Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария. Страница 40

— Подросла немного, да? И… Представляешь, книжки начала писать.

Если бы Рита меня увидела, точно бы вызвала скорую. Да я и сама сомневаюсь, что обойдусь без смирительной рубашки.

Радует одно: полотенца нигде нет.

Я сажу Облако на подоконник. В заброшенном доме, в пыли и плесени, кот выглядит как свой. Он подружится с поломанным граммофоном и золотыми цепочками, оплетающими пол вместо паутины. Чьи-то дары взамен на чьи-то мечты. Если бы я была туристом, удивилась бы, почему украшения до сих пор не уворовали, но… Турист из меня плохой. И я клянусь, живые стены защищают лучше самых надежных замков.

— Мне не о чем писать, — заявляю я громко и четко. — Нет, не так. Я не могу писать.

Или просто, я умерла.

Тысячи моих клонов произносят то же самое в соседних комнатах.

— Я дарю тебе Облако. Ты… рад?

Ничего не меняется: Ворон не рушится, не выгоняет меня, не кричит. Даже не скрипит. Лишь бойкое «тик-так» никогда не заглохнет.

Я поднимаюсь на второй этаж. Мне хочется найти осколки посуды, лоскуток маминого платья, корешок старой книги, воссоздать из пепла частичку сгоревшего мира. Но в доме пусто, если не считать покореженной плиты, полуразрушенного балкона и кровати, больше похожей на ежа из-за пружин и железок.

Что, если я пряталась под ней?

Когда в каком-нибудь фильме герой вспоминает, кем был, на экране тут же вспыхивают флешбэки. И если моя жизнь — кинолента, я отыщу режиссера и заставлю его включить этот проклятый видеоряд. Но пока я не добуду доказательства, мне придется исполнять роль зрителя. Роль внезапно уволенной актрисы.

Нет, бесполезно.

Я прощаюсь с Вороном, в последний раз глажу Облако и возвращаюсь в поселок. Потеплело — я снимаю кофту.

Возле «Свежести» я натыкаюсь на Илону, которая, наоборот, ежится и укутывается в плед.

— Пройдемся? — закусывает губу она. — Давай на «ты», ладно? Надоело «выкать»… Где была?

Мы идем по узенькой тропке в сторону моря. Илона — впереди.

— Гуляла.

— В заброшке?

Я не отвечаю — ее любопытство раздражает сильнее молчания Ворона — и сую руки в карманы. За забором шумят волны, только теперь они не шепчут мне истории. Магия моря еще спит, но одно я знаю твердо: при пищевых отравлениях нужно принимать активированный уголь. При других — добро пожаловать в сожженные дома.

Илона резко притормаживает. Я врезаюсь в нее и морщусь:

— Что-то не так?

— Паша — мой второй муж. Мой второй Паша, — сглатывает она. — А первый… Серфингистом был. Мы влюбились друг в друга моментально. Его непослушные волосы — все, что я запомнила в день нашего знакомства, но этого хватило. Я приехала сюда отдохнуть, покупаться в море, а в итоге… В итоге обратные билеты так и не использовала.

Я пробовала сама прокатиться на доске. Чуть шею не свернула, Паша вовремя подоспел. Мы выползли на берег, и он заявил, что верит в меня. Что обведет в календаре тот день, когда я поймаю волну, и мы будем праздновать его каждый год.

Перед заплывами он целовал меня в лоб. Глядел — внимательно-внимательно, будто видео глазами снимал. А я падала и падала. И до бесконечности — синяки, гематомы или растяжения.

Море било беспощадно, хлестало по ногам и лицу. Но я не сдавалась — жуть как хотелось праздника. Паша ведь обещал.

И не обманул.

Когда я — слава небесам! — поймала волну, он подарил мне новехонькую доску. С кольцом обручальным в придачу.

Мы расписались по-тихому, без гостей, и я переехала к нему. В поселке все чаще… умирали дома. Потерпевших переселяли в общежития на побережье. Милиции до происходящего не было никакого дела. Первое время мы удивлялись, потом — привыкли.

Спасатели многим давали визитки. Мол, если заметите что-то странное, звоните. Мы позвонить не успели. Мало кто успел.

Дом нас запер. Пашу чуть не прибил шкаф. На его маму свалилось зеркало. Меня — плита обожгла. Конфорка сама включилась. Короче, заболел дом. Точнее — Птица. Паша почему-то так его окрестил. Спасатели приехали быстро. И снова огонь. Соседи толпились у нашего участка, наблюдали за тем, как погибает очередное нечто.

Нам предложили комнату в общежитии, но кроме Птицы у нас была еще и маленькая заброшенная хижина. Повезло. Только вот… Паша заикаться начал. Буква «Д» в горле застряла. Не туда и не сюда — никак не мог ее выкашлять.

«Д-д-дом». Так он стал называть лачугу с тараканами.

Мы отстроились — заработали на продаже винограда. Редкие сорта выращивали.

Радовались, как ненормальные. Пригласили всю улицу в гости — новоселье праздновать. Лачуга превратилась в «Свежесть». Темыч родился. А Паша…

Паша потом утонул.

У нас море редко штормит. А он любил волны. Лучший серфингист — так о нем говорили. Мечтал продемонстрировать мне, на что способен, да погода не позволяла. И тогда мы загадали желание. Отнесли Ворону — да-да, твоему Ворону — доску. Его первую доску.

До этого все было хорошо: мы много чего просили у домов, и они нам помогали.

Илона горько фыркает. Море шумит все яростнее. Злится: жена серфингиста раскрыла его тайну.

— Что, Аня? История не понравилась?

Не продолжай.

Я бы закрыла уши, но пальцы окоченели. Я бы завизжала, но голос высох.

— Мы волны загадали. Идиоты. В тот раз он не поцеловал меня в лоб, — хрипит Илона и заламывает руки. — Я потом некоторое время в городе жила, к психологу ходила. Там, кстати, с нынешним Пашей и повстречалась.

— Мне… жаль, — выдавливаю я.

— А мне жаль тебя, девочка. — Илона щурится, точно пытается найти улики, признаки того, что мой контракт с Вороном уже подписан. — Иногда мы мечтаем о собственной смерти, но даже не догадываемся об этом. Будь осторожна.

Я молчу. Слушаю, как звенит прошлое. Нет, Ворон не предаст меня. Он же друг.

— Знаешь что, Аня? — вздыхает Илона. — Поехали завтра кататься на троллее.

— Х-х-х-орошо, — улыбаюсь я, а у самой сердце высыхает гербарием.

Я ведь всего лишь хочу писать книги. Это не убивает.

Не убивает.

* * *

Мы вновь возле пропасти. Возле вмятины в форме стопы великана. Трос рассекает ее на две части. Море спокойное — спит.

Павел извлекает из багажника «Волги» топор и обрубает разросшиеся ветки на дереве, где закреплен трос. Илона распаковывает страховку, Темыч носится по полю — неподалеку от выступа, где во время полета чиркают ботинки. Я бреду к нему.

— Как ты? — интересуюсь я, когда Темыч ко мне поворачивается.

Он падает на колени и ерошит траву. В глазах — слезы.

— Потерял.

— Кого?

— Кролика. Мы с ним играли в прятки. Он считал. Вот гад, тоже решил спрятаться!

Где-то между горизонтом и обрывом Илона надевает на Павла страховку. Туже затягивает крепления. Целует его. Даже отсюда я вижу, как ей тяжело.

Они параллельные и никогда не пересекутся.

В голове зарождается что-то мерзкое, отдающее гарью. Я… перегораю. Илона, Павел, Темыч живут внутри ярко-синего воздушного шарика. Они боятся колючек и иголок, им уютнее под тонкой резиновой пленкой, потому что так я до них не доберусь. Глупые, глупые люди.

Их шарик мешает мне писать книгу. А я не люблю, когда мне мешают.

— Темыч…

Павел отталкивается и летит.

— Твой кролик там, — киваю я в сторону выступа, где чиркают ботинки. — Желтое пятнышко, смотри!

Если шарик не лопается, ему нужно помочь.

Если персонажи прячутся, нужно бросить их в клетку и понаблюдать за их реакцией.

Сын или муж? Кого она скинет в море?

Кто для нее самый параллельный?

Темыч идет к пропасти — не замечает ни папы, ни меня. Он ищет друга.

Топ-топ. Топ-топ.

Я слышу, как под ним шелестит трава. Слышу, как скрипит троллей. И возгласы родителей — тоже слышу. Павел собьет Темыча, если Илона не разрубит троллей. Как вовремя Градинаровы прихватили топор…

Кого она скинет в море?

Я буду ждать. Превращусь в дерево и впитаю страхи Градинаровых, чтобы достоверно описать их в книге. Достоверность — самое главное для писателя. Это то, чего мне недоставало.