Заноза (Рассказы) - Ленч Леонид Сергеевич. Страница 8

— У нас норма — три дня тебе висеть! — ответил, как обычно, сурово Иван Спиридонович.

— Я за нее ручаюсь, — сказал Леша, краснея.

— Это почему же так?

— Потому что я… в общем, женюсь на ней… Ну, и ручаюсь как за жену… что никогда ничего такого с ней больше не повторится.

Строгий редактор посмотрел на смущенного художника, потом на сияющую Дашу и тоже почему-то смутился. Он подумал, что ему, старику, познавшему всю горечь и уродство старой жизни, нужно сейчас сказать что-то важное и значительное стоявшим перед ним молодым людям. Но надо было приступать к работе, и он сказал просто:

— Ну, что же, в добрый час, как говорится! Ладно, так и быть, снимем тебя, Дарья, раньше срока со щита. Пусть это будет тебе свадебным подарком от «Поршня».

КАК РУХНУЛ КАРДАМОНОВ

Вот какая история, довольно забавная и, как мне кажется, поучительная, произошла не так давно в одном северном городе, называть который в данное случае необязательно.

Жил и трудился там некто Кардамонов Петр Михайлович, мужчина, как говорится, в самом соку и притом обладавший этакой бело-румяной дородной представительностью. Самой природой, казалось, он был как бы уготован для занятия ответственных должностей.

И действительно, Петр Михайлович входил в местную номенклатуру, то есть принадлежал к тесному кругу тех работников, которые неизменно нечто возглавляют.

Кардамонов возглавлял в городе сначала кирпичный завод, потом городское аптекоуправление, затем крупорушку, затем еще что-то и еще, вплоть до отделения Книготорга.

Но где бы ни сидел Петр Михайлович, что бы ни возглавлял, а кончалось дело у него везде одинаково: беднягу «освобождали». Правда, без особого шума и треска. Просто выяснялось, что у Кардамонова, кроме его бело-румяной дородности, других данных для занятия должности руководителя нет. Ни знаний, ни уменья сплотить коллектив, ни энергии, ни инициативы — ничего. Явление это — не новое. Мы, сатирики, о таких, как Кардамонов, много писали, но, увы, Кардамоновы существуют и по сей день.

Надо сказать, что Петр Михайлович был человеком безукоризненной честности, добродушным и симпатичным. Товарищам, от которых зависела его должностная судьба, не хотелось обижать его. После очередного провала Кардамонов, проваландавшись некоторое время «в резерве», снова неизменно оказывался на коне, а точнее, — в руководящем кресле.

Тут еще известную и далеко не последнюю роль играла супруга Кардамонова — Раиса Матвеевна, зубной врач по профессии. Она была отличным специалистом, и городские руководители лечили свои зубы только у нее, в лучшей поликлинике города.

Сидя в зубоврачебном кресле с распахнутым настежь ртом, работник, от которого «очень многое зависит», покорно и доверчиво отдавал свои челюсти во власть пухлых и ловких ручек Раисы Матвеевны, вооруженных зловещими инструментами ее профессии. А Раиса Матвеевна, уютная, полная, в чистейшем белоснежном халате, ласково ворковала у него над ухом.

— Этот зубик у вас имеет маленький кариозик… Я буду очень осторожненько, не волнуйтесь!.. (И совсем уже сладчайше.) Петрушу бы моего… куда-нибудь, совсем истосковался мужчина!.. Будет больно, мигните, но рот не закрывайте.

Работник, от которого «очень многое зависит», мигал и мычал нечто благосклонное распахнутым ртом… и спустя некоторое время Петр Михайлович снова вдевал ногу в стремя номенклатурного седла.

Однако после того, как Кардамонова освободили от Книготорга, ему пришлось туго. В разговоре с комсомольцами, которые обследовали книжные магазины города, Петр Михайлович наговорил много лишнего: Элизу Ожешко назвал Лизой Орешко, Джека Лондона — Джеком из Лондона и совершенно банально запутался в трех русских Толстых. К тому же выяснилось, что книжные магазины не выполняют торговый план, в то время как в подвалах пылятся самые ходкие книжки. Когда в городских инстанциях обсуждали положение дел в Книготорге, там стало известно о неловкой беседе Петра Михайловича с комсомольцами, и это повлекло не только смешки и покачивания головой, но даже гнев у некоторых.

Кто-то сказал:

— Довольно нам уже нянчиться с этим… обалдуем. На низовую его надо послать. Не справляется человек, что же делать?!

Но в эту секунду у работника, от которого «очень многое зависит», к счастью для Кардамонова, вдруг заныл под коронкой зуб. Поморщившись и поелозив языком по больной десне, товарищ подумал, что завтра, пожалуй, придется поехать в поликлинику к милейшей Раисе Матвеевне, и внушительно поправил гневного оратора:

— Ну, особенно-то торопиться с выводами не следует. Ведь живой же человек! Давайте подержим его пока в резерве, посмотрим. И ему тоже будет польза: пусть пока подчитает художественную литературу, восполнит свои, так сказать, пробелы.

На том и порешили.

А тут вскоре освободилось место директора крупной базы промышленных товаров, и Кардамонова послали ее возглавлять. Интересно, что работник, который назвал Петра Михайловича «обалдуем», когда обсуждались дела Книготорга, на этот раз первый поддержал его, сказав:

— Подходящая кандидатура! Он, конечно, далеко не Кант, но человек безупречной честности. А туда именно такого надо.

Через пять месяцев Петр Михайлович оказался под судом. Нет-нет, сам он никакими махинациями не занимался и остался чист, как снег горных вершин! Махинациями занимались его подчиненные и ближайшие помощники. Они ловко пользовались наивностью, доверчивостью и безмятежной до святости неосведомленностью Петра Михайловича в таких скучных материях, как учет и бухгалтерия.

Кардамонову, однако, тоже угрожала опасность наказания по статье уголовного кодекса, карающей за халатность, но на суде выяснилось, что Петр Михайлович много занимался воспитательной работой на базе и даже сам лично делал доклад на тему о моральном облике торгового работника — в общем, старался, как мог. Это приняли во внимание, и Кардамонов по суду был оправдан. Тем не менее с поста директора базы ему пришлось уйти, и снова он оказался «в резерве».

На этот раз пребывание Кардамонова вне местной номенклатуры сильно затянулось. То ли зубы у работников, от которых «очень многое зависит», не болели, и к Раисе Матвеевне незачем было обращаться, то ли по другой какой причине, но Петра Михайловича стали кормить «завтраками» и «послезавтраками».

— Зайдите завтра!.. Позвоните послезавтра! Подумаем! Посоветуемся!

А когда Петр Михайлович приходил в назначенный день, ему говорили:

— Придется тебе, Петр Михайлович, еще потерпеть. Тут Синякин из Утильсырья вроде как собирается на пенсию. Место тихое, спокойное, мы тебя туда… планируем. Отдыхай пока!

И Петр Михайлович отдыхал, добавляя свежих красок к своей боярской бело-румяности.

От безделья и душевного неблагоустройства мужчину, как известно, неудержимо тянет к выпивке. И Петр Михайлович стал выпивать. Не сильно, а, как говорится, «в пропорцию».

Однажды, когда он в состоянии среднего подпития возвращался домой с дневной прогулки, у него и произошла встреча, оказавшаяся для него роковой. Навстречу Кардамонову неторопливой рысцой бежала по тротуару овчарка светло-серой масти с классической черной полосой на спине. В зубах овчарка держала пару валенок, воткнутых один в другой.

Петр Михайлович увидел собаку с валенками в зубах, подозрительно прищурился, и в его мозгу, подогретом алкоголем, вспыхнула странная, но удивительно острая мысль.

— Стой! — крикнул Кардамонов собаке.

Овчарка остановилась и в свою очередь поглядела на прохожего подозрительно и настороженно.

— Где вы сперли валенки, собака? — сказал Петр Михайлович строго, совсем как тот прокурор, который допрашивал его на суде.

Высокие уши овчарки напряглись, стали прямо. О чем она подумала? Конечно, нельзя называть мыслями то, что происходило в мозгу собаки, но если сделать некоторый допуск, то подумала овчарка вот о чем: