Контракт на эльфа (СИ) - "Ellari Rey". Страница 2

***

Каждый день Мыслав уходил на охоту. Гостья гостьей, а силки сами собой не поставятся. Девица третий день лежала в горячке, но охотник не спешил сдавать ее на поруки травницы — у Томиры и так дел было невпроворот, лучше уж сам, своими силами.

Он отворил скрипучую дверь в хату, неся в заплечном мешке ворох душистых трав. Затем бережно разложил пучки на столе, вскипятил воды, и заварил ароматный, но отвратительный на вкус чай.

Эрика сделала глоток, скривилась. От деревянной кружки разило дешевым вином, и запах травяного отвара едва перебивал алкогольный дух.

— Оставайся, если хочешь, — наконец, нарушил неловкое молчание охотник. — Помогать будешь. Я тебе сапожки справлю новенькие, в деревню как раз купец приехал. Негоже босиком по лесу ходить.

Девушка посмотрела на Мыслава недоверчиво — наверняка просто так в этом мире, как и во всех других, добро не делается. Но охотник перехватил ее взгляд, и снова устало улыбнулся:

— Ты ничего такого не подумай. Я… ох, как сказать-то…

— Что? — не поняла Эрика.

— Выродок я, — признание далось охотнику тяжело. — Меня из деревни выгнали. Никто из местных со мной не знается, только если надобно чего — приходят. А все потому, что по бабам я не того… не ходок. Флориан, сын помещика и я — мы любили друг друга.

Девушка с минуту пыталась осмыслить услышанное, а когда поняла, только потупилась. Порылась в сумке, достала пару рубинов, и, обхватив запястье охотника, высыпала ему на ладонь. Тот хотел было вернуть, но гостья настояла.

Уже через неделю Эрика бегло болтала по-здешнему, щедро сыпя просторечиями и залихватскими ругательствами. Выведав окольными путями у травницы Томиры и местных крестьян, что творится в мире, девушка узнала, что в Вызиме сидит нильфгаардский император Эмгыр, год нынче 1272, месяц — апрель, по-эльфьему бирке, в Лок Муинне полгода назад началась охота на ведьм, а про скоя`таэлей уже давно никто ничего не слыхал.

«Чтоб они повыздыхали, энти скотоели, нелюди проклятые», — в один голос отмахивались крестьяне, когда их спрашивали про эльфов. И Эрика спрашивать перестала.

Синяки медленно сошли, ссадины затянулись, а драгоценные камни удалось обменять у проезжих купцов на увесистый кошель новиградских крон.

— Что нового в деревне слышно? — Эрика встречала его на пороге, сидя на завалинке под окном, в тени развешенной на правилах волчьей шкуры.

— Драка в таверне давеча была, — принялся рассказывать охотник, выгружая из сумки хлеб, сушеные фрукты, банку меда и белый, рыхлый сыр, завернутый в тряпицу. — Заезжие местных парней побили. Грифон объявился, лютует вдоль тракта. Кузнецу хату спалили за то, что с нильфами дела водит. Я-то, конечно, Вилли не одобряю, но чтобы хату жечь? Скотство.

— Грифон? — оживилась девушка. — И что с ним теперь делать?

— Ведьмака ждать, — пожал широкими плечами Мыслав.

При упоминании о ведьмаке Эрика как-то хитро прищурилась, но ничего не сказала, молча принялась за готовку. Жить у охотника ей нравилось. Тот не лез с лишними расспросами, не торопил, не гнал, и за всю нетрудную помощь по дому был искренне благодарен. На исходе апреля местные стали захаживать чаще — за дичью, но больше полюбопытствовать, что за диковинная баба завелась в хате на краю села. Поползли слухи, что-де Мыслав жениться собрался, да не на ком попало, а на купеческой дочке. Мужики все чаще стали звать его на посиделки в корчму, а бабы почтительно здороваться при каждой встрече. Маленький мир белоснежных яблоневых садов почти ничто не омрачало: ни горстка утопцев на берегу реки; ни нильфгаардский гарнизон, расквартированный в двух часах езды от деревеньки; ни даже грифон, который подрал Лину до полусмерти и покамест успокоился.

А потом в Белый Сад пришли ведьмаки.

***

Тощая рыжая кобыла уныло жевала высушенную летним солнцем траву. Возница, чей подбородок покрывала редкая черная щетина, пошевелил челюстью в такт лошади, и смачно сплюнул на дорогу. Кобыла потянулась к кустику ромашек и издала протяжный всхлип, как будто была на последнем издыхании. Телега покачнулась, и возница беззлобно огрел лошадку плеткой.

— У, чума, стой смирно!

За телегой возвышалась корчма с соломенной крышей и резными ставенками, чуть поодаль — бочки под навесом. Вдоль сточной канавы суетилась ребятня, пуская кораблики из ореховой скорлупы. Над цветущей яблоней дружно жужжали пчелы. Старый облезлый сторожевой пес на ржавой цепи задумчиво чесал блох.

Каждая деталь этого мира жадно впечатывалась в память девушки, наблюдавшей за корчмой. Из ее укрытия среди ветвей старого замшелого дуба вид открывался что надо: никто не войдет и не выйдет незамеченным. Правда, амбре, исходящее от телеги и возницы, немного утомляло — к здешним запахам она привыкала сложно и со скрипом, то борясь с тошнотой, то с удушьем. Застарелый человечий и конский пот, кислый квас, гнилые яблоки, отродясь не чищенные зубы, вчерашний перегар от самой ядреной местной медовухи.

Эрика вытерла набежавшие от жары капли со лба тыльной стороной ладони в тряпичной перчатке без пальцев. Сидеть на дереве было неудобно и невероятно скучно. За шиворот рубашки лезли толпы насекомых, над ухом звенел здоровенный комар, ветки шершаво впивались в спину, а царящая повсюду духота, как перед бурей, заставляла дышать вдвое глубже обычного.

Наконец, произошло чудо. На дороге заклубилась пыль, предвещая о прибытии новых путников.

В красном закатном освещении облако пыли на тракте сверкало и переливалось, как волшебное. Всадники, завидев корчму, пустили коней шагом — разглядеть их лица пока что было трудно, зато рукояти мечей весьма красноречиво торчали из-за широких спин.

Тем временем у дверей трактира случилась досадная обыденность. Дверь распахнулась изнутри, и выплюнула на свет божий тучное тело, которое с глухим звуком приземлилось под яблоню, вспугнув ос и мошкару.

— Убилиии! — заголосила круглая, как колобок, баба в чепце, бросаясь к потерпевшему. — Спасите-помогите, люди добрые!

В проеме дверей возникла мрачная тень здешнего заводилы и хулигана — мельничьего сынка, дубинушку из той породы, что природа знатно одарила силой, а вот на ум пожадничала.

Завертелась потасовка. Кто-то ринулся поднимать толстяка, кто-то обчищать его карманы под шумок, кто-то колотить всех попавшихся под руку. И когда всадники поравнялись с коновязью, даже замерли в раздумье, останавливаться ли в этом неспокойном обиталище. За воплями дерущихся и ржанием перепуганных коней разговор двух мечников уловить не удалось. Но сидящей на ветвях скучающей деве оно было и не надо — придет время, все само собой разрешится.

Дождавшись, когда драка угасла (к слову, так же скоро, как и началась), а путники скрылись в корчме, Эрика легко спрыгнула на мягкую траву, и поспешила домой.

Сумерки уже загустели до черноты, над рекой полыхнуло раз, другой, и послышался первый раскат грома.

— Да чтоб тебя, — досадливо скривилась девушка на небо, отводя руками ветки от лица и ускоряя шаг, чтобы успеть до дождя.

Но то ли природа решила рассчитаться за многодневную жару, то ли ей стало жаль крестьянских огородов, — ливень хлынул в одно мгновенье, сплошной стеной ледяной воды.

До одинокой хижины Эрика бежала на всех парах — промокнуть насквозь и снова заболеть ей совершенно не хотелось. Организм привыкал к новому климату тяжело: цеплял все здешние болячки, из которых простуда была самой безобидной. Мыслав порой посмеивался, глядя, как хилая девица то носом шмыгает, то кашляет без конца, то начинает прихрамывать сразу на обе ноги. Если бы не травы Томиры, Эрике пришлось бы худо, и путешествие закончилось бы, так толком и не начавшись.

Ард сдержанно махнул хвостом, встретив хозяйку у самой двери — излишние проявления чувств этой собаке были чужды.

Мыслав попыхивал короткой трубкой, как всегда глядя на мир с легким недоумением и полным спокойствием.

— Промокла? — участливо спросил он. — Рубашка в сундуке, у печки.