Заноза (Рассказы) - Ленч Леонид Сергеевич. Страница 10

Рассказчик помолчал, горестно потянул носом воздух и сказал:

— Жестоко тогда я проигрался… Ну и пошло… день за днем! Москвы, можно сказать, не видел и даже не понюхал!.. Как мечтал, когда ехал, окунуться в культурную жизнь столицы. Окунулся, нечего сказать! Каждый вечер… с этими живоглотами. И до утра! А их, например, спросишь: «Трудно сейчас достать билет в Большой театр?» — отвечают: «Не знаем, мы в театры не ходим, нам некогда, днем на работе, вечером — пулечка!..» Все подотчетные ухнул, у знакомых позанимал и все туда же… в форточку! Теперь предстоят неприятные объяснения по линии супружеской бухгалтерии, потому что перед своим домашним бухгалтером мне никак не отчитаться!..

Сушкин еще помолчал и добавил:

— Но не так даже денег жалко — хотя, конечно, и жалко! — как жаль потерянного времени. Ведь тупое же и бессмысленное занятие!.. Правильно говорят, что карты — низменная и грубая страсть, недостойная культурного человека.

— Это верно! — согласился с ним здоровяк. — У меня после пульки всегда появляется такое ощущение, будто я поглупел во время игры на какой-то там градус!

— Точно! — подхватил Сушкин. — Встаешь из-за стола форменным дурнем… в особенности если при этом проигрался в пух! А на здоровье как вредно отражается.

В дверь купе из коридора осторожно постучали, и сейчас же дверь поехала в сторону, и в проеме возникла мужская фигура.

Фигура ласково улыбалась и держала в руке колоду карт.

— Нет ли, товарищи, желания сгонять пулечку? Ищем партнера!

— Здесь дурней нема! — сухо сказал Сушкин. — Закройте дверь!

Но его попутчик конфузливо (так показалось Сушкину) улыбнулся, пробормотал: «Можно, пожалуй, одну пулечку сгонять, маленькую!» — поднялся и, не глядя на Сушкина, вышел из купе…

Сушкин посидел один, помучился и… вышел следом за ним!

В соседнем купе все было приготовлено для игры: уже был и чемодан поставлен на попа, и лист бумаги разграфлен, и трое мужчин уже дымили вовсю папиросами.

Благодушный здоровяк собирался сдавать карты, но, увидев Сушкина, бросил стасованную колоду на чемодан и радостно сказал:

— Ну вот, слава богу, и четвертый партнер появился! Хорошо, что еще не начали!

Один из игроков, усатый, с лицом серым и тяжелым, как плотно набитый мучной мешок, глубокомысленно прогудел басом:

— Втроем играть — только карты бить!

Быстро разыграли сдачу. Сдавать вышло Сушкину.

Карты он бросал вкривь и вкось, пальцы у него дрожали, и лицо было несчастным, как у алкоголика, когда он пьет первую рюмку.

КОСТЮМ К ЛИЦУ

Окна в клубном зале раскрыты настежь, и музыка выплескивается прямо на улицу, на темную, свежую, еще не пропылившуюся зелень молодых лип. И музыка эта такая радостная, такая подмывающая, что, кажется, еще минута — и даже строгие уличные фонари не устоят на месте и, склонив матовые головы, каждый перед своей липкой почтительно проскрипят:

— Разрешите вас пригласить!..

Самодеятельный молодежный оркестр старается изо всех сил, льняной хохолок на лбу его создателя и дирижера Кости Проценко взмок и потемнел, галстук вырвался на свободу и бьет Костю по плечу при каждом неистовом взмахе его рук, но широкая, довольная улыбка не сходит с покрасневшего, усталого Костиного лица. Бал определенно удался, все танцуют, скандальных происшествий не было и нет и, видимо, уже не будет. Что же еще нужно для простой и доброй Костиной души?!

То и дело, прерывая танец, танцоры топчутся подле дирижера, выкрикивая свои просьбы, иначе он, оглушенный громом музыки, не услышит их.

— Костя, будь другом, дай там что-нибудь такое… Понимаешь?!

И Костя Проценко, продолжая дирижировать, полуобернувшись, кричит им в ответ:

— Сейчас дам полечку и вальсик… для нормы, понимаешь?! А потом… что-нибудь такое!..

Бал костюмированный, но танцоры одеты кто во что горазд. Но хотя одеты они по-разному и лица у них разные, однако, если приглядеться, что-то есть общее между ними. Наверное, так кажется потому, что эти молодые, непохожие одно на другое лица выражают общую непринужденную веселость и озарены светом внутренней интеллигентности.

Оркестр сыграл польку, сыграл вальс и грянул обещанное Костей «что-нибудь такое».

Железный стремительный ритм. Четкий, как перестук кузнечиков в знойный летний день. Не усидеть на месте, ноги сами начинают его выбивать.

Сразу стало тесно, жарко и очень весело. И наверное, поэтому никто вначале не обратил внимания на вошедшего в зал молодого человека в синем бостоновом костюме с пестрым галстучком на белой шелковой подкладке — в просторечии такие галстуки называют «галстук в подштанниках».

Он остановился в дверях, послушал музыку, посмотрел, как танцуют. Выражение значительности на его лице сменилось выражением беспокойства и неодобрения. Он покачал головой и стал еще внимательней присматриваться к танцующим, пока, наконец, не увидел ту, которую хотел увидеть.

Она была в белом, бальном, сильно декольтированном платье. Тонкие плечи обнажены, на полудетской груди выступали крупные ключицы. Скуластенькая, с простым и милым личиком рабочей девчонки — певуньи и озорницы. На модной прическе шлемом с начесами на уши чудом держится маленькая золотая картонная коронка. Он — низкорослый, коренастый, добродушно-курносый блондинчик в костюме испанского гранда. Черный бархатный камзол с пышным кружевным воротником, на мускулистых коротковатых ногах туго — вот-вот лопнет! — натянуто белое трико, сбоку в клеенчатых ножнах болтается недлинная шпага. Танцуют они с неистовым азартом, вдохновенно. В синих, широко расставленных глазах девчонки светится самозабвенное упоение балом. Спросите ее, что она сейчас танцует, девчонка не ответит! Она танцует самое себя, танцует каждой клеточкой своего тела.

Молодой человек в синем костюме, с пестрым галстучком между тем пробирается через весь зал к танцующей паре. Его узнали. Со всех сторон несется:

— Здравствуйте, товарищ Мозговой.

— Извините, товарищ Мозговой!..

На приветствия и извинения он не отвечает, а когда сам толкает танцоров, то не извиняется перед ними.

И вот он в ястребином своем полете настиг, наконец, девчонку в бальном платье с коронкой на голове, осторожно взял ее за голый локоть.

— Одну минуточку!

Обернулась. В синих глазах — удивление.

— Что вам нужно?

— Поговорить нужно с тобой. Разговор серьезный! Пройдем-ка!..

Ее гранд рыцарски выпятил грудь.

— А в чем, собственно, дело, товарищ Мозговой?

— Тебя не касается, Шурыгин. Ты можешь продолжать!

…«Серьезный разговор» происходит в маленькой гостиной рядом с танцевальным залом.

Разговаривают втроем: Шурыгин не пожелал оставить свою даму наедине с грозным товарищем Мозговым. Пришел и застыл у стены, рядом с зеркалом, держит руку на эфесе своей шпажонки. Мозговой долго смотрит на девчонку с картонной коронкой на голове, потом, наконец, разжимает рот:

— Ты кто?

Девчонка пожимает голыми, озябшими под этим пристальным недобрым взглядом плечами. Неужели «ему» неясно, кто она?

— Принцесса! — улыбаясь, говорит она тихо.

В ответ язвительная усмешка.

— Та-а-ак! Где ты работаешь, принцесса?

— На химкомбинате.

— Фамилия как?

— Снегирева. Клава.

— Комсомолка?

— Комсомолка.

Тяжелый вздох. В глазах у товарища Мозгового — отеческая суровость.

— Разнузданно танцуешь, Клава Снегирева! Смотреть на тебя неприятно! Коробит!.. Понимаешь?

Принцесса оборачивается к своему гранду.

— Слышишь, Вася? Оказывается, я разнузданно танцую!

Гранд хмурит белесые брови, густо краснеет.

— А по-моему, товарищ Мозговой, Клава танцует очень хорошо.

— Нам просто очень весело! — в голосе у Клавы Снегиревой дрожат слезы. — А когда тебе весело, то и танцуешь весело, от души! Правда, Вася?