Неизданные записки Великого князя (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич. Страница 35

Со мной собрался плыть в Англию мой старший сын, Андрей. Летом 1917 г. он ушел со службы в звании корнета Кавалергардского полка, а через год женился на красивой девушке, дочери итальянского герцога Фабрицио Сассо-Руффо и княгини Мещерской, Елизавете Фабрициевне. Сейчас она ждала первенца и Андрей спешил как можно раньше покинуть Россию, поскольку здесь можно было ожидать чего угодно, а на Британских островах они надеялись найти покой. Как офицер, Андрей ничего собой не представлял, да и кавалергарды всегда были сборищем золотой молодежи, что-то я таких среди белых не видел. Он обладал способностями художника средней руки, но никак не военными. И что это за привычка всех Романовых заставлять носить погоны? Сколько людей искусства и ученых пропало для России, замещенные весьма посредственными военными, да еще и на руководящих постах.

И вот 11 декабря 1918 г мы с сыном стояли на палубе английского крейсера-разведчика "Форсайт". Вдали постепенно исчезали очертания севастопольской бухты, набитом, как сельди в бочке, военными судами под всеми флагами: британским, французским, итальянским, болгарским. Не было только русских флагов…

Британский капитан при нашем прибытии на борт извинился, что не может предоставить адмиральской каюты, ее просто не было на легком крейсере. Легком-то легком, но единственном в классе с вертикальным бронированием борта в 50 мм по всей длине и это не мешало делать ему при экономичном ходе свои 20 узлов. Тем не менее, нам выделили рядом две каюты подальше от шума машин и жена Андрея чувствовала себя вполне комфортно. На палубе было холодно и она осталась в теплой каюте, мы не стали настаивать, вот войдем в более теплые средиземноморские воды, тогда и подышит морским воздухом. А вдруг мой внук будет моряком, коль его мать надышится морским йодистым запахом. Я буду только рад, будет о чем поговорить с внуком деду на старости лет, сидя у потрескивающего камина. Я вспомнил себя, юного, мечтающего о Морском корпусе, что сразу было встречено "в штыки": среди Романовых только два моряка и оба никчемные людишки, заявил мой отец. Но я настоял на своем, окончил корпус, получил первый офицерский чин. Сначала был командиром маленького миноносца, затем старшим офицером, а после и командиром броненосца "Сисой Великий", стал младшим флагманом Черноморского флота и "посадил орла на погоны" [49]. А затем началось увлечение проектами, я издавал для офицеров иллюстрированные справочники по иностранным флотам, с силуэтами кораблей и их характеристиками. Это было настолько ценно, что во время визита на "Сьюперб" один из британских офицеров попросил оставить автограф на таком справочнике на русском языке (благодаря картинкам и силуэтам его можно было использовать, даже не зная язык, тем более что название корабля давалось на родном языке. Мои проекты преобразования флота и усиления Тихоокеанской эскадры вырастили мне сильных врагов, под их давлением, я был вынужден уйти в отставку. Последней каплей интриг, переполнившей чашу терпения, стала отмена блокады коммуникаций вспомогательными крейсерами Доброфлота, переделанными из гражданских скоростных лайнеров в японскую войну. Последующие 5 лет были самыми спокойными в моей жизни, мы путешествовали, наслаждались семейной жизнью, у нас подрастали чудные дети, которым мы с Ксенией могли уделять много времени. Так было, пока я не увидел в 1910 г полет Блерио на своем аэроплане. Немедленно написал Ники очередной прожект создания воздушного флота в России, который был принят (дядя нашел себе игрушку, которая никому не мешает, наверно, подумал Ники). Русские летчики учились во Франции, тогдашней законодательнице авиационной моды, была создана Севастопольская школа в районе реки Качи, вырастившая целое поколение русских авиаторов. Я стал вице-адмиралом, шефом русской военной авиации. До войны по количеству аэропланов Россия уступала только Франции. Были уникальные аэропланы, вроде "Ильи Муромца" конструктора Сикорского. Как только дело раскрутилось, нашлось много желающих "погреть руки", авиацию разделили на два управления — Южное, со штабом в Киеве, возглавил я, в "утешение" получив в 1916 г чин полного адмирала и Владимира 2 ст. И вот теперь я, полный адмирал и кавалер ордена Св. Владимира с мечами, стою на палубе иностранного корабля, уносящего меня прочь от родных берегов. Я все же изготовил у лучшего севастопольского ювелира золотые мечи к имеющемуся у меня ордену и заказал такой же дубликат в позолоченной бронзе и темно красной прозрачной эмали для повседневного ношения. Лучший портной пошил мне новый повседневный темно-синий мундир с позолоченными пуговицами. Теперь новый мундир аккуратно повешен в шкафу каюты, а на мне все тот же, который я ношу с прибытия в Крым. Подошел посыльный и передал, что командир и офицеры приглашают нас в кают-кампанию (сегодня же у англичан рождественский Сочельник, подумал я, но отказался, сославшись на необходимость быть рядом с княгиней императорской крови [50]).

Запомнилось прохождение Босфора и Дарданелл. В районе доков Стамбула я увидел знакомый гигантский силуэт "Явуз Селима", он же немецкий "Гебен". Еще полгода с небольшим назад, красовавшийся на рейде Севастополя, сейчас он представлял собой жалкое зрелище останков боевого корабля.

"Форсайт" оказался хорошим ходоком, и, несмотря на то, что нас немного потрепало штормом в уже Атлантике, у берегов Испании, через неделю мы были в Английском канале [51]. Высадив пассажиров, крейсер пошел в Скапа Флоу, базу британского флота.

Мы же без труда добрались до Парижа. Французская столица уже не была тем беззаботным городом, как она запомнилась большинству русских аристократов, прожигавшим здесь жизнь и состояния. Везде, начиная от плохо убранных улиц, были следы бедности и запустения. Много мужчин с пустым рукавом пиджака или на костылях, кашляющих из-за сожжённых газом легких или слепых в синих круглых очках, тоже жертв газовой атаки. Но у тех, кто уцелел, глаза светились надеждой на какую-то лучшую жизнь, которая непременно будет, ведь недаром они уцелели в этой всемирной бойне. Впрочем, это относилось к публике на улицах и в дешевых кафе. В дорогих ресторанах сидели совсем другие люди — хорошо одетые, сытые, разбогатевшие на военных заказах и воровстве военных грузов. Они чувствовали себя хозяевами жизни, но я-то знал, что только чиркни спичкой большевизма и этот пороховой погреб взорвется не оставив им никаких шансов.

Вести шикарную жизнь аристократов и нуворишей нам не позволяли средства. Отправляя нас в дорогу, Ксения ссудила нас (я догадываюсь через кого) кое-какими скромными средствами, передала бриллиантовую подвеску: "в крайнем случае, продашь". Сказала к кому обратиться в датском посольстве за небольшим кредитом в банке. Тут уже однозначно просматривалась помощь тещи, впрочем она души не чаяла в Андрее, при рождении его велев дать полный салют в 21 залп, как при рождении Великого князя, а не сокращенный как было положено князю крови, а потом, когда он стал кавалергардом, подарила ему автомобиль.

Получив в банке деньги, мы сняли номера в скромной, но чистой гостинице (датчане из посольства порекомендовали). Я сознательно не поддерживал связь с сотрудниками русского посольства, так как они все представляли правительство Колчака, всей той камарильи, что окружала адмирала. Кое-кто тащился за ним еще с недоброй памяти КОМУЧа, остановившего удачное продвижение Каппеля на северо-запад вдоль Волги.

Уж не террористу ли Савинкову прикажете мне руку подавать? Его руки в крови Великого князя Сергея Александровича и многих других. Или министра Сазонова привечать? Того, который прославился своим лоббированием интересов Польши, сделав все, чтобы Польша отложилась от России на радость союзникам [52]. Зачем такой министр иностранных дел, если для него интересы чужого государства / государств выше, чем своего собственного? И вот эти люди будут официально представлять Белое Движение!?