, пообещав вернуться через час.

Он не простил меня, и каждый рабочий день последующих недель не был для нас дружественным, поскольку Ральф считал меня непроходимо глупой, а я была обижена. Если бы это случилось в разгар работ, нам бы пришлось помириться уже через день, поскольку работа не оставляла места для обид. Но напряжение первых недель весны миновало. Пахота закончилась, а необходимости наблюдать за севом не было. Наверху, в холмах, овцы сломали несколько оград, но они уже были починены. Ягнята перешли на подножный корм и не требовали забот. Уровень Фенни поднялся из-за талой воды и дождливой весны, и я каждый день проверяла состояние берегов, поскольку некоторые из полей Беатрис спускались опасно близко к реке, а я требовала во всем подчиняться ее воле.

Дядя Джон купил полдюжины коров и быка, и мы пасли их на нижних лугах вдоль Фенни. Сначала я боялась быка — это было громадное рыжее животное с кольцом в носу — и смотрела на них через ограду. Но вскоре я привыкла к ним, они привыкли ко мне, и я заезжала на Мисти прямо на их пастбище, проверяя, как они поживают.

Постепенно я начала справляться с делами. Моя работа на земле отнимала у меня все утро, но после обеда я бывала свободней. Весна стояла теплая, я прямо физически чувствовала, как солнце пригревает землю. Все ожило в Вайдекре. Где бы я ни проходила, я слышала призывное пение птиц, видела их забавные брачные игры: как они кормили друг друга, приглаживали перышки или хлопотливо суетились при постройке гнезда. Когда я приходила на пастбище, я видела нашего громадного жеребца, с развевающейся гривой гоняющегося за кобылой. В холмах подрастали ягнята. В поле у реки бык пас свое стадо, его любимая корова всегда была рядом с ним, и они то и дело терлись друг о друга головами. Он наклонял голову и облизывал ее морду шершавым языком, будто высказывая свои нежные чувства.

Я скучала по Джеймсу гораздо больше, чем ожидала. Гуляя под деревьями, я прислушивалась к любовному воркованию птиц, следила за их стремительными полетами в небе, в вечерних сумерках, я наблюдала, как два благородных оленя спускаются к водопою. По ночам я не могла заснуть от страстного уханья сов, призывающих друг друга в неярком свете луны.

Мама и дядя Джон брали коляску и отправлялись после обеда вместе на прогулку, я же, накинув поверх муслинового платья легкую шаль, гуляла, гуляла и гуляла без устали в густом зеленеющем лесу и мечтала о том, какой будет моя жизнь, когда вернется Джеймс и мы поженимся. Надо мной, в вышине огромных деревьев Вайдекра, распевали птицы. Вайдекр набухал жизнью, подобно расцветающему бутону. Все вокруг ликовало, совокуплялось и зарождалось той весной, и любовная тоска переполняла меня, когда я бродила одна по лесам в соломенной шляпке, светлом легком платье, утопая по щиколотку в лесных колокольчиках.

Ричарда ждали домой перед Майским днем, и он написал, что приедет первым утренним дилижансом. Я запрягла Мисти и отправилась встречать его, ведя Принца на поводу.

Дилижанс делал остановку на перекрестке чичестерской и лондонской дорог, и, подъехав туда, я ждала Ричарда, греясь на теплом весеннем солнышке. Всю прошлую неделю было тепло и сухо, и зимняя грязь наконец подсохла. Я повернула лицо к солнцу и чувствовала его тепло закрытыми веками. Принц опустил голову и захрустел листьями. Вдалеке я услышала стук приближающихся колес. Дорога была холмистой, и я наблюдала, как шляпы и плечи пассажиров, сидящих наверху, то поднимаются, то опускаются. Лошади с трудом взбирались в гору, приближаясь к Экру, и когда кондуктор увидел меня, он, подняв рожок, затрубил и отпустил соленую шутку относительно счастливчика, которого поджидают на перекрестке у Экра.