Дело Бутиных - Хавкин Оскар Адольфович. Страница 54

— А как же, — с живостью ответил Стрекаловский, — я ведь не забываю забот Ивана Степановича, без него я бы и к вам не попал! — и как бы опережая вопрос Бутина: — Большую заинтересованность проявляет к делам нашим.

Бутин пощипывал бородку. От того, как поведут себя в нынешних обстоятельствах Хаминов и его давний компаньон Марьин, зависит настрой многих иркутских кредиторов.

Когда толпыгинский «лапоть», как звал слугу хозяин, занес самовар и началось чаепитие с воздушными кренделями выпечки Варвары Фоминичны, отдохнув с дороги и порозовев, Стрекаловский осторожно спросил насчет состояния томских дел.

Сначала прерывистым вздохом ответил уполномоченный Торгового дома Толпыгин. Он долгое время один выдерживал напор томских кредиторов. Видимо, собирался ответить пространно, когда дородная его супруга, вплыв в горницу, спросила, не нужно ли еще чего господам хорошим. Очень ей было лестно, что сам глава фирмы у них гостит да с таким любезным и как барон разодетым красавчиком. Из-за ее мощных плеч то и дело выглядывали карие и голубые очи толпыгинских дочерей, которые уже невестились, — их в молодом человеке интересовало все: от шелкового галстука до блестящих ботинок. Бутин вообще-то никак не мог сосчитать, сколько у Толпыгиных детей, то было вроде семеро, а то набиралось целых девять, дом был большой, с флигелем и подклетью, не углядишь всех разом, а грозного отца мать и дети побаивались. Так что, когда он бровью поведет или взглянет искоса, — уже знали: собираться в кучу или брызнуть врассыпную. А тут он, не выдержав, чуя назревание большого разговора, гаркнул на свою супружницу:

— Чтой-то ты лезешь, когда не зовут. Сгинь, Варвара!

Лицо у Варвары Фоминичны скуксилось, глаза взмокрели. Стрекаловский, мигом вскочив с места, подлетел к ней, расцеловал в обе щеки:

— Спасибо, хозяюшка, все у вас просто прелестно, а дочки — краше всех барышень в Петербурге.

И все женщины — мать и дочери — удалились, бросив на отца торжествующие взгляды.

Бутин кругообразно повел бородкой.

— Вот, Владимир Владимирович, учитесь обхождению. Вы бы так с нашей томской кредиторшей поговорили. В обе щечки бы ее!

— Ее, пожалуй, расцелуешь, — буркнул Толпыгин, — ты к ней всей душой, она к тебе всей спиной. Пониже спины, что ли, целовать!

Бутин рассмеялся, глянув на толстое багровое лицо своего томского уполномоченного, — нет, не Стрекаловский!

— Это о ком вы? — спросил вернувшийся к столу Стрекаловский.

— Да о ком еще? О дражайшей Евфимии Алексеевне! Верно сказано: от нашего ребра нам не ждать добра!

— Это вы о Корытниковой? Купеческой вдове? Которая вдруг ни с чего разбогатела!

— Почему же, говорите, ни с чего! На зерне и муке, на голоде! — сказал Бутин.

— Ох, оборотливая же она, — произнес Стрекаловский. — Коммерческий ум! Сколько помню, мы ей большую сумму должны!

— Полмиллиона кредита! — покачал головой Бутин.

— Ну что ж вы, Владимир Владимирович, за такие деньги стоит... — пошутил Стрекаловский. — Можно бы и... пониже спины-то!

— Вот и придется вам, Иван Симонович, пустить в дело свои таланты, — сказал Бутин, — и расцеловать и обнять. Хоть на колени ставайте, а добейтесь — двести пятьдесят тысяч даем в феврале из страховки, а остальную половину в августе — как только намоем золото! Могла бы, черт побери, и всю сумму потерпеть с годик, когда выправимся!

— Я ж о чем толкую, — вставил Толпыгин. — С энтой бабой повертишься! Только и твердит: «Будь взяхой, так будь и дахой! Это как, мол, у вас: дала взаймы, да назад не проси! У вашего господина миллионы, на что ему мои тыщи!»

— Знала бы, чертовка, что только на золоте и «Августине» миллион убытка.

Томские кредиторы были настойчивее всех. И томичей Бутин опасался более других претендентов. Томские купцы тесно связаны и с Москвой, и с Иркутском. Связи торговые, связи партнерские, связи родственные. Стоит потерять доверие томских дельцов, тут же ринутся нижегородские, и верхнеудинские, и кяхтинские. Была б хоть какая возможность, сунул бы томичам сполна. Да ведь у Домби был один Каркер, а у Бутина их куча.

— Что ж, — сказал Стрекаловский, — попробуем, Михаил Дмитриевич, нанесем визит. Владимир Владимирович, распорядитесь занести в мою комнату сундучок с возка. Там такой костюм, загляденье: из синего букле, сюртук на костяных пуговицах, карманы прорезью, купчиха меня за вице-губернатора примет, ахнет и падет в мои объятья!

Сорокалетняя и довольно еще пригожая Евфимия Алексеевна хотя не ахала и не кидалась в объятия заявившемуся с визитом помощнику Бутина, но встретила обходительного и представительного молодого человека приветливо и чаепитием с клюквенным вареньем.

Однако ж в делах, верно, она была тверда и не промах. Сначала, как рассказывал Стрекаловский, упиралась, требуя немедленного возврата всего долга, грозилась, что обратится и туда и сюда, заведет адвокатов, но когда посланец фирмы обратился к ней с вопросом, желает ли она получить рубль за рубль или гривенник с рубля, она рассудила, что лучше подождать до обещанной в феврале половинной суммы. «А там не обессудьте, сударь мой, — сказала голубоглазая вдова, решительно поводя пышной грудью под легким дневным одеянием, — начну с Бутиных лыко драть!»

Узнав, что самая напористая и громкогласная заимодавица пошла на уступку, и другие томичи немного поостыли.

Поблагодарив супругу Владимира Владимировича за щи да кашу и наказав Толпыгину быть подипломатичней, не робеть и не падать духом, Бутин со своим удачливым сотрудником направился в Иркутск.

Были у Бутина колебания, куда прежде: в Иркутск или в Москву. Он знал, что в Трехсвятительском переулке у Красных ворот и в доме на Варварке ему всегда рады. Здесь он найдет и деловую поддержку, и добрый совет. Строгий и прямой Тимофей Морозов не погладит его по голове, сурово отчитает, легкого пути не укажет и к нелегким жертвам призовет. Но что дал бы отсрочку своему кредиту и не пошел бы на подрыв бутинской фирмы, — трижды готов побожиться Михаил Дмитриевич. Торговая Москва была еще сравнительно спокойна, а купеческий Иркутск бурлил. Надо спешить туда, где волнения и опасности.

Можно бы врозь, ему в Москву, а Стрекаловскому в Иркутск, но Бутин привык к своему помощнику, уверовал в его ум и ловкость, — ведь улестил купчиху! — вдвоем сподручней и покойней, вместе они и влиятельного Хаминова уговорят посредничать с иркутским купечеством, среди которого Иван Степанович свой человек.

Как глянет Хаминов, так глянет в массе своей и купеческое общество в Иркутске, — точно как толпыгинский зверский взгляд воздействовал на его семейство!

Не остановившись ни в Канске, ни в Ачинске, ни в Енисейске, ни в Нижнеудинске, где у Бутиных конторы и склады, они санным путем в трое суток достигли Ангары. Река уже стояла подо льдом, а город был словно укрыт снегами. Мороз доходил до сорока градусов, так что путешественники были рады, когда добрались до каменного, на квартал, дома под железной крышей у Тихвинской площади. Здесь их встретили с неизменным радушием.

Хотя бы то, что, услышав шум голосов и скрип полозьев, конский топ в воротах, Хаминов, надев теплый картуз, накинув тулупчик и натянув меховые домашние полусапожки, выбежал на крыльцо и встретил гостей прямо у экипажа и теперь раздевался в просторных сенцах-прихожей вместе с гостями. Круглое румяное лицо его, обрамленное кудрявой с прорыженкой бородкой, выражало неподдельную радость по случаю встречи с приятными людьми.

Как повелось у них издавна, Михаил Дмитриевич привез подарки и гостинцы всем обитателям хаминовского дома: казанскую шаль супруге Ивана Степановича, кофту красивой вязки для тещи и всякие сласти для всего семейства.

Пока готовили ужин и ставили самовар, Иван Степанович провел гостей в небольшую гостиную первого этажа рядом с кабинетом-конторой хозяина. И здесь, в покойных креслах, разговор располагал к незначительным отвлеченным темам или, во всяком случае, к началу беседы с мелочей, повседневщины, событий окружающей жизни, известий о знакомых, — прежде чем неизбежно перейти к тому делу, ради которого встреча.