Феникс (ЛП) - Рейн Энтони. Страница 12

Я, наконец, вырываю себя из задумчивости и говорю:

— Знаешь, я видела ту женщину, Кэти, когда она забирала сына из школы. Я была на велосипеде, и она меня чуть не переехала!

— Да? — спрашивает он, и его лицо становится серьезным. Даже защищающим.

— Ага. Я ехала на велосипеде от школы, а она вырулила прямо передо мной.

— Она это специально?

— Да. Уезжая, я видела, как она ухмылялась.

— В следующий раз тебе нужно будет взломать ее машину, — предлагает он. — Или, что еще лучше, я сделаю это для тебя.

— Это, дружочек, будет нелегально, — ругаю его я с крохотной улыбкой.

Он ничего не говорит, просто награждает меня таким взглядом, который говорит, что в прошлом он испытывал незаконность намного глубже, чем просто взлом автомобиля. Судя по шрамам, которые он носит на своем теле как историю, мне лучше в это поверить.

Я сглатываю и продолжаю говорить:

— Может, я новенькая в городе, и она думает, что может меня запугать. Хотя с чего бы ей этого хотеть.

— Такие люди, как Кэти, не стоят твоих забот, Ева. — Он касается моего лба, чтобы разгладить морщинку между бровей. Из-за этого ласкового жеста желудок делает кульбит. — Просто она домохозяйка в маленьком городке, ей скучно, вот и решила найти развлечение.

— Так и есть, но я не хочу быть ее развлечением. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Вот эта женщина мне по душе, — говорит Феникс, снова начиная поглаживать мой живот.

Молчание затягивается.

— Ты и представить себе не можешь, как мне хорошо, — тихо-тихо говорю я, разрывая тишину.

Его губы возвращаются к моему уху. На этот раз он облизывает мочку, прежде чем пососать её. Я вонзаю ногти в диван.

Он невероятно пахнет. Как мыло и только-только срубленное дерево с оттенком мужского пота.

— Е… ещё шоколада? — предлагаю я.

Он тихо смеется.

— Я еще даже первую кружку не допил. Мой рот сейчас занят не тем.

С этими словами он вжимает пальцы в мягкую плоть, а потом двигается к поясу штанов. Феникс в сомнениях играется с ним несколько секунд. Вместо того чтобы залезть под ткань, он оставляет руку над ней, прокрадываясь вниз к местечку меж бедер. Я выдыхаю стон, и он останавливается, будто пытаясь держать себя в руках.

— Раздвинь для меня ножки еще чуть-чуть, дорогая, — говорит он с придыханием.

Они тут же невольно раздвигаются. И тогда его рука ложится на меня, сжимает, потирает прямо там, где я чувствую пульсацию из-за него.

— Ах, такая мягкая, — шипит он, слегка прикусывая мочку. Феникс умело проделывает какие-то манипуляции языком, полизывая и посасывая ее.

— Феникс, — стону я его имя, и он одобрительно рычит.

Его большой палец через ткань находит сладкую точку и начинает выводить медленные мучительные круги. Я настолько потеряна в своих ощущениях, что едва осознаю: он ведь даже меня еще не поцеловал. Но даже с учетом этого факта его язык проделывает невероятно хорошую работу по развращению моего уха. По шее и спине проходит дрожь.

— Давай, — с нуждой в голосе призывает он.

Его голос, кажется, дрожит, будто Феникс нервничает или что-то типа того.

Мои глаза расширяются, когда я, прижимаясь к нему, чувствую, насколько он твердый. Его большой палец двигается дальше, доводя меня до пика. Я кусаю губу и кричу, когда чувствую его приближение.

— О, Боже, пожалуйста, — бормочу я.

Его рука плотно прижата к моей груди, а губы посасывают мочку уха. И я взрываюсь от удовольствия. Несколько раз вздрагиваю, мое тело трясется рядом с его. Теперь его большой палец движется медленней, успокаиваясь вместе со мной.

— Иисус, ты прекрасна, — бормочет он, неуверенно глядя на меня. Я была права: он действительно нервничает. — Из-за тебя мне хочется делать те вещи, которые я не делал уже долго.

Из-за его слов я впадаю в ступор, а потом шепчу.

— Прости. — Кажется, я кончила слишком быстро.

— Что я говорил тебе о чрезмерных извинениях? И главное - за что ты извиняешься? — произнес он, и голос Феникса не смог бы стать еще ниже.

— Я… я не уверена. Я сделала все правильно? Я подумала, может… я была слишком быстрой? — спрашиваю я, чрезмерно краснея.

Он прижимает меня ближе к себе и ласкает мое горящее красное лицо. Наклонив голову на бок, он спрашивает:

— Слишком быстро? Никогда не бывает «слишком быстро», когда дело доходит до этого, дорогая. Чем быстрее ты кончаешь, тем больше раз я смогу сделать это снова.

— Ох.

Теперь он ухмыляется.

— Мне нравится, когда ты так говоришь. Из-за этого твои полные губки округляются. Я не планировал делать это, когда шел сюда. Но ты была одета в такую забавную пижаму, а еще растрепанные сексуальные волосы… и я не мог не прикоснуться к тебе.

— Ох.

Смешно, но другого ответа я придумать не могу.

Его ухмылка становится шире, и он наклоняется и захватывает мои губы в самом нежном, самом невесомом поцелуе в истории. Его язык едва ощутимо скользит по моему. Отстраняясь, Феникс проводит языком по моей нижней губе и говорит:

— Из-за твоей невинности я хочу быть мужчиной получше, Ева.

Сердцебиение ускоряется от его заявления. Что такого видит во мне он, чего не могу увидеть я сама?

Не знаю, чем ответить, поэтому меняю тему.

— У тебя, знаешь ли, великолепный акцент. Откуда ты?

Мой вопрос, кажется, застает его врасплох, и выражение его лица проясняется.

— Родился в маленьком бедном городке в сельской Греции.

Греция! Это все объясняет. Я возвращаюсь к мыслям о его имени, которое, услышав впервые, посчитала необычным и вспомнила, как оно упоминалось в Илиаде. Насчет его родной страны я была права.

— И как же ты оказался в Великобритании?

— Ответ на этот вопрос не слишком приятен.

— Настоящие ответы редко таковыми бывают.

Он сглатывает, притягивает меня к себе так, чтобы я села к нему на колени, и начинает играть с моими волосами.

— Когда я был еще мальчишкой, в нашем городе жил мужчина, который преподавал панкратион местным детишкам.

— Панкратион?

— Военное искусство, похоже на древнегреческую борьбу. Так вот, в этом я поднаторел, и когда мне было четырнадцать, к нам в город приехал один британец. Ему было особенно интересно наблюдать за тем, как дерутся парни, и выделил он меня. Он спросил меня, не хочу ли я поехать в Англию, чтобы бороться профессионально, и сказал, что на этом я срублю кучу денег, которые смогу отсылать семье. В то время я работал в столярной мастерской деда и отказался, понимая, что я нужен ему, чтобы удерживать бизнес на плаву. Мой отец был игрок и пьяница, и выяснив, что я отказался от предложения того британца, он по привычке избил меня. А потом пришел к британцу и сказал, что меня можно приобрести за некоторую цену. И так я был продан, как раб, и перевезен в Англию, чтобы сражаться в подполье. Так я и оказался здесь.

Я потрясенно пялюсь на него. Какого черта? Я ожидала, что то, что оставило ему шрамы, будет страшным, но это? Это просто ужасно. Его отец его продал? Боже. А потом я понимаю, почему чувствую это родство с Фениксом. Мы оба познали полные ненависти семьи. Оба познали жестокость руки тех, кто предположительно должен был нас любить.

Рукава его рубашки закатаны, кожа рук касается моей. Я чувствую, будто могу спрятать лицо в изгибе его шеи и остаться там навсегда, просто дыша его запахом.

Я хочу задать ему больше вопросов о том, как он сбежал от того мужчины, которому его отец продал его, но, кажется, об этом он еще не готов говорить.

— Как твоя ступня? — нежно спрашивает он, наклонившись и обхватив ее пальцами.

— Заживает, — отвечаю я, наблюдая, как он ее потирает.

— Хорошо.

Он поднимает мои бедра и перемещает меня так, чтобы иметь лучший доступ к ступе. Я стону, а он стирает всю боль, на его лице написана предельная концентрация.

— Ты часто меня касаешься, — выпаливаю я.

Он мельком смотрит на меня.

— Ага. Тебя невероятно приятно касаться, Ева.