Гнилые холмы (СИ) - Серяков Павел. Страница 18

Если бы только мужчина мог взглянуть на себя со стороны, если бы мог заглушить хор голосов, поселившихся в его голове, и наконец услышать хрип собственного разума, то он увидел бы себя, сидящего у огня на обдуваемом холодным ветром холме посреди клятого поля. Он увидел бы вымазанного глиной старика с безумными ледяными глазами. Если бы сознанию Горста хватило сил перекричать тварей, нареченных Возлюбленной, Покинутой и Скорбящей, то он услышал бы хрип: «Беги, сука! Тебя же запорят как барана на праздник!».

– Ты хочешь стать частью великого дела? – прошептала Покинутая.

– Хочу, – ответил Горст.

– Ты же хочешь остаться в памяти людей человеком, но не хладнокровным зверем? – задала вопрос Возлюбленная.

– Не думал об этом, – грустно заметил Горст, – но да, хочу.

– А предстать перед той, кому вы обязаны всем, и припасть к вскормившей ваш род груди? Ты хочешь? – спросила Горста Скорбящая.

– Да, – ответил выжлятник, – все хотят.

Вит слушал внимательно и улыбался, облизывая потрескавшиеся губы.

– Податлив, что щеночек, а, Сестры?

Твари вылупили на Вита яркие, полные злобы глаза, и тот понял, что мешать им не следует. Мальчишку, которого Вит отправил в колодец в том пролеске, надо было лишь подтолкнуть. Сердце ребенка не чурается чужой любви, но вот Горст, видимо, был слеплен из иной глины. За разум волчатника нужно было повоевать. Вит понимал – держать таких людей при себе опасно. Никогда не знаешь, насколько хватит их веры и верности. Что говорить, если старому проповеднику, презревшему учение Отца Переправы, узревшему своими собственными глазами Угольный Берег и его владычицу, хватило полдня, чтобы осознать это, то Хозяйке не нужно было о том и думать. Та, кто подарил людям их природу, знала, из чего сотканы ее дети, и могла отделить зерна от плевел.

– Костру нужны поленья, Горст, – прошептал Вит, – великая честь принести в эту землю немного Материнской любви, даже ценой собственной жизни.

– Когда ты сделал свой первый шаг, – шептала Возлюбленная, – куда ты хотел пойти?

– Туда, где меня не достанет голод, – ответил Горст, – туда, где я буду нужен.

– И куда ты пошел? – спросила Скорбящая. – Легка ли была твоя поступь?

– Пошел вперед, не оглядываясь.

– Блуждающий впотьмах мальчик, – сжалилась над ним Покинутая, – озарил ли твой путь Отец Переправы? Помог ли он тебе или был глух к твоим мольбам?

– Я не молился Отцу Переправы.

– Отвечай честно, Горст. Не смей лгать. Ты просил своего божка о помощи, но его гнилое сердце не дрогнуло, – голоса ведьм слились в один, – ты хотел пойти на свет, но ступал лишь во мрак. Легко ли тебе было идти? Ты шел по луговым травам, или же ты был вынужден ступать по углям?

Горст поджал под себя ноги и понял, что не чувствует боли. Стопа, поврежденная в далеком прошлом, не болела. Оглянувшись через плечо, выжлятник увидел замершего позади Вита. Старик подслушивал, но как он мог? Как мог безобразный выродок услышать его собственные мысли? Его ли это были мысли, и почему для ответа на них он всякий раз раскрывал рот?

– Я шел по углям, – ответил Горст, и одобрительные вздохи подсказали секутору, что внутри собственного черепа сознание, именуемое Горстом, не одиноко, – но сейчас я иду по луговым травам.

Вит расправился с последним бурдюком, и в тот самый момент, когда солнце отступило за линию горизонта, Сестры обратились к старику:

– Нужно действовать. Дальнейшие уговоры могут лишь навредить.

– Встань с земли, сынок.

Вит протянул секутору руку, но тот поднялся без его помощи.

– Тебе нужно ответить на один единственный вопрос, – произнес старик, по-отечески улыбнувшись, – хочешь ли ты стать частью Её любви и подарить этому месту смысл?

– Смысл?

– Да, Горст. Смысл. Ты подаришь Холму жизнь, а после сюда придут и другие. Так было с Эвженом и его родными.

– Эвжен?

Горст говорил медленно, будто сквозь пелену еще не отступившего сна.

– Да, мальчишка, который принес вторую жертву и пустил Хозяйку в пролесок. Благодаря этому мальчишке Подлесок и Ивы скоро будут озарены любовью Царицы, её щедростью.

– Как славно, – пробубнил секутор себе под нос, – как же это хорошо.

– Жаль, что тебе предстоит наблюдать за этим с Угольного Берега.

– Жаль.

– Но ты будешь ближе к Царице, а это уже что-то, да значит.

Старший выжлятник положил руку на плечо Вита и сдвинул его в сторону так, словно старик пригородил ему узкий проход. Из наспех вырытого колодца неспешно пульсирующими волнами лился бледный, почти что лунный свет.

– Подойди ближе, секутор. Царица хочет показать тебе золотой серп.

Горст сделал шаг к смердящей гнилью яме. Он больше не слышал этой омерзительной вони. Наоборот, кажется, теперь он различал аромат парного молока с едва уловимыми вкраплениями цветущей сирени. У самого края он увидел прекрасных женщин. Сложно было сказать, появились ли они там лишь сейчас или все это время находились там и ждали.

– Подойди ближе, – улыбнувшись, произнесла Возлюбленная.

Горст никогда не слышал голоса прекраснее, чем у нее.

– Мы заждались тебя, – прошептала Скорбящая.

Горст никогда не видел более выразительных глаз.

– Ты устал, но твой путь окончен, – почти нараспев молвила Покинутая.

От звука этого голоса по телу секутора пробежала дрожь, и он понял, его путь подошел к концу. Горст почувствовал облегчение и нечто близкое к религиозному экстазу. Если бы он чаще проводил время в церквях и храмах Отца Переправы, то мог бы четче обозначить свои мысли.

Выжлятник заглянул в колодец и увидел, как тот наполняется искрящейся серебряной водой. Увидел отражение золотого месяца на зеркальной, благоухающей молоком и сиренью глади.

– Воды Серебряной Реки, – голоса Сестер вновь слились в один чарующий голос. – Царица предлагает тебе испить из её реки. Утоли жажду.

Горст почувствовал прикосновение между лопаток. Должно быть, старик готовился подтолкнуть его.

– Прими любовь Царицы.

– Прими, – повторил за Сестрами Вит.

Горст не знал, что ответить. Не знал, стоит ли вообще что-то говорить. Его зачаровала серебряная вода, зачаровало отражение золотого месяца, но лишь одна мысль не давала Горсту покоя: «Почему не болит клятая нога?»

– Пора, сынок, – равнодушно процедил Вит, – приносишь ли ты себя в жертву Царице Угольного Берега? Согласен ли ты отдать жизнь в пользу Царицы? Хочешь ли ты стать частью чего-то большего?

– Пошли Вы на хер, траханные шарлатаны, – процедил старший выжлятник. – Ты и твои потаскухи умеете заставить плясать под свою дудку, но по доброй воле я топиться не стану.

Глаза ведьм вспыхнули желтыми огнями, а серебряная вода, дошедшая до краев колодца, предстала перед жертвой тем, чем являлась на самом деле – варевом, произведенным в Подлеске.

То, что произошло потом, было очевидной для Горста развязкой. Вит, видимо, тоже готовился к чему-то подобному, иначе объяснить наличие у старика гарроты было попросту невозможно.

– Дурак, – процедил сквозь одышку некогда проповедник, а ныне убийца, – тебе дали шанс.

Стальная нить врезалась в шею Горста и тут же порвала высокий, плотно застегнутый воротник рубахи. Вопреки ожиданиям старика, секутор не оказывал должного сопротивления. Вит, должно быть, решил, что покорность волчатника – дело рук Сестер, и был как никогда уверен в себе.

Гаррота соскочила, врезалась в кожу почти под самым подбородком выжлятника. Теплая кровь испоганила остатки порванной рубахи. Выжлятник захрипел и обмяк.

– Быстро же ты кончился, сынок, – Вит огляделся по сторонам. Сестер поблизости не было. Никогда прежде он не убивал людей способом городских головорезов и потому решил оставить орудие обмотанным вокруг шеи убитого.

– Сестры? Сестры, нам все еще нужна жертва, и чем скорее, тем лучше. Ведь так?

Ответа не последовало. Вит собрал волю в кулак и озвучил мысли, о которых Возлюбленная, Покинутая и Скорбящая, должно быть, знали и сами.