Случайные люди (СИ) - Кузнецова (Маркова) Агния Александровна. Страница 47

Тот так и не поднялся с колен, вытянул руки и что-то выкрикивал, а с пальцев его тянулись огненные нити, опутывали чудище и раздирали его на земляные комья и шматы дерна. Мастер заговорил ритмично, почти запел… как тогда, в городе. Я сжалась. Вот черт побери, неужели снова?..

Огненные нити цеплялись за корни, отдирали землю от остова, а остов оказался зелен и прозрачен — как призрак. Призрак многоногого насекомого. Он раззявил пасть и закричал, земля ходила ходуном, сэр Эвин вонзил меч в корень, чтобы устоять, а я хваталась за что придется, и все-таки упала, ударилась коленом, из глаз брызнули слезы.

Мастер выкрикивал слова, остов чудища вздрагивал в такт им. Я подставила бутыль. Мастер сжал кулаки. Чудище под вой, от которого, казалось, свернется в жилах кровь, смяло в ком, разорвало на клочки, и они, повинуясь жесту Мастера, ринулись в бутыль, как золотые рыбки из пакета, в котором их несли из магазина, в аквариум. Я заткнула пробку за последним и вдавливала ее в горлышко изо всех сил, а потом долго не отпускала бутылку, пока сэр Эвин ее не отобрал.

Он хотел вручить ее Мастеру, но тот оглядел всех присутствующих бешеными глазами, подхватился и, припадая на обе ноги, ввалился в кусты и скрылся за деревом. Оттуда раздался стон облегчения. Сэр Эвин, последовавший было за Мастером, остановился, потоптался на месте, отдал сосуд мне обратно и пошел ловить испуганного коня.

Мастер выкатился из кустов, тяжело дыша. Оборвал листы, вытер ими руки. Сказал сварливо:

— Это тело мне дорого. Я ожидал лучшей заботы о нем.

Выговорил он это отчего-то мне. Я хотела огрызнуться, но сил не было, руки прыгали, я едва не кокнула бутылку, когда передавала ему. Мастер поглядел ее на просвет. За темным стеклом что-то клубилось.

— На этот раз, — просипела я, откашлялась, сказала отчетливее: — на этот раз обошлось без вылетов из тела.

— Практика сообщает умение, — сказал Мастер. — В первый раз ошибки простительны. Нужно просто учесть их во второй.

Глаза у него были, словно он всю ночь просидел перед компьютером, вылавливая ошибки в коде: красные, нездоровые. Он повернулся к королеве, которая то ли опиралась на Поллу, то ли позволяла ей опереться на себя. Склонил голову:

— Это было остроумно, Ваше Величество.

— Глупо противиться духам и предлагать им честную борьбу, — сказала королева, — когда можно их провести. Следует только помнить старые сказки. Духи не живы. Они не учатся.

— Я тоже помню. Сказку, — сказал Мастер, разом помрачнев. Сел на траву, держась за живот, и потерял к королеве и к окружающему всякий интерес. Очнулся, только когда Полла подала ему флягу. Половину он выпил, проливая на себя, половину извел на мытье рук и лица, и все равно потом жаловался, что грязен. Там, куда я выплеснула содержимое бутылки, трава засохла, земля запеклась, и из нее торчал ветвистый росток, похожий на помидорный куст, только без листьев. Ветки гнулись под тяжестью налитых кирпично-рыжих плодов. Мастер сказал не есть их, а лучше и вовсе не прикасаться. А то отрастут рога в самом неожиданном месте, или еще что похуже.

Лиуф снова нес двоих, на этот раз — королеву и Поллу, которая очень хотела идти сама, но далеко у нее не вышло. Мастер тащился и бубнил себе под нос. Скоро замолчал. Дал мне пристроиться сбоку, придержать за пояс. Ничего фатального за несколько дней голода и езды поперек седла не случилось, но все равно, наверное, тяжко.

Я подняла голову. Звезды висели крупные, как рассыпанные елочные бусы. Над городом нет таких звезд. Я поняла, что улыбаюсь. Живая… и хорошо. И все живые.

Порошок в костер бросал теперь сам Мастер, как только заявлялись видения. Я успевала разглядеть давешнего мужика в мятых доспехах и одного из юношей, иногда — Марха Мэлора или кого-то из его братии. Они приходили только ночами, топтались у края светового круга и убегали, когда огонь вспыхивал от порошка алым.

— Ловко вы, — похвалила я в очередной раз. — И там, в городе, и сейчас.

Мастер буркнул в ответ, что справляться с проблемами, которые лезут из тонкого мира и беспокоят живых — его обязанность. Я завернулась в плащ, вздохнула. Как попросить прощения, что затащила его в последние стычки, я не знала. И надо ли. Хотел бы уйти — ушел бы, и не слушал всяких приблудных девиц, которые не знают ничего об этом мире. А так даже хорошо вышло. Обошлось. И он жив, и мы. Хорошо же?..

Я решила, что ни в чем перед ним не виновата, но знала, что долго мое успокоение не продлится. Объясниться бы, но как? Мастер поглядывал, щурясь, на подступающие тени, усмехался. Сэр Эвин чинил упряжь, которую порвали корни страховидла, когда удерживали коня. Приходил, с шорохом и звоном пряжек бросал ворох ремней и принимался в них копаться, скрипеть ножом и шилом. Потом уходил мерить, и его подолгу не бывало. Полла зашивала порванное платье королевы. Королева спала. Мастер напоил ее и Поллу каким-то вонючим зельем, предварительно проговорив-пропев над ним несколько строф. Предлагал и мне, и сэру Эвину — для скорейшего заживления внутренних и внешних повреждений. Сэр Эвин выдохнул и опрокинул, как стопку водки, потом хватал ртом воздух, выкатив глаза. Я вежливо отказалась. А, наверное, зря: королева уже не плевалась кровью, и сэр Эвин выглядел неплохо, с него отвалилась последняя корка, и он отчаянно чесался и дергал плечами.

Я похвалила целительские навыки Мастера. Он ответил, что он — не целитель, и я делаю ему комплименты потому, что не видала настоящих целителей.

Так мы и сидели у костра в молчании — и предыдущие дни, и сегодня. Лес вокруг сделался больной, на нас дважды нападали пустоглазые твари. Я ходила потом среди сожженных и нарубленных сэром Эвином шевелящихся кусков, переворачивала их ботинком, искала топорик. Топорика ни у кого не было, были редкие ножи и мечи, а в основном — когтистые лапы.

— Это делает с людьми… с орками Лес?

— С людьми тоже, — сказал Мастер. — И Лес. И Эбрар. Они заражены одним.

Я вспомнила Марха Мэлора. Он был не такой. Он был совсем как человек.

Хотя почему "был". Я подняла глаза. Он стоял и глядел на меня поверх пламени — почти как настоящий. Я притопнула ногой, шуганула, как голубя. Марх Мэлор пошатался между стволов, повернулся спиной.

— Подбросите еще порошочку? — попросила я Мастера.

Он вздрогнул, моргнул. Уставился на меня досадливо. Я виновато улыбнулась: оторвала от мыслей. Бывает.

— Он вас беспокоит, леди? — Мастер мотнул головой в сторону шлявшейся поодаль тени.

— Есть немного.

Мастер сунул пальцы в мешочек, поднял руку, показал тени щепоть. Сказал что-то громко и протяжно. Тень попятилась, сумрак скрыл ее. Мастер ссыпал порошок обратно.

— Ловко вы, — сказала я и вспомнила, что говорю это слишком часто.

— Это тот самый, про кого рассказывал Эвин?

— Не знаю, про кого он рассказывал, но наверное.

— Он доставил вам неудобства?

— Если считать неудобствами обещание поселить у себя и пользоваться, и убить, если не соглашусь, то можно сказать и так, — пробормотала я. Поежилась, запахнула и без того запахнутый плащ. — Почему он ходит за мной? Все-таки подох?

— Эти места называются Быстрыми тропами. Здесь вас догоняют все, кого вы оставили позади, — сказал Мастер, — не только мертвые.

— А вас кто-нибудь догнал?

Мастер тер пальцы от порошка. Не ответил. Я выпутала из плаща одну руку, протянула к огню. Сэр Эвин за спиной, ругаясь, подошел, зарылся в сумки, вытащил какой-то инструмент, просунулся между нами с Мастером, запалил в костре факел и ушел обратно. Я проводила его взглядом, заметила, как за ним потянулась тень одного из мертвых юношей. Видимо, принц. Сэр Эвин, кажется, перестал обращать на них внимание, отмахивался, как от комаров.

— Есть такая сказка, — сказал Мастер. — Про стража королевской дороги. Он собирал плату за проход и проезд, гонял бандитов. Был честный, не покидал своего места. Когда в старом дворце перестали жить, дорогу забыли. Стража тоже. Когда люди покидают место, природа и магия дичают. Дорога стала тропою, и страж врос в тропу. Однажды по тропе ехал к родне гончар с невестою — решили срезать. Страж давно не видал живой ласки. Он попросил плату: невесту. Гончара отпустил. Тот убежал и вернулся с родней. Страж вновь попросил плату — с каждого по два пальца. Несогласными платить мостил дорогу. Гончаровы родственники, порядев, согласились. Страж отнял у всех большие пальцы, они уронили вилы, косы и все оружие, что захватили — и разбежались. — Мастер потел бровь, продолжил: — Дороги стали бояться, но иногда все же пользовались. Гончарова невеста давно уже умерла, и страж просил в уплату людей. Если путник шел один, то отдавал ногу или руку, если вдвоем — то спутника, если толпою — то выбирали одного или двоих. И вот однажды ехал этою же дорогою чародей со слугой. Победить он стража не смог, договориться тоже, и слугу пришлось отдавать. Чародей рассвирепел и уехал, пообещав себе вернуться, потому что не можно чародею признаться, что кто-то оказался могущественнее него. А была у чародея дочь, изве… — Мастер замер, сморщился, чихнул, вздрогнув всем телом, пробормотал "непременно" на мое "будьте здоровы", и рассказал дальше: — Известная красавица. Чародей заперся с нею в башне и не выходил четыре дня, а как дверь отворилась, из нее показался не он сам, а древний старик с безжизненным телом на руках. Так он и отправился в путь, тело устроив в повозке. Страж его не узнал, спросил плату. Чародей, прикинувшийся стариком, принялся плакать и причитать, что ему нечего отдать, но если страж того желает, он может забрать его внучку, все равно старик извел на ее лечение все деньги, и теперь голодает. Дух взглянул на деву — и разгневался: обмануть меня захотел, дед?! — Мастер сделал большие глаза. — Одно тело всучить? Это не плата, а половина, отдавай и душу. Старик испугался, молил о пощаде, а страж схватил его, потряс, и выпал на землю сосуд, где томилась душа девы. Старика страж не убил, хотя и потрепал, отправил своею дорогой, а сам остался с телом да с сосудом. Вынул пробку, поднес сосуд к губам девы, она вдохнула свою душу назад, открыла прекрасные очи… сказала слова, как научил отец, и стража заточило в сосуд, прежде чем он успел что-то понять. — Мастер шмыгнул носом. — Зачарованные сосуды не терпят пустоты. А чародей, сбросив личину, вернулся потом, забрал дочь и заточенного стража, а потом поднес его королю вместе с вестью о том, что дорога свободна.