Тарзанариум Архимеда - Кацай Алексей Афанасьевич. Страница 16

— То это уже будут не мечты, а воплощенная, заранее заданная мечтой, схема поведения в реальности, — закончил Арданьян. И добавил: — Правда, уже совершенно иной. Потому что ваши мечты очень часто придумываются совсем не вами.

Кондратюк пожевал губами, потер лоб и внезапно крикнул:

— Володька, ты мечтать любишь?

Мальчонка отвернул измазанную рожицу от дымящегося костра.

— Ага. Про планеты разные. Или про джунгли, — он с трудом выговорил это слово, — по которым Тарзан бегает. А еще о том, чтобы всем хорошо было. И мама ночью не плакала.

Огромный Ник привлек к себе мальчонку своей огромной лапищей, от чего тот действительно стал похожим на маленького Тарзана под защитой своего лохматого покровителя. Кондратюк кашлянул. Симон молча повертел головой, словно ощутил на шее петлю-удавку. Помолчали.

— В принципе, — после неловкой паузы произнес Арданьян, — инженерные расчеты, создающие новую реальность и новых механических существ этой реальности, есть ипостасью фантастических грез. Однако они более надежны. Вещественней, что ли.

— Вы не правы, — мягко возразил Жора. — Ваше взрослое сознание отвыкло от детских формулировок и не поняло того, что сейчас сказал Владимир. А он, между прочим, сформулировал основной принцип различия между западной цивилизацией и той, которую мы пытаемся создать. Я уже вам это объяснял. Попробую по другому. У вас человек служит технике, у нас техника — человеку. Ваш путь ведет к созданию механического Бога — эдакого бутафорного человека. Наш — к изгнанию Бога из машины, переход актера в зрительный зал. Чтобы он, этот Бог, из бутафории переселился в этих самых зрителей. Чтобы всем хорошо было. И Елена Николаевна по ночам не плакала, — тихо закончил Кондратюк.

— Ваше мировоззрение опасно противостоит официальному, — буркнул Симон. — Религия — опиум для народа. Разве не так?

Жора развел руками.

— Так ведь я иносказательно.

— Эндрю убили совсем не иносказательно. И вы, кстати, фамилию сменили тоже совсем не иносказательно. Да и Элен все эти годы прожила реально, а не метафорически. — Французская кровь Симона закипела. — Между прочим, она гораздо мужественней вас. Потому, что осталась Барбикен, не смотря ни на что в то время, пока некоторые занимались своими паспортными метаморфозами. А ведь могла бы!..

— Симон! — предупреждающе кашлянул от костра Ник. Кондратюк механически перекладывал на одеяле блестящие шампура. Словно запчасти какой-то фантастической машины.

Арданьян передернул плечами, как от холода. Этот жест был странен для раскаленного морского берега.

— Извините, Жора, — через минуту произнес он, — я не хотел вас обидеть. Просто мне, американцу, привыкшему к тому, что время — это деньги, очень обидно за нерациональное использование вашей головы. Время-то идет…

— Время на то и время, чтобы куда-нибудь идти, — поднял голову Кондратюк. — А к хорошему или к плохому… Вот это зависит от нас. Сейчас оно нужно для того, чтобы люди успокоились после перипетий последнего десятилетия. Именно поэтому я и не хочу их смущать явлением своей персоны. Хоть я и не по своей воле пребывал в деникинской армии, но разве разгоряченным головам можно объяснить что-нибудь…

И Георгий Кондратюк (в прошлом — Александр Шаргей) смущенно развел руками.

Хастон с Вовкой подошли к ним и остановились, прислушиваясь к разговору. Впрочем, остановился только Ник, поскольку мальчонка потянулся к блестящим палочкам шампуров. Что за новые игрушки такие? Симон заботливо поправил мальчонке панамку, мягко отстранил его и спросил Кондратюка:

— И как вы думаете, когда же наступит время для победоносного выхода из подполья?

Жора снова развел руками. Заводной человечек, да и только!

— Я думаю, что скоро. Другие времена — другие заботы. Нам о будущем думать надо, а не в прошлом ковыряться. «Нам», это означает и вам. Сколько времени вы следы Барбикена искали?

Симон немного замялся и потому его опередил Хастон:

— Вовка, тебе сколько лет?

Тот выставил вперед маленькую ладонь с растопыренными пальцами:

— Пять.

— Ну, вот… Столько и искали.

— Эх, товарищи прагматики, — грустно улыбнулся Жора, — это сколько же денег можно было заработать…

— Так ведь тут другое, — снова загорячился Симон, но Кондратюк перебил его.

— То же самое. То, про что я говорил. Механическое ощущение времени гораздо беднее человеческого. В последнем оси системы координат замещаются ее содержимым. Это уже другое измерение. Ведь сколько событий произошло с вами за это время! Сколько вы испытали! Сколько узнали, в конце концов! И нашли нечто большее, чем искали…

— Нашли б мы, если бы Элен фамилию мужа изменила, — буркнул Симон, а Хастон замахал руками:

— Друзья, друзья, давайте немного отвлечемся. Элен слегка задерживается, а мой организм, — он любовно провел рукой по, бугристому от мышц, животу, — требует не разговоров о времени, а его физического наполнения. Давайте пока по шашлычку, а? — жалобно попросил он и клацнул своими белоснежными зубами. — Испытаем. Может, мясо плохо вымочено.

— Вы оскорбляете меня, Ник, в моих самых лучших чувствах, — засмеялся Кондратюк. — Однако, я и сам от самого Джанкоя ничего не ел. Как насчет «черного доктора», Симон?

— Черный доктор неотделим от черного американца, — заулыбался и тот. — И поэтому Ник назначается начальником камбуза, а Володька — его главным помощником. Мы с Жорой, так и быть, на подхвате останемся.

Впрочем, когда над скалами разнесся аромат жареного мяса, на подхвате оказались все. На подхвате «такой смакоты!», как выразился Вовка, за обе щеки уплетающий горячий шашлык. И легкий желтовато-солнечный ветерок шевелил курчавые волосы Симона, и тело Ника было невесомым от выпитого вина, и голубой горизонт умиротворенно колыхался в такт стихам, которые читал Жора, размахивая шампуром:

— С Перчема задувает. Пеленой
играет сельдь и горизонт разорван,
и бредит морем юное вино,
хмелеющее ожиданьем шторма… [2]

Разомлевший Ник улыбнулся во все свои тридцать два:

— Что за странное настроение, Жора? Разве может эта пастораль, — он обвел руками окружающий пейзаж, — таить в себе безумие и бредить штормом?

— И что скрывается за кулисами спектакля? — выдохнул и себе Симон, переворачиваясь на живот.

Кондратюк внимательно взглянул на них. И только сейчас стало заметно, какие у него, по-еврейски грустные, глаза.

— Извините, Ник, — внезапно прервав чтение стихов, тихо спросил он, — Лена согласилась?

Хастон переглянулся с Арданьяном и произнес:

— Окончательный ответ она обещала дать сегодня. Но мы, на всякий случай, уже все уладили в посольстве.

— И еще, тоже — на всякий случай, задействовали один дополнительный вариант, — добавил Симон и в свою очередь спросил: — А вы, Жора? Что решили вы?

Тот отвел глаза:

— Вовка, иди физиономию сполосни. А то на чертенка стал похож. Мама придет — не узнает.

— А вот и узнает! Потому что вы большие, а я маленький.

— Умный ты очень. А ну-ка, быстренько себя в порядок приведи.

Вовка было насупился, но Хастон взял его за руку, потащив к воде, и вскоре от кромки берега раздался заливистый детский смех, перемежаемый хриплым хохотом Ника.

— Я решил, — тихо произнес Кондратюк, наблюдая за веселящейся парочкой, — несмотря на мои генеалогические корни, недавнее прошлое и определенную опасность, остаться все-таки в этой стране. Я верю в нее, Симон. Я верю в себя. Я актер этой труппы. Лена же пусть решает сама, — закончил он совсем уже тихо.

— И вы ничего ей не посоветуете?.. Даже несмотря на свою любовь к ней?

Кондратюк отвернулся.

— Вы чересчур проницательны, Симон.

— Пообщавшись с вами двумя целую неделю, я понял то, для чего особой проницательности совершенно не нужно. Особенно для констатации любви неразделенной.