Небо и земля. Том 1 (ЛП) - Хол Блэки. Страница 12

Выходит, Амидарея готовилась к захвату. Вот почему перед нападением увеличилось количество военных учебных заведений, а кадетов завалили заманчивыми льготами. Мальчишки грезили военной карьерой, и брат Айями тоже заразился, покинув дом после совершеннолетия. Совсем зелёным ушел на передовую, недоучившись.

— Как же так? У нас военные академии, лучшие стратеги и тактики… Рассчитывали победить, а в результате проиграли…

— Самовлюбленные хвастуны, — согласилась Эммалиэ. — Даганны оказались крепкими орешками. У моряков бывает так. Идешь на полном ходу, а по курсу — небольшая льдина. Думаешь, плёвое дело, и неожиданно понимаешь, что это вершина подводного айсберга. Но уклониться невозможно. В итоге — пробоина в днище, и корабль идет ко дну. Так и с нами. Амидарея тонет из-за жадности и глупости.

— Получается… они имеют право на ненависть, — сказала Айями неуверенно.

— Получается, так. Пойдем-ка, дров наберем, пока Люня спит.

Вечером опять молилась Айями — за душу Микаса. "Пусть он погиб в честном бою… Пусть не пошел против совести… Пусть не поднял руку на беззащитных… Пусть ушел быстро и легко из этого мира…" Пусть, пусть…

На удивление, даганский офицер прислушался к возмущению Зоимэль, признав, что скопление здоровых половозрелых мужчин грозит всплеском неуравновешенности и насилия по отношению к жителям, точнее, к жительницам.

Вскоре по городку прошел слух: даганны обустроили в школе дом терпимости.

— Привезли своих шлюх аж на трех машинах. Держат внутри, на улицу не выпускают, — делилась сплетней всезнайка Ниналини. — Не поймешь, то ли маски нацепили, то ли накрашены как куклы.

— Вот ироды, — плевались слушатели. — Ничего святого для них нет. Устроили из школы притон.

Чужаки отменили и принудительную повинность для горожанок, переведя деловые отношения в добровольную колею. И ведь нашлись амидарейки, согласившиеся трудиться на оккупантов. Они помалкивали, не распространяясь о работе, зато приносили домой скудные пайки. Голодные соседи изливали меж собой недовольство:

— Продажные шалавы. Купились за жратву… Ни стыда, ни совести у баб.

Некоторые при встрече откровенно тыкали в глаза:

— Видели бы вас мужья и братья… Где ваша гордость? Стали даганскими проститутками…

Женщины проходили молча мимо, не отвечая на провокационные выпады. А зачем? Как ни толки воду в ступе, а сытнее не станет.

Зоимэль удалось уговорить трех женщин отказаться от хику. А двое отправились во владения Хикаяси. Черный хвост из храмовой трубы дымил несколько дней.

Так, обыкновенная амидарейская женщина, не побоявшись, высказала чужаку то, о чем должен был заявить от лица горожан бургомистр или иной человек, наделенный полномочиями и властью. Увы, таковых в городе не оказалось.

______________________________________________

Аффаит — особый сорт угля, обладающий высокой теплотворной способностью.

Нибелим — фосфоресцирующая горная порода. При особой обработке дает яркий свет в течение нескольких десятков лет в зависимости от естественного освещения. Чем темнее, тем сильнее разгорается нибелим.

Хику — состояние полного блаженства, нирвана. В действительности — коматозное состояние, при котором прекращаются обменные процессы в организме, замедляется работа сердца, умирают клетки мозга. В итоге — смертельный исход. Хику достигается как самовнушением, так и с помощью наркотических и психотропных средств.

Хикаяси — божество в амидарейской религии. Изображается в виде четырёхрукой женщины. Считается собирательницей и хозяйкой человеческих душ.

6

Никудышно жилось. Голодно, тревожно.

Сегодняшним днем.

Зарядили дожди — то моросящие, то проливные и согнали с дворовой яблони-дички мальчишек, объедавших кислющие недозрелые ранетки. Серое небо опустилось низким потолком над городом, пасмурность принесла похолодание. Теперь, прежде чем выйти на улицу, приходилось надевать вдобавок колготки с кофтой и брать зонт — впрочем, бесполезная защита от осадков, когда вытаскиваешь тележку из лужи. Тянешь двумя руками, а колесики буксуют, намотав на ободы пуд грязи.

— Лето на зиму повернуло, — заметила Эммалиэ, выглядывая в окно.

Коли повернуло, необходимо побеспокоиться о теплой одежде и обуви. Простывать нельзя. Болеть сейчас — верная гибель. А Люнечку нужно беречь вдвойне.

Некстати у Эммалиэ прохудились туфли — отклеилась подошва. А без них не обойтись. Впереди осень, дожди, слякоть. Да и дочке нужна обувь, как-никак растет человечек.

Собрали Эммалиэ с Люнечкой огурчики — всё, что народилось на балконном огороде. В преддверии осени пупырчатые перестали завязываться, и соседка занесла тазы с растениями в комнату. Выращенный урожай стал обменной валютой: сапожник отремонтировал туфли и вдобавок отдал ботинки младшего сына. Ну и пусть великоваты для Люнечкиной ножки. Зато крепкие и надежные. Будут на вырост. А вот о зимних сапожках для дочки следует подумать заранее, пока не ударили морозы, и для этого нужно предложить равнозначный обмен. Сейчас никто не делится из сострадания и по доброте душевной. Важнее выжить.

Каждый день Айями отправлялась на рынок — в надежде продать вещи Микаса и в надежде устроиться в деревню на подработки. Она смирилась с тем, чтобы оставить Люнечку и Эммалиэ в городе. Обдумывала бессонными ночами, посоветовалась с соседкой, и та согласилась. Отчего бы не попробовать? Покажется тяжко — всегда можно вернуться в город. А продукты Айями будет передавать с оказией. Правда, она не представляла себе жизни без дочки, но куда деваться? Недетская печаль в глазах и худенькое тельце Люнечки выворачивали сердце наизнанку.

Однако ж, рано распрощалась Айями с домочадцами. Теперь и без обузы деревенские наотрез отказывались брать в помощь по хозяйству. Женщин не жаловали, зато мужчин зазывали. Спросом пользовалась мужская сила и выносливость.

Эммалиэ уходила из дому и приносила то пару картофелин, то ломоть клейкого хлеба, вязнущего в зубах, то кости с намеком на срезанное с них мясо. Наверное, на свою беду бродячая собака пробегала не в том месте и не в то время.

— Дали в долг, — отвечала скупо соседка, и Айями опускала глаза. В долг жили все. Знать бы, как его вернуть.

Бульон варился, булькая, и от аппетитного запаха у Айями скручивало желудок. Подумаем о долгах позже, а пока набить бы живот горячим.

Однажды Эммалиэ сказала:

— Пойду к даганнам, попрошусь в прачки.

— Разве ж справитесь? — уцепилась за неё Айями. — Труд тяжелый, лучше я наймусь.

— Меня не тронут, постыдятся почтенного возраста, — объяснила Эммалиэ. — Женщины говорят, помимо пайка можно уносить домой обмылки.

Айями написала на тетрадном листочке фразу на даганском: "Прошу принять меня на работу", и соседка повторила несколько раз, заучивая. Настроилась Эммалиэ, отправилась к ратуше с гордо поднятой головой, а вернулась ни с чем. Обсмеяли её военные. Ткнули в плакат на чужеземном языке. Сплошная абракадабра, но цифры "15–40" определенно означали приоритетный возраст рабочей силы.

Настали понурые времена. На промысел женщины не решались пойти. Ходили слухи, будто по городским окраинам бродят беглые дезертиры, и даганны их ловят. Теперь и стреляли чаще — при свете дня и по ночам.

Не раз, возвращаясь с пустыми руками с рынка, Айями ловила себя на том, что стоит на тротуаре и смотрит в отрытые двери храма на противоположной стороне улицы. Всё чаще посещали мысли о хику. Испить благословенный нектар, прочитать молитву и лечь, сложив руки на груди; закрыть глаза и не проснуться. И Люню забрать с собой, чтоб наверняка. Микас уж заждался в царстве Хикаяси. Увидит он дочку и обрадуется. И родители там же, и брат. Вся семья воссоединится. Это ли не счастье? А как же Эммалиэ?

Все святые, что за мысли? — тряхнула Айями головой и побрела домой, волоча тележку с водой. Не стоило заходить в храм. Яд сомнений проник под кожу и, смешавшись с дыханием, попал в легкие, отравляя рассудок день за днем. Нашептывал: хику — спасение. Это легко — принять нектар и освободить душу от бренных мук.