Тень Феникса (СИ) - Горянов Андрей. Страница 10

— Ты не думал над тем, почему Трифон не допустил никого из младших дознавателей до этого дела?

Я решил пойти с козырей, на ходу пытаясь построить теорию, которая в идеале должна будет пробить броню упёртого Экера. На самом деле я понятия не имел, посвящал ли всеми нами любимый начальник Кабинета хоть кого-то из своих подчиненных в тайну смерти Дарбина, поскольку ни с кем из младших дознавателей не общался уже больше месяца. Среди них у меня не было ни друзей, ни приятелей, поэтому смысла в общении с ними я не видел никакого.

— На что ты намекаешь, брат Маркус? — нахмурив брови, спросил Экер, собираясь уйти из моего захвата.

— Посмотри на это.

Я наконец отпустил пытающегося уйти из столь близкого контакта дознавателя и, привычным движением запустив руку за пазуху, вытащил заветный листок с заклинанием, явив его взору отпрянувшего в сторону брата Экера. Опасно было рассказывать о моих изысканиях даже друзьям, этому же фанатику — опасно втройне, но в тот момент иного выбора у меня и не было. Неуверенно протянув свою костлявую руку, Экер взял у меня единственную имеющуюся в моём распоряжении улику, заставив меня внутренне собраться и не пытаться вырвать ее обратно.

— Похоже на какую-то математическую задачку… из тех, какие давал мне мой покойный учитель. Что это?

— Это, брат мой, заклинание, найденное мной на месте преступления, с помощью которого была убита одна из жертв. Дарбин, насколько я знаю, был убит с помощью точно такой же штуки, а его убийца по какой-то причине решил оставить эти бумаги у всех на виду.

— Такие расчеты ведь используют имперские инженеры? — в голосе Экера слышалась изрядная доля сомнения, однако я сумел заинтересовать его.

— Именно. Ты ведь видел, сколько там крови? Несчастный буквально взорвался изнутри, замарав своими внутренностями все стены и потолок. Кто может быть способен на такое, по-твоему?

— Но ведь если…

— Если убийца — инженер, показательно уничтоживший ряд важных особ, был ли на то особый приказ самого императора, согласовавшего эти убийства с орденом, или же за этим кроется какой-то заговор? Это ты хотел сказать?

— Я…

— Почему вообще кабинет занимается этим делом, не тайная полиция, не вигилы? Или сам орден замешан в этом деле, прикрывая таким образом свои действия. В том числе от нас, светских братьев, для которых интересы семьи значат куда больше, чем интересы магистра и которые, в случае чего, могут выступить против него.

Экер выглядел крайне растерянным, сдавшись под напором моих, мягко говоря, ничего не стоящих догадок. Всё это, как говорится, шито белыми нитками, и на основании лишь одной имеющейся в моем распоряжении улики, можно было построить хоть тысячу теорий, каждая из которых при ближайшем рассмотрении рассыплется быстрее, чем кто-нибудь успеет удивиться. Мне удалось ошеломить своего собеседника своими неоднозначными вопросами, но убедить — еще нет.

— Здесь, — я ткнул пальцем в листок, — указаны координаты еще одного места убийства. Вполне вероятно, Трифон уже был там, заполучив в свои руки оригинал, который я по своей глупости ему предоставил, но пока это — единственная имеющаяся у меня зацепка. И потому я должен оказаться там как можно скорее. Ты понимаешь, к чему я клоню?

— Но зачем тебе всё это? — отойдя от привычной манеры обращения, Экер, казалось, попытался пронзить меня своим удивленным взглядом.

— Зачем что?

— Проявлять ненужную инициативу.

— Ты уже начал говорить как старший дознаватель. Но ты уверен, что он — именно тот, кому стоит подражать, если Трифон даже не в состоянии доверить информацию о деле такому преданному и надежному брату ордена, как ты? Наверняка он ни во что не ставит эти твои, такие нужные в нынешние времена, качества, предпочитая заваливать своих подчиненных мелкой и недостойной слуг Антартеса работой в попытке забрать себе все лавры.

— Смирение и отказ от гордыни — качества ничуть не худшие. Я делаю лишь то, что должно, а в остальном пусть решает Антартес.

Я рискнул вступить на скользкую дорожку и, не сделав и двух шагов, свалился в пропасть. Не стоило заводить разговор на эту тему, поскольку, казалось, честолюбия в брате Экере не было вовсе. Он готов был делать всё, что ему прикажут, и ничего не требовать взамен, и потому моё последнее высказывание только отдалило его от меня.

— Предлагаю маленький договор, — в отчаянии пытаясь удержать внимание Экера, я решил прибегнуть к последнему способу, — я отправлюсь проверить то место, которое указано в свитке, и, если там не будет ничего, что могло бы пролить свет на это дело, вернусь сюда и буду тихо и смиренно заниматься тем, что мне поручил брат Трифон.

Некоторое время Экер разглядывал меня, нервно теребя в руках попавшееся под руку перо, будто осмысливая мои слова. Мне удалось пробудить в этой бездушной машине ордена хоть какой-то интерес: всё-таки он свойственен молодости, до завершения которой у Экера еще было несколько лет. Эта маленькая искорка готова была вот-вот потухнуть, но я вовремя подбросил ей немного пищи, не дав интересу угаснуть.

— Мы ведь ничего не потеряем. А в случае удачи можем обрести очень и очень много. Кто знает, может, сам Антартес разжег во мне это устремление? Прошу тебя как брата: прикрой меня один раз перед Трифоном. Знаю, как сложно это будет, но, если он спросит, выполняю ли я порученную мне работу, ты без зазрения совести можешь ответить «Да, брат Маркус делает всё, что в его силах». И это будет чистой правдой, поскольку моя работа — делать всё для процветания ордена. Мне нужен только один день, большего я не прошу.

Судя по выражению лица брата Экера, в голове его происходила нешуточная борьба между любопытством и сознанием некоего долга перед орденом, согласно которому меня следовало сдать со всеми потрохами. Спустя несколько минут затянувшегося молчания, Экер всё-таки вынес свой вердикт.

— Хорошо, я помогу тебе, брат Маркус. Но не просто так. В ответ ты выполнишь одну мою просьбу.

— Какую же?

— Я еще не придумал. Любую, какую сочту нужной.

В синеве его глаз на мгновение проскочило нечто неприятное, заставившее меня внутренне содрогнуться. Впрочем, наваждение прошло так же внезапно, как и появилось.

— Хорошо, — безо всяких раздумий, ответил я. Такое предложение, исходящее от самого безобидного из всех служителей ордена в тот момент устраивало меня даже чуть больше, чем полностью.

Мы пожали руки и, обсудив еще несколько моментов предстоящего дела, разошлись. Я отправился домой, а Экер, как это у него и заведено, собирался остаться в архиве на весь оставшийся день и еще ночь, дабы не тратить время на «всякую ерунду» вроде дороги от капитула до дома и обратно.

Грева, моего единственного слуги, дома не оказалось. Вполне возможно, опять набрался дешевого вина и пошел в бордель, в который раз залечивать старые боевые раны. Была у него жена, и даже дети вроде как имелись, но старик отчего-то всегда предпочитал спускать жалованье на гетер и выпивку, нежели хоть как-то помогать семье. На меня он всегда смотрел не как на человека, но как на ожившую золотую вазу, принадлежавшую лично Великому маршалу, создание совершенно другого уровня бытия, разговаривать с которым не просто бесполезно, но даже страшно, и уход за которой, тем не менее, внезапно оказался его прямой обязанностью. Когда я о чем-то пытался его спросить, Грев лишь забавно выпучивал глаза и вытягивался по стойке смирно, отвечал глупо и невпопад, зная лишь, что мне нужно во всем угождать. Но понимал это, однако, совершенно по-своему.

Упав на свежезастеленную кровать, отдающую слабым ароматом цветущей лаванды, я долго не мог заснуть, в душной тьме рассматривая фрески на потолке, пытаясь собраться с мыслями и придумать, что же делать дальше. Где-то к полуночи, судя по громкому шарканью и звукам обрушения, заявился Грев, но я не обратил на этого никакого внимания, пребывая где-то между сном и реальностью. Фрески надо мной, изображающие сцены человеческого бытия Антартеса, то оживали, наполняясь светом и звуком, то вновь замирали, теряя форму, и терялись во тьме. В какой-то момент я закрыл глаза и провалился в сон. В следующее мгновение мне в глаза уже бил свет нового дня.