Держаться за воздух (СИ) - Терехина Катерина. Страница 6

Из более поздних фотографий Даше очень понравилась сделанная в 1939 году, изображавшая пару: молодую невысокую девушку со светлыми волосами, уложенными в пышную прическу, и одетую в блузку с тоненькой полоской и большим бантом на груди, юбку и маленькую шляпку; и темноволосого молодого человека в белой рубашке с галстуком. Они стояли на набережной, прислонившись к перилам, и молодой человек обнимал широко улыбающуюся девушку за плечи. Подпись сзади оповещала, что на фотографии запечатлены Елизавета и ее жених Михаил на прогулке в июле 1939 года.

Всего на разбор фотографий ушло не менее часа. Даша рассматривала лица прекрасных таинственных незнакомок в старинных платьях и изящных женщин в блузках, юбках или костюмах; мужчин с усами и бакенбардами и молодых советских студентов; суровостью запомнился врач Николай Степанович Орехов, а Варвара Николаевна, дочка его, юная артистка — прекрасной улыбкой и вдохновенным выражением лица. Но из всей громадной кипы Даша оставила на столе лишь одну фотокарточку, прилично потрепанную временем, подписанную на обратной стороне: «госпожа Орехова въ день своего венчанія 1904-га года 17 дня августа месяца».

Фотография изображала молодую девушку в свадебном платье с пышной юбкой и рукавами, украшенном кружевом, и ее жениха. От мужчины остался лишь нечеткий силуэт, зато лицо женщины прекрасно сохранилось и было видно до малейших деталей. Что-то в лице госпожи Ореховой напоминало Дашину тетю Элеонору. Именно поэтому она оставила эту фотографию на столе, чтобы показать Паше.

Теперь перед Дашей была куча писем. Читать чужую переписку девочке не представлялось заманчивым, именно поэтому она спрятала письма и фотографию со свадьбы мадам Ореховой в учебник английского языка и отложила до завтрашнего дня.

Часы показывали семь. Даша и не заметила, как день пролетел. Пора было ужинать и ждать маму с работы.

За бытовыми хлопотами девочка совсем скоро забыла о своем мистическом деле. Но оно снова всплыло в памяти, как только она легла спать.

Почти всю ночь Даша не могла уснуть — что-то не то было во всем этом… какая-то непонятная деталь, над которой и работал разум, не давая ей сомкнуть глаз.

Только к двум часам ночи Даша смогла задремать. Но сон продлился недолго — ночные кошмары подняли девочку в половине седьмого. Мама уже ушла на работу…

Даша села за стол, достала учебник, вытащила письма и фотографию и разложила их на столе. Нужно читать, не вечно же ждать. Да и никто другой за нее не будет этим заниматься.

Несколько писем ничего не говорили ни о доме, ни об артефакте, ни о Духе. Это были признания в любви, переписка матери и арестованного сына, письмо брата к уехавшей в другой город сестре и обратно… Даша злилась — знать чужие проблемы, которые хоть и канули в прошлое, но описаны были очень живописно, ей не хотелось.

Но вот одно письмо сначала показалось девочке банальным, но вскоре речь пошла именно о том, что ей было нужно.

«Здравствуй, дорогой мой Миша!

Люблю тебя и очень скучаю! Уже ведь шестнадцать месяцев, как идет война, о тебе ничего не известно. Несколько писем и вовсе вернули назад… Жив ли ты? Недавно ходила к бабке Агафье, спрашивала о тебе, она сказала, что жив, только ранен. Я очень жду тебя и волнуюсь, считаю каждый день… Давно ты уже на фронте, может быть, отпуск тебе какой-нибудь положен?

Сыночек наш, Петенька, — глаз да глаз за ним! — бегает по дому и болтает без умолку. Крепенький, шустрый, здоровенький. Я ему про тебя рассказываю, он знает, что папа его — герой! А как он на тебя похож — даже матушка удивляется. Может быть, тебя бы хоть на недельку к нам отпустили, сына-то повидать?.. Он все сочиняет истории, прямо на ходу, про то, как папка-солдат фашистов бьет. Слушаю и плачу — хоть бы и в жизни так просто все было…

Матушка здорова, мы вместе с нею по дому хлопочем. Папа в госпиталях, на юге; пишет, что работы много, но в том-то и долг его, жизни людям спасать. Сестра-бездельница все рвется в театр, играть, словно даром ей двадцать шесть уже, словно не нужно замуж идти! Дедушка твой по хозяйству помогает, вечерами рассказывает истории и нам, и Петеньке. С ним интересно, и это очень хорошо, что теперь мы живем все вместе. Тебя только, любимый мой, очень нам не хватает. Ах, если бы не было войны!..

Мурка наша в прошлое воскресенье принесла троих котят. Маленькие такие, худые, а уже разноцветные, как она, трех цветов пятнышки — белые, рыжие и черные. Варвара на них все смотрела да приговаривала: «какие чудесные, какие чудесные!». Мурка о них заботится, укрывает, вылизывает. Вчера они глазки открыли. Голубые, представляешь? Все, как один — с голубыми глазами! Соседи заходили, смотрели, забрать хотели, как подрастут, мол — мышей ловить в сарае да подполом. А мне их уже даже жалко отдавать будет, они так пищат в углу тихонечко, сопят, словно детки маленькие, а я и радуюсь. Петеньку только подальше от них держим, он ведь маленький, неосторожный, боимся, как бы ненароком не сделал беды.

А на днях вот что было: мы дров заготовили на зиму, сложили в поленницу все, а утром встали — раскиданы по двору все поленья. Кто-то озорничал, поганец, и ведь не взял ничего, просто напакостил. Варвара говорит, мол, слышала голоса какие-то ночью, будто шептал кто-то, но я ей не верю. Кому это понадобиться могло, в дом пробираться и шептать? Да и собака не лаяла, мы бы услышали. Все это Варваре об безделья мерещится, кабы стирала, полы мела и обед готовила с нами, не слышала бы голосов и не видела, как летают подсвечники сквозь стены. Если еще что-то скажет, честное слово, бабку Агафью приведу, пусть над ней пошепчет, может быть, и театром грезить перестанет.

Но это все мелочи, Миша. Варвара всегда такою была, ты же знаешь, только головы людям морочить и умеет. У нас все хорошо, война до нас не дошла, беспокоиться не о чем. Мы все тебя ждем. Береги себя!

Навеки твоя, Лизочка».

Даша перечитала письмо несколько раз. Сомнений быть не могло — Варвара слышала, как шепчет дух, и именно он озорничал во дворе. Только раскидывание дров ничего общего не имело с убийством людей, про которое рассказывали все, вспоминая байку о проклятом поместье. Так что же случилось? Что же заставило духа обратиться против обитателей дома?

Даша вздрогнула, чувствуя, как побежали по плечам холодные мурашки. Но любопытство уже в который раз брало верх, заставляя девочку продолжать поиски.

Теперь каждое воскресенье Даша и Паша ходили в загадочный дом в надежде разгадать загадку, уже загубившую столько жизней.

Глава вторая, в которой страшное неожиданно приносит пользу, а машины едут на юг

Даша вдруг вздохнула и закричала от боли, пронзившей тело. Что-то изнутри словно пыталось разорвать ее напополам, стальной колючей проволокой сворачиваясь в животе, ударяясь в ребра и сжимая сердце в ледяные тиски. Девушка изогнулась, давясь криком.

Чьи-то руки довольно крепко похлопали ее по щекам, боль стала медленно спадать, пульсируя в кончиках пальцев и глубоко в затылке. Девушка быстро задышала, вслушиваясь в странный писк, надоедливый и очень быстрый, раздающийся совсем рядом.

— Паша, — прошептала она, вслепую тыкаясь в пространстве. Веки были невыносимо тяжелыми, и Даша не могла найти в себе силы, чтобы поднять их.

— Открывай глаза, Дашенька, — раздался ласковый голос, и кто-то погладил девушку по голове.

Кто здесь?

Незнакомый голос… чужие руки…

Даша с трудом разлепила веки. Глаза застилала белесая пелена, изображение расплывалось, как упавшая в воду фотография, и девушка часто заморгала, пытаясь вернуть зрению четкость.

— Как ты себя чувствуешь?

Даша снова закрыла и открыла глаза. Изображение, наконец, сфокусировалось, и она увидела грязно-белый потолок больничной палаты.

Больница? Как она оказалась здесь? Ведь они были в доме, и…

Девушка содрогнулась от последних воспоминаний, одними глазами осматриваясь вокруг.

— Даша? — над ней наклонилась молоденькая круглолицая медсестра с кучерявыми рыжевато-каштановыми волосами, выбившимися из-под белой шапочки. — Как ты себя чувствуешь? — повторила она.