Одной ночи достаточно (ЛП) - Вулрич Корнелл Айриш Уильям. Страница 10
Ее большие черные глаза говорили сильнее слов. Но остальные черты лица оставались неподвижны и не выражали никаких чувств.
Я не знал, что сказать. Повернулся к ней спиной, заправляя рубашку в брюки.
— Как вас звать? — спросил, снова поворачиваясь к женщине лицом.
— Мое настоящее имя? Я забыла его. Имела, по крайней мере, с дюжину имен. В каждом месте, где бывала. Будет лучше, если скажу вам, как меня называют здесь. Я Мэдиа Ноче, потому что допоздна брожу по улице… с тех пор, как он ушел.
— Мэдиа… Мне трудно произносить это имя.
— Оно означает Полночь. Говорите его по-английски.
— Хорошо!.. Значит, Полночь. — Я подошел к кубинке, положил руку на ее плечо и с волнением сжал его. — Послушайте, Полночь, не знаю, что сказать вам, как… поблагодарить.
— Цветы на могилу, — тихо ответила она.
Я закончил одеваться и обратился к ней:
— Думаю, будет лучше, если я уйду. Теперь путь свободен.
— Будет лучше, если вы никуда не двинетесь. Вы дойдете до угла, они узнают вас и схватят. Почему хотите разрушить то, что я сделала?
— Я не могу оставаться здесь всю ночь.
— Есть такое место в городе, куда вы могли бы пойти?
— Нет. Никто…
— Тогда зачем уходить отсюда? — Она протянула руку ладонью вверх, словно проверяя, идет ли дождь. — На кону ваша жизнь, чико. Идите, если хотите, это ваше дело. Но тогда позвольте спросить, почему убегали от полиции? Можно бы поберечь переживания на будущее.
Замечание было справедливым. Почему убегал? Я прикурил сигарету от свечи и нерешительно присел на кровать.
Некоторое время мы молчали. Я — с сигаретой, она — со своей сигарой. Два лица в полумраке комнаты. Два задумчивых существа. И у каждого свои проблемы. Она думала о «нем», наверное. Я думал о «ней».
Как на похоронном бдении.
Первой нарушила молчание кубинка:
— Как думаете уйти из города, даже если вам удастся выбраться отсюда?
— Не знаю. Должен же быть какой-то способ…
— Если укроетесь на острове, чего достигнете? Вы навсегда останетесь пленником вод.
Я уныло согласился.
— А если попытаетесь переплыть, то таможня и портовая полиция предупреждены. Это точно. За портом они следят особо.
Я бросил окурок.
— Мне кажется, что должен остаться в Гаване.
— И мне так кажется. Но выходить отсюда вам нельзя, потому что в этом случае вы сможете пробыть на свободе не более нескольких минут.
Опять наступило молчание. На этот раз его прервал я:
— Да, у меня нет никакого резона оставаться в Гаване, потому что не могу доказать свою невиновность. — Поднял голову. — Если бы такая возможность была, я не стал бы убегать от полиции за преступление, которого не совершал. Но однажды начатое бегство трудно остановить. Я останусь здесь, пока все не выясню!
— Нет закона, запрещающего вам делать это, — прокомментировала кубинка.
Я поднес пальцы к глазам и начал их рассматривать, будто они меня очень интересовали.
Полночь изменила позицию у шкафа.
— Не хотите рассказать, как все произошло? — предложила она. — Все равно пока нам делать нечего.
И тогда я рассказал ей всю мою историю.
5
Я работал у «Него» уже неделю, когда увидел Еву в первый раз. Семь дней я не знал о ее существовании.
Стоит особо отметить, как я нашел это место. В уличной канаве, можно сказать. Кто имеет склонность к мистике, увидел бы в этом символический смысл. Я не очень-то в это верю, но, видимо, именно там я должен был найти занятие, которое искал.
Дело было в Майами. Меня зовут Скотт. Все, что имел тогда, сейчас — при мне. У меня была такая же одежда, потому что, когда тебя арестовывают, без нее не обойтись. Один комплект необходимой одежды — весь мой гардероб. Кроме того, у меня имелась скамеечка в парке. Конечно, скамеечка часть городской собственности, но пользуясь только ею каждую ночь, я приобрел особое право на нее. Это было мое достояние. Однажды пришлось прогнать оттуда другого типа и уговорить его поискать более подходящее местечко.
Вставал я тогда рано — с рассветом или даже чуть позже. В Майами рассвет прекрасен. В нежно-розовых и часто голубых красках, как лицо и глаза детей. Невозможно насладиться цветами рассвета. Умывался в фонтанчике в том же парке и причесывался половинкой расчески, которую ревниво хранил в кармане.
В то утро я вышел из парка и прогуливался в одиночестве, следуя за своей длинной тенью, по улице, окрашенной в розовое. Проходил мимо ночного ресторана, кажется, он назывался «Акации». Я редко обращаю внимание на рестораны. Майами — место отдыха и развлечений, оно изобилует ночными заведениями. Но этот был огромным и казался даже более сверкающим, чем другие. Поэтому его и заметил. Должно быть, ресторан закрылся недавно, приблизительно с час назад, потому что я чувствовал исходившие от него волны тепла, оставленного людьми за ночь. Между тротуаром и улицей тянулась полоска травы, и в этой канаве что-то лежало. Однако я не был в этом уверен, потому что мешала блестевшая на солнце роса. Прошел мимо, но потом решил проверить, повернул назад и пнул предмет ногой. Предмет перевернулся. Это оказался бумажник. Я наклонился и поднял.
Наверное, его потерял клиент ресторана, когда садился в автомобиль. А может, уронил кто-то другой и не нашел, потому что место здесь слабо освещено. Бумажник был из черной тюленевой шкуры с углами, отделанными золотом. На шелковой подкладке было отпечатано «Марк Кросс» — магазин, где приобретен бумажник. Внутри лежали деньги. Меня интересовали только они: сорок один доллар. Я продолжил прогулку.
В бумажнике еще находились документы, удостоверяющие личность владельца: водительские права, выписанные Эдварду Роману, сорока четырех лет, проживающему в Эрмоза Драйв, и визитные карточки. Вовсе не анонимный был бумажник!
Однако мои моральные принципы не вызывали восхищения у пустого желудка. Он требовал своего. Потому плотно позавтракал, на этот раз не занимаясь мытьем посуды и не разгружая грузовик. Когда успокоил голод, в бумажнике стало на полтора доллара меньше.
Потом заметил, что мои моральные принципы опять стали брать верх. Удивительно, как легко побеждает честность, когда желудок полон.
Пришлось расспросить трех человек, прежде чем узнал, где находится этот дом. Первый, к кому я обратился, был полицейский. Он никогда не слышал о таком названии и честно признался в этом. Второй человек имел о нем слабое представление. Наконец водитель грузовика показал мне, в каком направлении двигаться. Добавил, что сочувствует, если буду добираться туда пешком. Он с удовольствием бы подбросил меня, но, к сожалению, едет в другую сторону. Итак, я продолжил свой марш. Правда, мелькнула мысль, что есть более легкие способы остаться честным, но все равно дел никаких не имелось, и мне было совершенно безразлично в какую сторону шагать.
Мне показалось, что я прошел только полдороги до Пальм-Бич, когда, наконец, прибыл туда. Это был большой и прекрасный дом.
Вокруг разместились и другие похожие виллы, но эта понравилась мне больше всех. У нее была своя внутренняя улочка, отходящая от автострады. И это объясняло, почему не многие знали о ее нахождении.
Эрмоза Драв стояла фасадом к морю, а тыльной частью к автостраде. У нее был частный пляж и прекрасный внутренний берег.
Я поднялся по маленьким ступенькам перед входом и позвонил. Мне пришлось ждать несколько минут, прежде чем подошел афроамериканец в белом пиджаке, как те, которые одевают слуги в клубах. Он открыл дверь и испытующе посмотрел на меня.
— Могу я видеть господина Романа? — спросил.
— По какому поводу?
Я проделал слишком большой путь, чтобы теперь, вот так просто, отдать бумажник негру.
— Мне нужно отдать то, что ему принадлежит, — ответил.
Слуга недоверчиво посмотрел на меня и закрыл дверь. Пришлось ждать еще. Создавалось впечатление, что за мной наблюдают, но я не знал, откуда и кто, потому не стал убегать.