Зомби (ЛП) - Оутс Джойс Кэрол. Страница 16
Руки дрожали! — уронил вилку, она со звоном упала на пол, в этот момент мимо как раз проходил БЕЛЬЧОНОК. Быстрый и услужливый БЕЛЬЧОНОК подал мне чистую, мне даже просить не пришлось. «Пожалуйста, мистер!», — с улыбкой. И я ответил: «Благодарю!», и хотя поднял взгляд, чтобы посмотреть ему в глаза, зрительного контакта не получилось, БЕЛЬЧОНОК уже двинулся дальше. Я лишь мельком уловил ясный взгляд его прохладно-зеленоватых глаз. Больше ни у кого не встречал таких глаз. МОЙ ЗОМБИ.
Думаю, он меня вообще не заметил. И это хорошо. Они вовсе людей моего возраста не замечают, и это хорошо. Конечно, меня это задело, я разозлился и скоро маленький ублюдок за это поплатится, но на самом деле это и впрямь было к лучшему. К_ П_ — невидимка.
Как я был одет: шорты цвета хаки и грязная майка (свободного покроя, чтобы скрыть брюшко) и мои очки-авиаторы, и стоптанные сандалии. У бабушки я работал в красной налобной повязке на голове, как какой-нибудь клевый черномазый чувак, на жаре она пропотела насквозь. Думаю, от меня исходил крепкий запах — я не стал тратить времени на душ после того, как позвонила бабушка.
Моим щитом в тот день было родимое пятно на левой щеке. Нарисовано оно было черничным соком и красным фломастером. Слегка звездообразное, размером с десятицентовик. Способное привлечь и удержать ненужное внимание.
РОДИМОЕ ПЯТНО (НАТУРАЛЬНЫЙ РАЗМЕР)
Официантка принесла счет на сумму 16 долларов 95 центов, и я добавил пятерку на чай.
«Не забудьте поделиться с помощником», — сказал я ей.
«Прошу прощения?»
«С помощником официанта. Вон тот парнишка с хвостиком. Я оставляю пять долларов чаевых и хочу, чтобы ему тоже что-то из них досталось».
Она сбавила скорость, с которой жевала свою жвачку, вытаращилась на меня и глазами захлопала, и даже слегка покраснела, как будто ее поймали на краже, — да впрочем, так и было. Эта курва думала прикарманить всю пятерку самолично. И говорит:
«Мы все здесь делим между собой чаевые, которые нам дают. Это политика заведения».
«Хорошо. Я просто хочу быть уверен».
«Это политика «Хампти-Дампти», мистер. Мы все делимся».
«Окей, — сказал я, вылезая из кабинки на нетвердых ногах, ловя съезжающие с носа солнечные очки. — Это хорошо. То, что нужно».
Наблюдал ли за мной БЕЛЬЧОНОК, и проводил ли взглядом К_ П_, который вышел с гордо поднятой головой, я мог лишь догадываться.
38
К_ П_ — ВЕЧНЫЙ СТОЯК.
Сколько странностей свалилось мне на голову тем летом! — словно 21 «яркая жемчужина» Кометы, которые ВЗРЫВАЛИСЬ у меня в голове одна за другой! и обещали все больше, и БОЛЬШЕ!
Я смотрел НОВЫМИ ГЛАЗАМИ, и не мог проспать дольше пары часов, переполненный идеями и такой силой, и пылом, и жаждой поймать добычу, и увидеть МОЕГО ЗОМБИ, который ждет меня в старом погребе у бабушки!
Даже доктор Е_, который обычно проводил наши пятьдесят минут, зевая и снимая очки, чтобы протереть свои ссаного цвета глаза, насторожился. Отметил, что у моего лица здоровый оттенок и поинтересовался, как у идут дела? И я сказал, дела у меня идут просто прекрасно, доктор, застенчиво улыбаясь, но достаточно серьезным тоном, давая понять, что я не шучу и горжусь этим, потом доктор Е_ спросил, по рецепту ли я принимаю свои лекарства, трижды в день с едой? И я сказал, да, доктор, и тогда он спросил, снилось ли мне что-нибудь? вспомнил ли я какой-нибудь сон? И я ответил, да, доктор, так что он вытаращился на меня, будто я был каким-то псом, который внезапно встал на задние лапы и заговорил по-английски.
«Тебе, Квентин? Тебе приснился сон?»
«Да, доктор».
«О чем он был?»
«О цыплятах».
«Что, прости?»
«Цыплята. Птенцы кур».
Последовала пауза, и доктор Е_ надвинул очки на переносицу и снова на меня уставился. Взгляд этих глаз оттенка мочи был настороженным и удивленным, впервые за шестнадцать месяцев.
«Ну — и что же у тебя во сне делали цыплята, Квентин?»
«Не знаю, — сказал я, и тогда это было правдой. — Они просто там были».
Потом мне стало так хорошо, что я едва — едва! — не сказал доктору Е_, что больше не нуждаюсь в нем и в его сраных рецептах, которые он может засунуть себе в жопу.
В тот же день, а это был вторник, — значит, БЕЛЬЧОНОК не работал в «Хампти-Дампти», и погода стояла влажная, слегка моросило, так что купаться в бассейне у своего друга по соседству от бабушки он тоже не пошел, — я быстро шагал по университетскому кампусу, по привычке обходя Эразмус-Холл. Я был в шортах цвета хаки и свободной футболке с логотипом Университета Маунт-Вернон, в своих очках-авиаторах, и, кажется, поймал несколько заинтересованных взглядов и кое-какие признаки симпатии. Шли летние курсы, и ребята вокруг были одеты так же, как и я. Кроме, разумеется, этих старых пердунов-профессоров, на которых вечно натыкаешься на кампусе, и они пялятся на тебя, будто ты какой-нибудь уродец или нацист. Или еще чего похуже. Но я был в отличном расположении духа после вчерашнего сна про ЦЫПЛЯТ, и гадал, что бы это значило, и был уверен, что ответ мне откроется, и ждать осталось недолго.
В Дарвин-Холле, где не бывал много лет, я поднялся на третий этаж, будто знал, куда направляюсь. Сунулся в большую аудиторию и не нашел, чего искал. Сунулся в кабинет кафедры биологии и не нашел, чего искал. Сунулся в лабораторию, где стояла такая вонь, что защипало в глазах — и нашел. Много лет назад я видел здесь ряды клеток с кошками, кроликами, обезьян, из чьих черепов торчали электроды. Одни неподвижно сидели в своих клетках, другие вертелись и метались. Некоторые ничего не видели, хоть их глаза и блестели. И все они были немыми, сколько бы ни открывали пасти и не испускали беззвучные вопли — воздух от них колебался, но звуков никто не слышал. Должно быть, папа приводил меня сюда? — или я убежал от папы и проник в лабораторию, — ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН: КАФЕДРА БИОЛОГИИ, — привлеченный запахом. Однако теперь это была обычная лаборатория, длинное помещение с мойками, стойками, инструментами и так далее, и никакой стены из клеток там не было. Лишь девушка-аспирантка азиатской внешности, одна в кабинете, смотрит на меня и моргает, вроде, слегка испугалась, и это хорошо — по мнению К_ П_, это единственный тип женщин, которому можно доверять. Так что я спрашиваю, где животные, а она отвечает, какие животные, и я поясняю, что в этой лаборатории когда-то были всякие кошки и кролики, вы еще проводили над ними эксперименты, и она спрашивает, когда это было? А я отвечаю, несколько лет назад, и она говорит, что учится здесь всего два года и ничего об этом не знает, и сейчас на кафедре все по-другому. Она потихоньку отступала, я видел, что она сейчас врежется в компьютер с большим экраном, стоящий на столе, так и случилось, и больше отступать она не могла, так что я подумал — НЕ НАДО: НЕ НАДО ПУГАТЬ ЭТУ ПИЗДУ, и перестал наступать, но сменил тон, как я могу, умею и оттачиваю это умение каждый день. Спрашиваю, учится ли она на биолога, она отвечает, что она биогенетик, проводит исследование для своей диссертации. И я говорю, что я физик-аспирант, который проводит исследование для своей диссертации, я ассистент профессора Р_ П_. И она смотрит на меня своим плоским лицом и косыми черными глазами, и до меня доходит, что она, черт подери, не знает, кто такой Р_ П_! И это смешно. По-настоящему смешно. И это притом, что Эразмус-Холл стоит всего-навсего через двор. Поэтому я слегка задыхаюсь и зарываю пальцы себе в волосы, жирные и похожие на перья, но больше на нее не давлю. Итак:
«Где конкретно находятся голосовые связки?»
«Простите?»
«Голосовые связки. Где конкретно находятся голосовые связки?»
«Голосовые связки? Те, что… Те, что в горле?»
«Это человеческие голосовые связки, но я говорю о животных», — говорю я. Я произношу слова спокойно, рассудительно. Из моей манеры держаться ясно следует, что я научный сотрудник. «Лабораторным животным перерезают голосовые связки, не так ли? Как это делается?»