Хранитель (СИ) - Вакина Ася. Страница 31

— Сама справишься?

— Да.

— Я подожду тебя за дверью.

— Хорошо, — смирилась ведьма.

Закрыв за собой дверь, Катарина тяжело вздохнула. Мысленно развязала шнуровку на платье. Резко рванула его вниз, с трудом сдерживая слезы.

После всего, что было между ней и Хранителем, он так и не признался, что любит ее. Может, это, с учетом ее скорой возможной гибели и вправду уже не важно? Так он сказал.

Хотя она в тот момент хотела рассказать ему о двойственности фразы в книге. Зачем? Он же не будет без нее страдать, потому что не любит. Все очевидно. Холодный и бесчувственный чурбан. Просто использовал ее, поиграл и через пару часов без сожаления отдаст в когтистые лапы чудовищ, чтобы они ее душой могли заткнуть брешь в куполе.

Нужно спасать мир. Звучит смешно. Как? Она и сама не знает. Может, это все же сон или некое коллективное помешательство? От гипноза, например? Но этот сон она не согласилась бы ни за что на свете променять на ту реальность, в которой жила до встречи с ним. Холодным и бесчувственным чурбаном. Как можно было за несколько дней так влюбиться в мужчину? Или это из-за того, что он маг? Использовал свою силу, чтобы покорить ее, сделать ведьмой. И, конечно, в разрезе возможности спасения мира, ее мнение на сей счет ничего не значит. Может, она и не хотела бы превращаться в ведьму. Не зря же долгое время ничего не помнила о своем детстве. Горечью наполнилось сердце. В глазах застыли слезы отчаяния и обиды. Легким движением мысли развязана шнуровка на корсете. Сняты чулки. Сброшены туфли. Совершенно обнаженная, она стояла теперь перед зеркалом.

— Не любит… — одними губами прошептала она.

— Доброй ночи, Катарина, — раздался уже знакомый шипящий голос.

Обернулась. Сальконе. Закрыться не пыталась. И, казалось, даже не была удивлена. Он сидел на ее кровати, по-турецки сложив ноги.

— Сегодня ты необычайно ослепительна, ведьма, — прошептал африканец, слегка наклонив голову. — Не хочешь ли поведать старому другу, о чем твои слезы?.. Дай-ка догадаюсь сам. Безответная любовь. Ну, детка, Хранитель не должен влюбляться. Так задумано. — Он достал трубку и стал набивать ее, ничуть не заботясь о том, что может стать обнаруженным. — Ты — ведьма. Скажи ему спасибо, что вытащил тебя наружу. Родилась во Тьме, во Тьму тебе и возвращаться. Тоже предопределено. И чем раньше ты это поймешь, тем спокойнее тебе будет.

— Зачем пришел? — еле выговорила Катарина. Дожила. Ее жалел последний негодяй.

— Убей Хранителя, — Сальконе заметно подался вперед, и глаза его сверкнули стальным блеском.

— Это все? — стараясь быть равнодушной, спросила ведьма.

— Пожалуй, — усмехаясь, отозвался африканец. — Думаю, ритуальный нож вполне сойдет. Если Хранитель умрет во время обряда, горгульи сразу ослепнут. И не смогут больше ни чувствовать, ни видеть с заклинаниями тиарий. И тогда настанет долгожданный хаос, — мечтательно произнес Сальконе.

— Не надоело? — пренебрежительно спросила Катарина. — Что тебе лично даст хаос?

— Вечную жизнь, конечно.

— А на что ты ее будешь тратить?

— На удовольствия, — Сальконе затянулся, и сизый вонючий дым наполнил комнату. Сквозь щели в стенах и полу медленно поползли черные струйки, которые Катарина не заметила.

— Так кругом будет бесконечный хаос. Какие же в нем удовольствия? Тут даже тиариям маловато останется, чтобы поживиться, — ведьма усмехнулась. Почему-то присутствие Сальконе, как и собственная нагота, ее ничуть не волновали, словно она понимала, что он не тронет ее. — Некому будет для тебя создавать персональные удовольствия. Да и зачем ты нужен тиариям? Мелкий колдунишка… Ну, так что, исчезать с моих глаз собираешься? Или…

— Смотрите-ка, Хранитель тебя что ли зарядил так? — и Сальконе расхохотался, захлебываясь дымом. — Сильнее стала, рыжая. Не до моего теперь тебе гипноза, — добавил с досадой. — Знатненько он тебя оприходовал. И без чувств обошлось.

Катарина сжала кулаки. Африканец нащупал больное и беспощадно играл на этом. А она реагировала, еле сдерживая слезы, глотая обиду. Черные завитки сгущались у ее ног, аккуратно пробуя на вкус ведьму тонкими языками. Окутывали, опоясывали…

— Пошел прочь, — огрызнулась Катарина, поднимая вверх руку. Искрящийся шар зажала в ладони. — Уходи, — взвизгнула, метнув молнию в африканца. Черные языки поднялись до талии, вытягиваясь, ласкали огрубевшие горошины сосков.

Соскочивший с кровати Сальконе, потерял трубку где-то на полу.

— Катарина, с тобой все в порядке? — за дверью раздался взволнованный голос Хранителя.

Африканец рванул на себя дверку шкафа, запрыгнув в него мгновенно.

— До встречи, рыжая, — прошипел он, когда Андреа, не дожидаясь приглашения, уже входил в комнату.

Катарина не сводила грозного взгляда с дверки шкафа. Густые завитки Тьмы медленно проникали в ее кровь, вгрызались в сердце, опутывали серой паутиной ее душу.

— Что случилось? — спросил Хранитель, внимательно осматривая Катарину.

— Ничего, — соврала Катарина. — Я готова.

Хозяин замка прошелся по комнате, подозрительно осматриваясь. Взяв в руки плащ, мимолетно остановился взглядом на еле выглядывающей из-под кровати трубке Сальконе.

— Накинь, — попросил, ласково набрасывая на плечи ведьме. Аккуратно завязал ленты, скользнув глазами по нежной волнующей коже.

— И тебе не будет стыдно перед братством, что я без одежды? — спросила, сдерживая смешок.

— Будет, — коротко отозвался Хранитель.

Катарина решила смириться. Ему совсем безразлична ее судьба. Все ради мира во всем мире…

ЧАСТЬ 4. ГЛАВА 1

— Помогите… Кто-нибудь. Пожалуйста…

— Грязный ублюдок. Убери от меня руки.

— Что вы делаете? Отпустите…

В большом круглом зале при тусклом свете свечей сильные мужские руки раздевали беззащитных девушек. Беспощадно рвали платья, отбрасывая подальше ненужные тряпки. Сколько страха и отчаяния. Сколько обидных мыслей, злобы и стыда. Какие суровые испытания им посылала в это раннее утро судьба. Утро третьего дня, когда Тьма вовсю легко и беззаботно проникала в людские сердца, выжигая дотла все, созданное любовью и не оставляя ничего от света. Утро, когда победа тиарий казалась неизбежной.

— Заткнись, сучка. Раздевайся и делай то, о чем тебя просят, — выкрикнул один из братьев.

— Поторапливайся, — огрызнулся другой.

Еще тягостным испытание явилось в эти минуты для мужчин, издевающихся, но всеми силами старающихся не причинять боли.

Она разделась сама, не отрывая от него обиженного взгляда. Медленно, гордо. Прекрасная и смиренная она, не переставая, читала мысленно молитву. И ее светлые нотки отдавались в душе верховного.

— На колени, — приказал Романо.

И Семь послушно опустилась, сглатывая слезы. Верховный чувствовал, что страха в ней было и вправду маловато. Но не потому, что ситуация не казалась ей ужасной. И не потому, что он, не выдержав, пришел к ней в камеру, чтобы успокоить. Ее вера хранила и оберегала ее. Она была настолько сильна, что Романо в какой-то момент позавидовал ее внутренней силе. Только какой в ней теперь прок? Нужен был страх, необходима похоть, не обойтись без злобы. Откуда в ней этому взяться? Не справилась в монастыре матушка. Под силу ли ему?

Она стояла перед ним на коленях. И Романо не мог оторвать взгляда. Чистая, идеальная, спасающая и его, и себя в тот момент. Он любил ее. С первого взгляда и всем сердцем. А она смотрела на него и видела монстра.

Опустившись рядом с ней на колени, он взял ее руку в свою, притянул и просунул в металлическое кольцо, наглухо закрепленное в пол. Она поневоле склонилась. Со второй рукой проделал то же. Обойдя девушку, засмотрелся на белый бархат девичьей спины, плавные изгибы. Осторожно сжал ее лодыжку, она вздрогнула, перестав читать. Он вытянул ее ногу и закрепил в кольце. Теперь она стояла перед ним в колено-локтевой позе. И Романо казалось, что он начинает сходить с ума. Чувствовать ее терпкий запах. Видеть, как маленькая грудка так и просится в его ладонь. Прижать. Смять. Овладеть. И ее промежность, красивая, аккуратная была не дальше двадцати сантиметров от его губ. Невыносимо. Верховный часто задышал, оглядываясь.