Хмурый Император (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич. Страница 55

И вот, спустя каких-то три дня после того обеда, Императора пригласили в Парламент Франции для переговоров по этому вопросу. Публичных. Почему нет? Русский Император выступает в парламенте Франции, договариваясь с ним о каких-то законодательных инициативах в самой Франции. Что может быть лучше? Николай Александрович не мог упустить такого шанса пошутить.

Понятное дело, что Клеопатра ему в жены была не нужна от слова совсем. Да, красивая, милая, умная, трудолюбивая и в известной степени волевая. Да, в ее роду было много талантливых людей. Это все замечательно. Но какая от союза с ней политическая выгода? Кто за ней стоял?

За Эжени Бонапарт, например, стояли все монархисты Франции, объединившиеся, благодаря Буланже вокруг ее отца. А это сила! Практически весь офицерский корпус и генералитет, плюс изрядная часть промышленников. А кто стоял за Клеопатрой? Во Франции никто. Ибо республиканцы это пустой звук, который гонялся ветром в угоду конъюнктуре. А для монархистов она была слишком худородной. Имелись, конечно, кое-какие родственные связи с Бельгийской аристократией, но это ничего не решало. Ведь Бельгия была классическим европейским лимитрофом, вечно прислоненным к кому-нибудь из соседей.

И это не касаясь щекотливого момента, относительно банальной легализации Клеопатры в среде других августейших фамилий. Ведь она же танцовщица. Да, из благородной семьи. Но что это меняет? Ну какая из танцовщицы Императрица? Ее же попросту не примут и станут чураться, брезговать. И ему обидно, и ей боль. Зачем такое нужно?

Поэтому Николай Александрович решил поступить в духе Ивана Грозного и немного поюродствовать. Чай в Парламент идет, а не в бордель.

Начал он с того, что пересчитал кости депутатам, прямо обвинив их в смерти Шарля с дочерьми.

Действие или бездействие одинаково преступно, если ведет к трагедии! Заявлял он с трибуны. Мир полон противоречий. И затягивание этого вопроса привело к тому, что союз между Россией и Францией едва не сорвался. Кому была выгодна их смерть? Тем, кому не нужен наш союз. Это же очевидно. Да, эти злоумышленники действовали руками очередного «городского сумасшедшего», одержимого навязчивыми идеями или бесами, тут уж кому как удобно, суть от этого не меняется.

Само собой, одним этим вопросом он не ограничился, накидав им ежей полные штаны. И все по делу. Из-за чего его пламенной речи рукоплескали. Что совершенно смутило Императора. Он ожидал совсем другой реакции. Начали, понятно, монархисты. И уже потом к ним присоединились республиканцы, которые были вынуждены аплодировать, чтобы окончательно не потерять лицо. Очень уж душевно Император их отчитывал.

А когда закончились аплодисменты, Николай Александрович перешел ко второй части «Марлезонского балета» к условиям брака. Он потребовал закрепления за «дочерью Святого Мартина» почестей французского монарха. Ну и приданного в виде «трех клочков земли»: Французской Гвианы, Джибути и Новой Каледонии. И все для того, чтобы «дочь Святого Мартина» не оказалась в унизительном положении перед другими монархами. За многих королев, дескать, в приданное дают «всего пару сундуков с изъеденными молью бабушкиными платьями», но у них есть родословная «как у пуделя на выставке» и это нужно чем-то компенсировать.

Что представляли собой потребованные Императором земли в те годы? Французская Гвиана тропическое болото, в которое ссылали преступников на верную смерть. Причем быструю. Да, там имелись небольшие запасы россыпного золота по рекам. Но большая часть масса авантюристов, идущая в те дебри за ним, гибла в тех краях быстро и верно. Поэтому золотая лихорадка вроде бы была уже много лет, а вроде бы и нет, так как ее интенсивность оказалась совершенно смехотворной. Что, впрочем, не помешало Франции увлекательно ругаться из-за пограничных территорий с Нидерландами. В общем то еще местечко.

Джибути в этом плане был попроще, да и не считался колонией Франции, находясь в подвешенном состоянии. Более того, в 1889 году там произошел инцидент с русскими переселенцами, которые прибыли туда самовольно и осели. Зная о интересе России к этому «клочку земли» Франция в этой сборке реальности их оттуда не прогоняла, хотя в оригинальной истории сделала это. Предварительно, впрочем, согласовав с МИДом России.

Последней шла Новая Каледония. Не болото, но то еще местечко. Как и Гвиана эта колония была местом ссылки преступников, которых прекрасно дополняли совершенно дикие аборигены. Те дикари с известной регулярностью поднимали восстания и пытались перебить пришельцев.

Да, еще в 1866 году на острове найдены никелевые руды, которые отгружались в Европу для переработки. И этим остров был очень ценен. Более того, в 1885 году остров покрывал 54 % мировых потребностей в никеле, а в 1890 67. На первый взгляд много. Но на деле не очень и выливалось в том же 1890 году всего полторы тысячи тонн. На весь мир. Даже несмотря на то, что именно в 1890 году придумали легировать сталь никелем и начали с этим экспериментировать. Но, как и с марганцевой сталью Гадфильда, у нового изделия еще не было какой-то определенной ниши применения. Эпоха никеля еще не наступила. Пока.

Там, правда, разрабатывались еще и другие руды, прежде всего кобальтовые и хромовые. Но таким же кустарным образом с очень небольшой продуктивностью. И низкий спрос сказывался, и отсутствие рабочей силы на острове. Что преступники, что аборигены не сильно рвались в шахты. В будущем эту проблему попытаются разрешить с помощью трудовой миграции китайцев, но до таких шагов еще десятка полтора лет, если не больше.

Император этого не знал, но в начале XX века редкий француз был способен ответить в каких краях лежит Новая Каледония, не говоря уже о том, чтобы указать ее пальцем на карте. Слишком неочевидной ценностью она была в те годы.

Мощная речь Императора, обличающая срыв расследования Панамского кризиса, вкупе с другими фактически обвинениями, взбудоражила общественность Франции. Прямо скандал до небес поднялся. Он ведь старался самозабвенно, наступая на все болевые точки из возможных. Даже про Суэцкий канал напомнил, который был построен на французские деньги, но прибыли обманутым вкладчикам не принес. И не только вкладчикам, но Франции, ибо, воспользовавшись моментом, его выкупила Великобритания. Ну, а что? Поступок вполне в духе Туманного Альбиона, привыкшего «таскать каштаны из огня» чужими руками.

Поэтому республиканское большинство Парламента не только аплодировало выступлению Николая Александровича, но и постаралась как можно скорее переключить внимание общественности «на более важные дела». То есть, продолжила курс на утверждение Клео «дочерью Святого Мартина». Требования к приданному у Императора были довольно велики, но по словам республиканцев, вполне здравые.

«Зачем Франции клочок тропического болота, якорная стоянка в пустыне и остров на краю света, заселенный агрессивными дикарями?» вопрошали они. «Тем более, забитые под завязку сосланными преступниками». Для большинства французов ответ был очевиден. Монархисты же им не мешали. Потому что в рамках этого тренда можно было расширить союзный договор.

В общем на девятый день после того приснопамятного обеда Парламент утвердил законопроект, и президент Буланже его подписал тем же днем, вводя в оборот. И уже через день, третьего октября 1890 года, в соборе Парижской Богоматери произошла торжественная служба по случаю помолвки Николая и Клеопатры.

— Ты ведь понимаешь, — прошептал он Клео, стоящей рядом с видом кошки, объевшейся сметаны, — что будет непросто.

— Да. Мне мама уже рассказала. И дядя из Бельгии приезжал, отговаривал. Говорил, что августейшие дома просто не примут меня.

— Боишься? — Поинтересовался Император, глядя с любопытством на эту девушку. Он был заметно старше ее, особенно по психологическому возрасту. Из-за чего испытывал определенную неловкость. Вот она стоит, совсем юная, пятнадцати лет от роду. Юная девушка, которой пока рано замуж. Но уже через три года ему придется с ней детей рожать. И эта мысль не очень помещалась в его голове. Он вообще был смущен, шокирован и раздавлен ситуацией. И ладно бы пошутили да разошлись. Нет. Эти безумные французы догадались согласиться на его, казалось бы, невыполнимые условия. Ведь в Гвиане было золото, пусть и крайне труднодоступное. В Новой Каледонии ценные никелевые, хромовые и кобальтовые руды, пусть и ценность которых пока не осознали. А Джибути было воротами в Эфиопию, пусть и никому даром не нужную. Ну, кроме Италии. Но даже итальянцам хотелось занять Абиссинию не для дела, а для престижа. Так или иначе, он не верил, что Парламент примет его условия. А он взял, дурачок, и принял. И что ему теперь со всем этим делать?