Мы, монстры. Книга 3: Зверь (СИ) - Вернер Тим. Страница 124

       Впрочем, нет.

       Он не один.

       Йен вдохнул слишком глубоко — и снова увидел всё.

       И снова увидел чуть больше, чем надо, чем хотел видеть сейчас.

       Оборотни шли следом. Клубился позади снег, выжидая нужного момента, чтобы принять волчью форму. Вдали неспешно перелетали со скалы на скалу виверны, будто просто так, крылья размять. Но все же — за ним.

       “А вы куда, глупые?” — устало подумал он.

       Но понял через мгновение: это не они. Это Затхэ идет вперед по своей земле, и его земля, все ее порождения, все ее — и его — дети, звери, духи, все тянутся следом.

       “Хорошо, — подумал он. — Летите. Идите. Больше фигур под рукой — даже лучше. Удобнее. На случай непредвиденных обстоятельств, одно из которых сейчас, вполне вероятно, подбирается ко мне”.

       Мелкие фигурки.

       Разменные монеты.

       Нивену, наверное, не понравилось бы такое определение. Его можно понять: он сам слишком долго был разменной монетой. Непонятно другое: почему он опять лезет на поле, если не хочет играть? Он же должен понимать, что так и не дорос до уровня сильной фигуры, более того — стал слабее.

       Но все равно ему не сидится. Хочется влезть между богами. Кому-нибудь обязательно напакостить. Мешаться под ногами в момент, когда решается всё…

       Йен остановил поток мыслей.

       Если бы он верил, что существует отдельно от древней сущности, то решил бы, что сейчас в нем говорит Затхэ. Но Йен знал: говорит он сам, потому что больше никого нет. Ну и немного влияния Тейрина, вероятно. Два года прошло, а все сыгранные партии до сих пор в голове.

       Еще одна проблема бытия полубога: ты не только видишь слишком много, не только знаешь слишком много, ты и помнишь слишком много. И каким бы пустым ты ни был, оно не помещается в тебе.

       Потому, наверное, так хорошо сейчас в морозной звенящей пустоте.

       Было бы — исправил себя Йен.

       Было бы хорошо, будь она и правда пустотой.

       Слишком много всего шевелится вокруг, слишком много всего дышит, идет, ползет…

       “Интересно, — подумал он. — Небытие — пустота?”

       Но тут же отмахнулся от этой мысли, сосредоточившись на куда более важной: здесь, в его горах, он слышит и видит всех и каждого. Но не слышит Нивена.

       И в то же время слишком хорошо знает его: раз ушастый куда решил добраться к рассвету — он доберется. И одним Мертвым известно, чего это будет ему стоить. Может, как раз парочки Мертвых и будет. Но он — доберется.

       “Если эльф не в горах — а он не в горах — у него только один вариант, чтобы успеть: долететь”.

       Йен развернулся. Двинулся спиной вперед. Выбросил руку в сторону, где чувствовал вдали шевеление виверн. Щелкнул пальцами: стая сорвалась со скалы и помчалась к югу. Оттуда Нивен будет идти. И где-то там, южнее Даара, его следует остановить.

***

       Ух’эр возмущенно фыркнул, оказавшись в высокой траве посреди ливня. Даже задымился под струями дождя — но скорее, для красоты, чем на самом деле. Прошипел:

       — Вы издеваетес-сь?!

       Хлопнул в ладоши — и небо затянулось черным. Плотно-плотно, чтобы больше ни капли ни пролилось.

       — Наконец-то, — раздраженно бросили за спиной, и Ух’эр подпрыгнул. Скорее, для видимости, чем от неожиданности. Всё ожидаемо: делаешь темно у себя дома — жди Тьму в гости.

       Фиолетовые глаза сверкнули во мраке, и Лаэф сделал шаг к нему. Тонкие губы тронула улыбка. Казалось, брат изо всех сил старается ее сдержать, превратить в гримасу под стать Ух’эровской, старается казаться раздраженным, но чему-то так сильно радуется, что этого никак не скрыть.

       Осталось понять, чему именно.

       Вряд ли появлению Ух’эра. И уж точно — не темному полотну, демонстративно затянувшему небо. Оно ведь ненастоящее. Как всё здесь. Как все здесь.

       Вот-вот прольется смоляными потоками.

       — И на миг уже нельзя оставить без присмотра! — хмыкнул Ух’эр. Возмущенно топнул ногой — и трава вокруг рассыпалась серым пеплом.

       — Рыжая пакость, — пожал плечами Лаэф.

       Тон был такой, будто он говорил о назойливом насекомом, потому Ух’эр, сощурившись и подавшись вперед, уточнил:

       — Которая?

       Лаэф фыркнул. И снова будто бы сдержал — то ли улыбку, то ли смех.

       На миг Ух’эр испугался, что пока его не было, они все что-то удумали, о чем-то сговорились, и теперь его ждет какой-нибудь очередной неприятный сюрприз. Ведь чему еще может так заметно радоваться брат? Брат, который вечно мрачен, серьезен и смертельно опасен, улыбки которого — насквозь лживы, слова — отравлены, движения — смертоносны…

       И хотя умом Ух’эр понимал, что ему-то, да еще и здесь, бояться нечего, глубоко внутри было все равно не по себе.

       — Эйра, — объяснил Лаэф.

       И Ух’эр вспомнил, что есть еще одно объяснение, есть еще одна причина, по которой Тьма может так внезапно перемениться. Всего лишь одна.

       Сорэн.

       “Если они тут еще и миловаться начали, пока меня не было…” — возмущенно подумал он, но не закончил мысль. Это было бы слишком невероятным. Еще более невероятным, чем живой и чистый дождь в его царстве.

       — Рыдала по детенышу, — пояснил тем временем Лаэф, и Ух’эр снова растерялся. Нахмурился. Брови сползли на нос, чуть не упали, пришлось снимать и заново цеплять на место: приложить ко лбу, быстро отдернуть одну руку и с размаху хлопнуть второй.

       — Сеть, — сказал он, когда закончил с бровями.

       Пока заканчивал — понял. Всё понял, кроме причины, по которой Лаэф так доволен.

       И задумчиво спросил:

       — Значит, Затхэ совсем из ума выжил? Решил прыгнуть туда, откуда так старательно бежал?

       — Эйра так думает, — кивнул Лаэф. — Ей виднее, — и подмигнул Ух’эру, — она же мать!

       Явно намекая, что мать из нее — так себе.

       Пошутил, значит.

       Каким шутником вдруг стал, а!

       Ух’эр разозлился. На этот неправильный дождь, на неправильного Лаэфа, на глупого Затхэ и еще более глупую — всегда глупую — Эйру.