Верховный Главнокомандующий (СИ) - Зеленин Сергей. Страница 114
БОЖЕ!!!
Снаружи слышался, такой страшный смертный крик… Я ещё никогда — за две свои жизни, не слышал — чтоб кто-то из живых существ, так страшно кричал! Это кричали от невыносимой боли и предсмертного ужаса, не люди — не могут, так страшно кричать люди — понимающие за что они умирают! В первый момент, я был в шоке — казалось, подыхает в предсмертных корчах от ужасной боли, в стонах мук и невыносимых страданий живой плоти, сам этот многострадальный мир — проваливаясь за все свои смертные грехи прямиком в ад…
Но, это всего лишь — кричали раненые, умирающие лошади. Мои спутники, видать тоже — не каждый день с таким сталкивались и, стояли, оцепеневши побледнев.
Неимоверным усилием воли, взял себя в руки… Быстро придя в себя, я приказал своим:
— Лошадей первым делом добить, всем раненным оказать посильную помощь и отнести в безопасное место на южной окраине села. Оружие собрать и раздать безоружным солдатам! Улицу перекрыть рогатками — во второй раз, такой «фокус» уже не пролезет! Целых пленных, если таковые будут, ко мне на допрос…
Однако и, без меня из изб повыползали их «гарнизоны» и, принялись по-крестьянски хозяйственно прибирать к рукам бесхозное добро. Иногда, гремели выстрелы, предсмертное конское ржанье или людские вскрики…
Неподалёку торопливо захлопал «Люггер-Парабеллум» и, высадив пару обойм, стих: раненый немецкий офицер, успел заползти в какой-то сарай и, до последнего патрона отстреливался — застрелив двух ополченцев и одного из наших жандармов. Другого — молодого немецкого офицера, привели ко мне раненного в правую кисть и с огромной гематомой на голове.
— До последнего, левой рукой своим дрючком отмахивался — пока я его по «кумполу» берданой не хватил! — весело рассказал подробности задержания пожилой ополченец, — думал, уж всё — убил, германца — да нет! Всего лишь, шелом ему вдребезги разбил…
Один из офицеров штаба хорошо знал немецкий и, мы попытались по-быстрому опросить пленного. Однако, каков гусь — назвал себя, номер полка и всё! Упёрся рогом и молчит — как рыбой об лёд.
Других «целых» пленных — годившихся для допроса, не было…
Да… Немцы — великая нация и сильный враг!
— Что с ним делать, Ваше Величество?
— Проводите до околицы и, дайте ему хороший поджопник в направлении камрадов.
Ну, а что ещё? Конвоира к нему приставить? А у меня есть лишние люди?!
Мои подданные подивились такому приказу, но промолчали… Они ещё не знали, что я его отправляю в лагерь военнопленных… Пока ещё вооружённых, но — военнопленных!
Когда немца выводили, он проходя мимо меня что-то со злой усмешкой выкрикнул по-немецки.
— Про что, это он?
— Он не понял, что Вы его отпускаете, Ваше Величество и говорит, что теперь он попадёт в Вильно на пару суток раньше своего полка.
— Остряк-самоучка! — усмехнулся, — скажите, будем ждать его в Вильно на параде вместе с полком. А командовать парадом буду я!
После перевода, в котором явственно прозвучало «Император Руссланд», немец на выдохе пролаял что-то вроде: «Твою ж, мать!», — только на языке Гёте и Швондера и, широко раскрытыми шарами, часто-часто моргая, уставился на моё лицо. Я подмигнул ему в ответку озорно и прикрыл нижнюю часть лица ладонью — чтоб облегчить идентификацию.
Так — под два локтя и спиной вперёд, того и вывели…
— Посильней ему там «поджопник» дайте, служивые, — крикнул вслед, — чтоб, через опушку сизым голубем перелетел!
Вскоре совсем смерклось и, в селе всё стихло… Никаких почти звуков. Но, не за селом на опушке леса!
До полуночи на опушке леса бренчало железо об железо, гремели выстрелы, трещали пулемётные очереди… В свете разожжённых костров мелькали фантастические тени, даже казалось — слышались предсмертные крики: среди поваленных деревьев засеки шёл ожесточённый рукопашный бой. Всю ночь в село сходились-сползались-сносились очень редкие выжившие раненные или просто «ошалевшие» сапёры-инженеры, пограничники и ополченцы. От их рассказов про страшную резню в «засеках», стыла кровь в жилах…
К рассвету, принесли донесение от подполковника Борисенко: центр «Резервной линии» пал, хотя самые крайние фланги ещё держатся. Сам он легко ранен и, находится в лесу справа, с немногими уцелевшими офицерами, немногим более сотней людей и последним — оставшимся от Заградотряда пулемётом, к которому уже почти нет патронов. Передал ему приказ: «до последней капли крови» не биться, а действовать из леса наскоками — по-партизански.
Стоя на колокольне, прислушался: со стороны реки Вилии слышалась отдалённая артиллерийская канонада. Значит, Мордвинов всё-таки доехал до генерала Плеве и добился мной порученного!
— УРА(!!!), господа! — поделился радостью с приунывшими соратниками, — нам осталось продержаться немного — возможно, всего лишь до полудня и помощь придёт!
Перед опушкой леса, в лучах восходящего Солнца, сильное движение: в центре спешившиеся драгуны, на флангах уланы с пиками верхом. Вижу с дюжину пулемётов, артиллерии — хвала Господу нашему, покамест нет.
Осталось только присвистнуть и, прокомментировать увиденное, стихами того же Михаила Юрьевича:
— «Уланы с пёстрыми значками, драгуны с конскими хвостами — все промелькнули перед нами, все побывали тут…».
Не Высоцкого же мне петь?!
— У нижних чинов в избах, — глядя куда-то в сторону, сообщил полковник Нагаев, — очень низко пал дух — после рассказов вернувшихся с опушки. Говорят, сдаваться надо германцу — не то, все до одного пропадём ни за понюшку…
Твою, ж… Надо было выставить оцепление и заворачивать всех из леса мимо… Эх, не предусмотрел — задним умом силён!
Что делать?
По моему приказу, жандармы нашли и привели звонаря.
— Звони в колокола!
— Что звонить? — угрюмо поинтересовался тот.
Весь местный православный «клир», весьма не одобрил использование мной христианского храма в качестве военного объекта. Главный поп, даже истерику закатил — когда мы баррикаду из мешков с землёй пред алтарём сооружали! Пришлось запереть его вместе с его попадьёй и прочим местным «клиром», в хозяйственной пристройке.
Кто ж виноват, что сельчане не удосужились — какую-нибудь «высотку-хрущёвку» замастрячить?! С крыши панельной «девяти-хатки», мне по любому воевать сподручней было бы…
Эх, наша многовековая отсталость!
— «Подмосковные вечера» знаешь? — ещё угрюмее спрашиваю.
— Нет…
— А «Мурку»? — насвистел незамысловатый мотивчик.
— …Нееет! — крестясь, звонарь вылупился на меня как на антихриста и в ужасе попятился, чуть не упав.
— Ну, тогда звони что-нибудь подходящее к случаю… Только, от души звони — чтоб, проникновенно было. И, не переставай звонить без приказа: с колокольни сброшу — мамой-императрицей клянусь!
— Господин генерал, — как тот отошёл, обратился к Спиридовичу, — очень важно: приставьте к нему двух жандармов — чтоб следили и подменивали, если что… Колокола должны звонить не прекращая!
Под колокольный звон (как я позже узнал — «Праздничный благовест»), я ходил по «гарнизонам» с непокрытой головой и, прижимая руку к сердцу, говорил примерно следующее:
— Господа мужики! Так уж случилось — не доглядел, но воевать надо. Не за себя прошу — за Русь: стойте крепко мужики — как звонить перестанет, разрешаю сдаваться!
Прилетел вчерашний немецкий аэроплан… Покружил над селом, снизился над колокольней так низко — что было хорошо видно лицо двух лётчиков в очках. В этот раз к воздушному налёту отнеслись спокойнее — паники и выстрелов не было, но я решил похулиганить и, стоя на колокольне, показал немецкому пилоту «Fack». Тот видно, обиделся смертельно — поднялся чуть повыше и, очень неточно бросил на меня мелкую бомбу — попав в чей то сад.
Потом прилетел наш аэроплан — тарахтящая смешная «этажерка». «Фарман» или «Вуазен» — хрен, их разберёшь… Вдвоём с немцем, они покружили над селом, их лётчики-наблюдатели пошмаляли друг в дружку из пистолей и, довольные собой разлетелись в разные стороны.