Сны и страхи (Сборник) - Быков Дмитрий Львович. Страница 21

— Почему, я могу здесь говорить что угодно. Там это никак не влияет. Это революционер, ну, не в нашем смысле, но в переводе на местный язык это и будет именно революционер. Его преследуют в соседней области, я переводил его через горы.

— Перевели успешно?

— Успешно, но они взяли мой след. Он успел скрыться, он в надежном теперь месте, не беспокойтесь.

— Что мне за него беспокоиться, — нахмурился Дехтерев, — я за вас беспокоюсь. Ведь вам теперь там, должно быть, несладко.

— Это так, — с достоинством кивнул Логинов, — но там я обладаю довольно удивительными навыками. Я там такое могу, — добавил он с тихим восторгом, — что здесь удивляюсь, да и только.

— Что же, например?

— Не спрашивайте меня, — сказал Логинов и вдруг потупился. В этой книжной, с долгими периодами речи, юношеской застенчивости и внезапной смене настроений, пожалуй, только и видна была болезнь. — Не спрашивайте. Только если вам надо знать для вашей науки.

— Ну разумеется, голубчик, для науки. Для праздного любопытства у меня насекомые есть. — Энтомологические заслуги Дехтерева были хорошо известны.

— Здесь… здесь я не мог бы… убить, — сказал Логинов и поднял на профессора ясные глаза.

— А там приходилось?

— В исключительных обстоятельствах — приходилось, — ответил он твердо, с той смесью стыда и гордости, с какой, должно быть, православный воин отчитывался перед Сергием об убийстве врага, а тот кивал бы всепонимающе: так, чадо… так, чадо…

— А здесь это никак не сказывалось?

— Никогда, — уверенно ответил Логинов. — Я же говорил, связи если и есть, то они трудно установимы.

— Но вы сейчас хорошо себя чувствуете? Нет тревоги, тошноты?

— А, вы про это, — улыбнулся Логинов. — Хи-итрый! Я тоже думаю, что там все хорошо. Я убежал, видимо.

— Иначе бы чувствовали?

— Чувствовал бы, конечно. Когда меня там однажды избили, вы не представляете, как меня здесь три дня ломало. Вы не представляете просто. Это счастье, что я тогда был не там. Зато я здесь все-таки попал, думал — убегу, но как назло. Все перенес полностью. В подворотне трое подошли, не грабили, ничего. Просто, знаете, от злости. На Васильевском часто бывает.

— А скажите, — спросил Дехтерев, поскребывая подбородок. — Вы и здесь, и там одинаково не можете восстановить, что было, пока вас не было?

— Нет, пожалуй, не могу. Разве что гадательно или если рассказывают. Вообще, — Логинов оживился, — вообще есть одна закономерность. Но поскольку я давно уже тут, у меня мало было возможностей проверить. Это меня тревожит сильно, чрезвычайно сильно. Я вам скажу, но это еще проверять. В общем, всякий раз, как я нахожусь там, то есть душа, или вот это, что вы называете «эго», — когда, словом, оно там, я здесь более склонен к поступкам безнравственным. — Он опять потупился. — Я не говорю, конечно, про всякую грязь, это может быть, но я ведь почти не пью, вы знаете.

— Знаю.

— И по женской части у меня нет излишеств. Нормально, но без излишеств. — Вероятно, Логинов боялся, что его заподозрят в недостаточной активности по женской части, и подчеркнул: нормально. Я про другое. Когда я однажды… отсутствовал, я здесь… я, в общем, не могу вам сказать в подробностях. Но я… фактически был мною предан товарищ.

Произнести страшные слова «я предал» Логинов не решался.

— А там?

— Там… что вы хотите сказать? — Он побледнел. — Вы хотите сказать, что я, может быть, сейчас там… предал?

— Что вы. Вы сейчас бы чувствовали, — успокоил его Дехтерев. — Но, может быть, есть и там зависимость?

— Там… я прослежу, конечно… там я не чувствовал. Видите, там мне не приходилось еще… бывать в таких ситуациях. Или реже, гораздо реже. Там нет многого, что есть тут.

— Там — лучше? — прямо спросил Дехтерев.

— О, гораздо, гораздо! Это у них, за горами, случаются преследования. И подчас их агенты попадают к нам. Вот когда я переводил Криста — Крист, ну этот…

— Да-да, вчерашний, я помню, — подтвердил Логинов.

— Да. Несколько из них прорвались к нам. Но обычно — нет, что вы. Капоэр — не то место, где каждый день вот так перемалывают. Они и уходят к нам поэтому, а от нас — реже.

— Ну, от нас тоже редко уходят, — сказал Дехтерев и заговорщически подмигнул. — Много вы знаете случаев, чтобы от нас ушли?

— Из больницы? — понимающе кивнул Логинов.

— Да нет, из больницы уходят часто, иначе грош нам была бы цена. Я шире забираю. А впрочем, не станем пока… Вы записываете про Капоэр?

— Пишу, — виновато сказал Логинов, — но очень, знаете, плоско. Там совсем не так…

— Может, зарисовать? Вам передать принадлежности?

— Я попробую, — радостно сказал Логинов, — надо хоть попытаться… Я не ручаюсь за контуры, но цвета — да, я могу передать цвета.

— Хорошо, я распоряжусь. Идемте. — Дехтерев кивнул Стрельникову, и они вышли.

— Что, интересный? — гордо спросил профессор в коридоре, словно логиновская мания была его личной заслугой.

— Чрезвычайно. Скажите, а язык этого Капоэра…

— Вот! — Дехтерев торжествующе поднял палец. — Лингвисту все язык подавай. Нет-с, он обычный. Русский как есть, хотя слова употребляются в неожиданных значениях — рукой, например, называется всякий вытянутый мыс. Там мысов много, места морские.

— Проще всего, — сказал Стрельников, который из формальной школы вынес привычку «тривиализировать», — допустить, что он бессознательно сбегает…

— Э! — махнул рукой Дехтерев, не любивший, чтобы в его сложную науку лезли по-дилетантски. — Он ведь сбегает не только от плохого. У него иногда перещелкивает — и он от бабы уходит. Что-то с бабой делает, а ум не там.

— Но это как раз очень легко. Он боится бабу…

— В подворотне он тоже боится, однако не сбегает. И его бьют как милого. Нет, вы простые ваши разделения оставьте. Тут серьезно все. Он бежит не от чего-то и не к чему-то, а он в некотором роде как Россия. Сколько думали, пытались — вот мы выведем формулу, когда происходит возмущение. А возмущение происходит на ровном месте. Человека не тогда тошнит, когда он подумал не то, а когда он не то съел. Ну и здесь — его утомляет пребывание, он перебегает. Может утомить с бабой, а может на службе. А в подворотне ему, может, интересно стало.

— Но как началось? — спросил Стрельников, когда они уже пили чай в кабинете Дехтерева на втором этаже, с заснеженными деревьями за окном. Зима предстояла теплая, мокрый снег тяжело лежал на ветках, таял, сползал и шлепался.

— Они в таких случаях всегда придумывают толчок задним числом. Он якобы зашел к другу, самоучке. Этот самоучка, некто Фрязин, будто бы занимается устройством психики, но специалистам не верит — знаете, как все безумцы. Друга дома не было, была дочка. И дочка эта, угощая его чаем, все как-то странно хихикала. Может, кокетничала, может, что. И потом только он сообразил, что она, возможно, в чай ему подлила эликсир. Отец не рисковал использовать, а на нем они решили попробовать. И через день в трамвае случилось это первое выпадение. Он на десять минут выпал, проехал свою станцию, и виделись ему там какие-то горы, через которые он бежит, а его преследуют.

— Его всегда там преследуют?

— Не всегда. Но вообще в точку — он всегда там в движении.

— Здесь, видимо, не хватает.

— Здесь у него скучная жизнь, да. Но самое тонкое, что он здесь, в больнице, все это обосновал. Он же финансист, учил математику. И вот ему представилось, что человек есть биквадратное уравнение, в котором всегда два корня. Не может так быть, чтобы переменная в квадрате, а корень один. Он вывел, что полушария два, и значит, в одном идет одна жизнь, в другом — другая. Очень все последовательно.

— А вы хоть раз заставали его в состоянии, условно говоря, Капоэра?

— Нет, конечно. — Дехтерев был очень доволен. — И нельзя.

— Почему?

— А он всякий раз говорит; профессор, вот ночью было выпадение. Вот вчера, вас не было, сразу выпадение. И никогда его в этом состоянии нельзя застать. Я уж ему говорю: звоните! Электрический звонок есть в палате. А он: как же я из Капоэра вам позвоню? То есть он в состоянии, условно говоря, Капоэра не видит палату. Я понял бы, если бы тут это звонок, а там, скажем, бутылка: вот ударьте бутылкой, придет сестра. Но он действительно там не видит ничего.