Операция «Катамаран». Падение. После похорон - Йожеф Габор. Страница 5

— Почему это вас удивляет? Разве в другие дни я выгляжу хуже? Впрочем, вы правы: сегодня особый день. Мы подписываем соглашение о сотрудничестве с советскими и немецкими товарищами. Это требует некоторой торжественности, не правда ли?

Девушка рассмеялась.

— А поскольку государственный секретарь тоже будет присутствовать при подписании, — продолжал Имре с полной серьезностью, — о его костюме вы также получите точный отчет, обещаю вам. Взамен же прошу вас напомнить мне программу на сегодняшний день.

Тереза выбежала к себе в приемную и через минуту вернулась, вооруженная блокнотом и карандашом. Она присела на столик, стоявший у стены, открыла блокнот и начала перечислять:

— В девять, как вы уже сказали, торжественное подписание в министерстве. В одиннадцать вы проводите совещание руководителей отделов и цехов. К четырнадцати часам вас ждут на Будапештском химическом комбинате, где продемонстрируют в действии защитные пластины с новым покрытием. В шестнадцать часов вам следует быть на заседании бюро райкома партии, а вечером вы собирались посетить вашего друга Додека. Подполковник Рона специально звонил мне вчера, чтобы я не забыла напомнить вам об этом.

— Да, да, навестить Додека. — Имре задумчиво посмотрел в окно. — Навестить моего напарника. — Он с минуту помолчал, затем снова взглянул на Терезу. — Так что еще?

— Звонили из туристического агентства «Ибус». Там все в порядке. Им удалось составить небольшое турне по европейским странам для ваших молодых, как вы и просили. Сегодня уже можно взять проездные документы.

— Спасибо, Тери, это хорошая новость! — отозвался Имре, и в голосе его прозвучала радость. — Между подписанием в министерстве и совещанием я сумею выкроить четверть часа, чтобы заехать за ними. Представляете, как будут рады моя дочь и зять?

— Прекрасный свадебный подарок вы им приготовили! Лучшего и пожелать нельзя, право.

Оба помолчали. Неслышно ступая по толстому ковру, Имре прошел в угол кабинета и опустился в кресло возле курительного столика. Опершись на руки, он некоторое время смотрел в окно отсутствующим взглядом.

— Пока они будут путешествовать, буду их ждать, — сказал он негромко. — А что потом? А потом я останусь совсем один. Вернувшись, дочь переедет к мужу.

— Почему вы не женитесь, товарищ директор? — Тереза повернулась к нему лицом: — Ведь прошло уже два года, как умерла ваша жена. В народе говорят, мужчине трудно жить одному.

Имре ничего не ответил.

Тереза поняла, что перешла границу дозволенного, и поспешила перевести разговор на другую тему.

— Позвольте задать вам один вопрос, — сказала она и, поскольку Имре ободряюще поднял на нее глаза, спросила: — Каждый раз, когда вы говорите о товарище Додеке, вы почему-то называете его напарником. Что это значит?

Имре насупился.

— Вы сегодня, Терике, просто беспощадны…

Девушка покраснела.

— Прошу прощения…

Она встала, захлопнула блокнот и щелкнула кнопкой шариковой ручки.

— Я приготовлю вам кофе.

Тери была уже у двери, Имре ее остановил.

— Скажите, Терике, как давно мы работаем вместе?

— Шестой год, товарищ директор.

Минут десять спустя, когда Тереза вернулась с подносиком, на котором дымился кофе в белой чашке, на ней был надет голубоватый, тщательно накрахмаленный рабочий халат. Директор сидел на прежнем месте в углу и читал отчет за неделю, судя по надписи на папке, из лаборатории номер два. Тери молча поставила перед ним подносик с чашкой, сахарницей и крошечным сливочником.

Имре взглянул на нее: лицо девушки, как и подобает дисциплинированной секретарше, было серьезно и сосредоточенно.

— Принесите ваш кофе сюда и садитесь вот здесь. — Он указал на соседнее кресло.

После того как Тери выполнила его просьбу, Имре раскрыл длинный серебряный портсигар, лежавший на столе, и предложил ей сигарету. Оба закурили.

— Значит, почему напарник? Это длинная история, Тери. Началась она тогда, когда вас еще не было на свете, в годы войны.

Поздней осенью сорок четвертого, когда коммунистическая партия, находившаяся в глубоком подполье, провозгласила переход к вооруженной борьбе против немецких оккупантов и их доморощенных прихвостней-нилашистов, я стал членом одной из групп Сопротивления. Мы добыли себе оружие — несколько пистолетов, солидный запас патронов и, помнится, даже с десяток гранат. Успешно завершили несколько диверсий и вооруженных нападений, но вот однажды вечером — это было в начале декабря — вблизи площади Кальвария неожиданно напоролись на эсэсовский патруль. Их было трое. Так же как и нас — Балинт Рона, его младший брат и я. Мы открыли огонь чуть ли не в упор, эсэсовцы не успели даже схватиться за автоматы. Мы оттащили трупы в кусты, отобрав оружие и боеприпасы. Рона заметил, что командир патруля, лейтенант, убит выстрелом прямо в лоб. Мундир его остался цел, даже без капли крови. Мы стащили с него мундир и со всеми документами унесли с собой на нашу базу. Разумеется, документы двух других патрульных мы тоже прихватили. В те дни в осажденном Будапеште на улицах и площадях валялись десятки неубранных трупов, и мы были уверены, что, поступив таким образом, затрудним опознание убитых, если даже кому-нибудь и придет в голову их искать.

— Я знала, что вы были партизаном, — сказала Тереза, — мне говорили об этом, а потом я видела у вас партизанскую медаль. И все-таки…

— На другой день мы доложили обо всем командиру отряда, а тот, в свою очередь, через связного высшему командованию. — Имре положил сигарету в пепельницу. — В то время я работал на машиностроительном заводе «Ганз», он считался военным предприятием, мы имели броню, и меня не призвали в армию. На своем токарном станке я как раз вытачивал какую-то деталь для портального крана, поврежденного при бомбежке, когда незаметно ко мне подошел командир нашего отряда. «Ты еще не разучился говорить по-немецки?» — тихо спросил он. «Шутишь? — ответил я. — Это же мой второй родной язык!» — «Вот и мы подумали о том же», — добавил он. «А еще о чем?» — поинтересовался я, по правде сказать, несколько недовольный его чересчур таинственным видом. Но командир тут же улыбнулся: «О том, что из тебя получится прекрасный эсэсовский офицер! Я получил указание переодеть тебя в лейтенантский мундир и поставить задачу — добывать оружие и, главное, продовольствие для наших товарищей-партизан».

— Извините, не понимаю, — несмело прервала его Тери. — Каким образом немецкий может быть вашим родным языком?

— Мои родители были немцами, или, если угодно, швабами. Еще при Марии-Терезии наших предков переселили сюда из Австрии. В сорок втором году, когда переписывали всех фольксдойчей, мой отец отказался от своей принадлежности к «высшей» расе и написал в анкете «мадьяр». Мой старик был закоренелым социал-демократом. Когда-то наша фамилия звучала иначе — Иннауэр, позже он превратил ее в венгерскую — Имре. Но в школу я ходил немецкую. Нас учили там литературному немецкому языку. Мой отец хотел, чтобы я выучил немецкий в совершенстве еще мальчиком. Так и получилось.

— И вы перерядились в эсэсовского офицера?

— Заставила необходимость. Мы не могли ждать оружия от господа бога. Товарищи подсказали мне, в какую казарму идти. Там размещались остатки немецких и венгерских частей. Роты, оставшиеся без командиров, и командиры без солдат, а также вооруженные банды нилашистов и прочий сброд. В казарме только и говорили о «секретном оружии» Гитлера, болтали об окончательной победе и об ударной армии СС, якобы идущей на выручку окруженному Будапешту. Хаос, неразбериха, а в душах — уныние. После того как я удостоверил свою личность с помощью документов убитого лейтенанта, моей персоной уже никто не интересовался.

— Ну а потом, позже, вас не стали подозревать?

Имре рассмеялся.

— Признаюсь, я все время так боялся этого, что за весь день произносил две-три фразы. По этой причине окружающие считали меня надменным и необщительным, замкнутым в себе гордецом, как и полагается эсэсовскому офицеру, человеку «высшей» расы. Это было мне очень на руку. — Имре сделал паузу, затем продолжал: — Задачу свою мне удавалось выполнять. Я незаметно собирал автоматы, доставал пистолеты и передавал их нашему связному. От него же вскоре я получил новое указание: Иштван Додек арестован и находится в казарме. Его надо спасти!