Операция «Катамаран». Падение. После похорон - Йожеф Габор. Страница 70

Мысли Арнольда Клейнера были целиком захвачены делом Эрика Смедера и смертью Ове Томсена. Но за долгие годы он научился забывать о делах, когда направлялся домой к Марте в их небольшой коттедж на улице Сюренвей. В этом отношении вторник был похож на другие дни.

Он прочел и «Актуэльт» и «Эгесхавн Тиденде». Они поужинали. Рыбными фрикадельками и фруктами. В первую очередь требовалось сбросить лишние килограммы ему, но официально на диете сидела Марта. Она не весила ни на грамм больше того, что было в девятнадцать лет. Будто он не мог понять ее хитрости. Он поблагодарил за ужин, добавив, что все было вкусно. Может, это звучало не очень убедительно, но нельзя же постоянно потакать причудам жены.

Потом Клейнер курил в туалете последнюю за день сигару, одновременно слушая радио. Он всегда брал с собой приемник. В семь часов вышел на прогулку с велосипедом и боксером Кассиусом, названным в честь идола Ове Томсена. У них были общие вкусы. Боксер и Кассиус Клей. У его Кассиуса была соответствующая репутация среди соседских собак. Не без основания.

В половине восьмого оба вернулись домой. Марта приготовила вечерний кофе как раз к телевизионной программе «Новости». В половине десятого супруги выключили телевизор и в десять уже спали.

Клейнер перенес телефон поближе к спальне. Конечно, он был настороже, но это не мешало ему крепко спать.

Поульсен покинул полицию в восемь, передав дежурство полицейскому из Кольдинга. Вечер и ночь были спокойными, как обычно. Две автомобильные кражи, четыре супружеские драки, выбитая челюсть в одном из портовых кабаков и две попытки взломов в супермаркетах.

Мирный поздний вечер и мирная ночь.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Среда оказалась обычным летним датским днем, когда всего 14–15 градусов, дует ветер, а небо почти сплошь затянуто облаками. Анна положила в машину зонтик и голубой плащ и отправилась в центр, в одно из старинных зданий близ ратуши.

Оно было перестроено и переоборудовано под официальное учреждение. Вывеска у входа извещала посетителей одновременно и об отделе ревизий, и о налоговом управлении, и о таможенном ведомстве, и об отделе по проблемам школьной психологии, которому не нашлось места в самой ратуше.

Анна пришла без десяти девять. Комната для посетителей не походила на обычные унылые, стерильные помещения. Здесь было даже уютно. На стенах висели плакаты, стояла хорошая, хотя уже старая, мебель. Что-то здесь действительно понимали. Анна сравнила с их приемной. Чувствовалась большая разница. Хотя, с другой стороны, полиция — не то место, куда люди приходят расслабиться.

В комнате уже была женщина. Она стояла спиной к Анне. Высокая, с широкими, покатыми плечами, она смотрела в окно, опершись руками на подоконник. Скорее всего просто так, чтоб привести мысли в порядок. Анна не хотела ей мешать.

Она уселась в кресло, взяв помер «Юлландс-Постен», по успела лишь взглянуть на первую страницу, когда женщина обернулась. В ту же минуту Анна узнала Ирис Хансен, секретаршу из приемной директора муниципалитета.

— Это вы? Полиция и здесь наводит справки? Конечно, меня это не касается, просто интересно.

Ирис, казалось, была смущена и растеряна, и Анне пришлось ей улыбнуться, хоть сама она чувствовала себя измученной и уставшей.

— Я здесь по личному вопросу.

— Из-за своего ребенка?. — удивилась Ирис, будто это вообще невозможно.

— Да, — ответила Анна, пытаясь вчитаться в текст «Юлландс-Постен». Но Ирис не хотела понять, что Анна предпочитает побыть одна.

— Бент, один из моих ребят, совсем отбился от рук. До сих пор в школе все было хорошо, и вдруг его поведение… Не могу понять отчего, ему только десять лет, я не считала, что все так серьезно…

Ирис замолчала, так и не кончив фразу. Она сидела, обрамленная оконной рамой, и ее напряженное, взволнованное лицо совсем не напоминало вчерашнюю дружелюбную и болтливую секретаршу.

— Я тоже пришла поговорить о сыне, — Анна отложила газету на столик. Ей бы следовало принять лекарство. Усталость и волнения усиливали боли в голове и спине. В последнее время она чувствовала себя все хуже и хуже.

— Ясно, — кивнула головой Ирис Хансен.

Теперь ей больше не хотелось приводить мысли в порядок, решила Анна. Тут же подумала, что любая женщина, вероятно, гораздо более одинока, чем кажется. Многие личные проблемы в обществе не обсуждаются. Просто живешь с ними. И внешне все выглядит так, как пишут в книгах, — царит бесконечная весна. Конечно, хорошо бы, чтоб так и было. Чтобы весь мир всегда был таким. На самом же деле все больше и больше ухудшаются отношения с самыми близкими людьми. У человека много желаний, но слишком мало возможностей. Так было и у Анны с Йеппе.

— Я одна вот уже четыре года с двумя ребятами. За ними смотрит моя сестра, пока я на работе, а они не в школе. Им хорошо у моей сестры, но…

Ирис вытащила и зажгла сигарету. Перевела взгляд на крыши домов.

— Но только прихожу с работы, нагруженная продуктами, кидаюсь готовить еду. Попутно воспитываю, и ругаю, и шлепаю ребят. А если Бент приходит с запиской из школы! Я понимаю, что мне следует спокойно сесть и обсудить с ним его трудности. Отец умер, он был рыбак, тогда мы жили на Вестеро в Скиббю. Вместо того кричу, реву и ругаю Бента. Он этого в толк взять не может, а маленькая, та только смотрит. Она всегда такая тихая. И только тогда, когда они в половине девятого в постели, я выпиваю кофе, закуриваю и начинаю потихоньку приходить в себя. Тут уж и спать пора.

— Конечно, — произнесла Анна, которой не было и приблизительно так плохо, как этой женщине.

— Мне назначено на четверть десятого, но я не могла сидеть на работе и все время думать, чего от меня хотят. Поэтому я сразу приехала сюда, а в голове одна мысль, что натворил Бент. Я была так рада получить эту работу.

— Вы недавно работаете?

— Приблизительно год. Я ничего не умела, когда умер Гуннар, мой муж. Я попросила стипендию, три года работала и училась у адвоката. Получила свидетельство. Потом попала в муниципалитет. Мне повезло, особенно, если подумать о тех, кто ищет работу. Я с ума сошла тогда от радости.

Ирис Хансен переменила тему разговора, расправила плечи и постаралась улыбнуться:

— Да и не так уж сейчас все плохо. Всегда нервничаешь, когда находишься в неизвестности.

Школьный психолог Петерсен, назначивший Анне встречу, протянул ей руку и пригласил в кабинет, во многом похожий на ее собственный. Письменный стол, стол для совещаний, немного картин на стенах, ничего лишнего, только то, что необходимо. Ему было около пятидесяти лет. Немного сгорбленный, с зачесанными назад редкими волосами, со слабым, хрипловатым голосом, он сразу не понравился Анне. Петерсен был одет в вельветовые брюки, зеленую клетчатую рубашку, застегнутую наглухо. Ее бы следовало носить открытой. Анна рассердилась: здесь ее вечное внимание к деталям ни к чему, здесь она была клиентом. Он предложил сигарету, взял сам, когда она отказалась, потом открыл журнал.

Тот же порядок, тот же ритуал во всех официальных кабинетах и приемных. Человеческие судьбы в журналах и папках лист за листом безжалостно раскрывают все, что человеку не удалось, невзирая на материальное благосостояние и нарядные вывески.

— Вот дело Пера, — наконец произнес Петерсен.

— Дело? Что случилось? — спросила Анна напрямик. Быстрее, чем, по всей видимости, рассчитывал психолог. Она всегда считала, что нужно сразу пытаться понять главное, что бы оно ни несло в себе.

— Вы живете только вдвоем?

— Да, — подтвердила Анна.

— Давно?

— Уже два года.

— После прекращения супружеской жизни?

— После развода. Но это все равно, — она тем не менее поправила его.

— Причина? — начал он. Этот вопрос подтолкнул Анну вступить в разговор, необходимый психологу как пролог к серьезному диалогу.

— У моего мужа было желание вступить в брак с другой женщиной, у меня было желание прекратить наш брак. Наши желания совпали.