Невеста берсерка (СИ) - Федорова Екатерина. Страница 14
Но так и не решил, что делать.
Рагнхильд не высовывала носа из отведенных ей покоев. Торвальда и Снугги Харальд пока оставил связанными, приказав запереть в одной из кладовых…
ГЛАВА 3
Решение
А вечером, зайдя в свою опочивальню, Харальд увидел Добаву, сидящую в изножье кровати — и что-то шившую. Ему сразу вспомнился разорванный рукав ее платья.
Про Крэсив я забыл, подумал он. Да и в Хель ее. Будет еще день, будет и время.
Старуха испуганно метнулась мимо него к двери — и Харальд не стал ее останавливать. Воспоминание о тяжком приливе крови ниже пояса, проснувшемся, когда он увидел снежную красоту голого тела Рагнхильд, было еще живо в памяти.
Харальд пропустил старуху и захлопнул дверь.
Добава, вскинув голову, смущенно улыбнулась. Словно сама застыдилась этой улыбки — и своей радости.
Зато Харальду вдруг стало спокойно. На стене напротив поблескивало его оружие, на кровати ждала женщина, тоже его…
Чего еще желать тому, кто в детстве засыпал рядом с коровами? И просыпался, когда кишки сводило от голода?
Мысль мелькнула и погасла. Харальд, поморщившись, тряхнул головой. Он не любил вспоминать то время. Для него жизнь по-настоящему началась только в четырнадцать лет, когда он отправился в свой первый поход.
Но не на драккаре деда Турле или сына его, дяди по матери Огера — а на корабле ярла Рюльви Длинноногого, заглянувшего в их поместье перед тем, как поплыть к английским берегам…
И все, что было до этого, Харальд вспоминать не любил.
Он размашисто дошагал до кровати, присел на корточки перед Добавой. Обхватил руками ее коленки, прямо поверх платья из грубой шерсти. Посмотрел в глаза, сиявшие темно-синим блеском морских глубин.
Девчонка засмущалась еще сильней. Улыбка с лица почему-то сошла, она глянула на него уже осторожно — и развернула, вскидывая повыше, то, что шила.
Рубаха. Судя по вороту и недлинному подолу, мужская.
Но шелковая, с вышитой птицей на плече. Харальд разглядел два почти готовых крыла, длинную шею, закрученную завитком.
Лебедь, подумал он. Птица, которой не место на рубахе воина, слишком слабая… но верная.
Все-таки слишком много народу в последнее время стало заботиться о его тряпках, мелькнула у него мысль. Вон даже славянская рабыня — и та…
Шелковая рубаха. Он что, баба?
Но Добава смотрела с такой надеждой, что он вздохнул, смиряясь. Покопался в памяти, пробурчал, отыскав одно из славянских слов, которые знал:
— Хорошо.
Потом выдернул из ее пальцев рубаху, поднялся, дошагал до одного из сундуков, бросил на него противно-скользкий сверток. Быстрым движением, словно пальцы отряхивал.
Девчонка следила за ним, не отрываясь, с неуверенной улыбкой.
Может, дать ей свободу, подумал вдруг Харальд, возвращаясь к кровати. Когда история с Гудремом, болтающим непонятно что — и почему-то связанным с Ермунгардом — закончится.
И если оба они еще будут живы после этого.
Но сделать все, как положено. Приказать наварить эль свободной шеи. Устроить пир, пригласив на него свободных людей. И на нем, напоив ее элем свободной шеи, дать новое имя.
Чтобы славянская рабыня по имени Добава умерла, а вместо нее народилась свободная женщина.
Только имя нужно подобрать получше. Может, дать лебединое — Сванхильд?
Он встал рядом с ней, посмотрел сверху вниз. Девчонка вскинула к нему лицо, глаза блеснули доверчиво и влажно.
И на Харальда вдруг накатило такое желание, что он потерял голову.
Может, дело было еще и в том, что смотрела она на него снизу вверх. Как Рагнхильд тогда в бане.
Харальд вздернул девчонку на ноги, ухватил за одежду. Рывком содрал все, не прислушиваясь к испуганному ойканью.
И лишь когда взялся за собственную рубаху, мельком глянул на нее.
У Добавы на лице было немного страха — и опять жалость. А поскольку смотрела она на него, значит, жалость относилась к нему. Еще и ежилась, держа перед грудью вскинутые и сомкнутые руки. Прикрывалась неосознанно…
Он скинул с себя одежду, торопясь и раздирая швы. На этот раз ему не хотелось ни уюта кровати, ни мягкости меховых покрывал — только войти в девчонку, видя при этом ее глаза.
Харальд надавил ладонями ей на плечи — не снежно-белые, как у Рагнхильд, а розоватые и теплые. Заставил сесть, сам тут же опустился перед ней на колени.
Посмотрел в глаза Добавы. Слегка испуганные — и все же наполненные тихим счастьем.
Зря она так смотрит, мелькнула у него мысль.
Все, что Харальд делал потом, делалось быстро, как в битве. Он рывком раздвинул бедра девчонки еще шире, отбросил руки, вскинувшиеся к груди. Впечатал расставленные пальцы в ее ягодицы — и дернул к себе, насаживая на копье, уже готовое и надсадно ноющее. Ждущее и желающее ее тела так, что хребет сводило до самой шеи.
Лишь дар берсерка, звериным чутьем всегда знавшего, куда ляжет удар, позволил в последний миг осознать, что могла натворить такая жестокость. И Харальд успел приподнять Добаву, чтобы войти чуть мягче, не раздирая напрочь мягкий и узкий вход.
Но боль все равно причинил. Девчонка звонко вскрикнула.
Звук отразился от досок потолка, вернулся, одарив его колкой мимолетной вспышкой стыда. Которая тут же угасла в волне наслаждения.
Харальд двинулся назад, ощущая сухую узость ее входа. Мягкого и все же неуступчивого…
Все в ней было таким же, как она сама — мягкость и неуступчивость, все вместе.
Он вернулся в нее одним тяжелым ударом. Наслаждение окатило тело, заставив хрипло выдохнуть сквозь зубы.
Добава вскинулась, ухватилась за его шею и за одну из косиц. На этот раз она не кричала, только вздох обернулся коротким стоном.
Харальд, по-прежнему держа одну руку на ее ягодице, вторую вскинул вверх. Запустил пальцы в светлые волосы, собранные в косы, успевшие наполовину расплестись. Потянул, заставляя чуть откинуться назад, чтобы видеть ее лицо.
Добава не жмурилась, и Харальд этому обрадовался. Глядела на него широко раскрытыми глазами, судорожно вздыхала в такт его ударам — и ресницы вздрагивали…
И тело у него горело от наслажденья.
Он излился в нее, не удержавшись от короткого рычащего звука напоследок. Замер, вжавшись в узкую впадину между бедер девчонки — одна рука на ее затылке, другая на ягодице.
А сам смотрел. Запоминал все, что видел. Глаза, сейчас темно-синие, в которых трепетал огонек светильника — и отражался он сам, темным силуэтом, смутным, но вполне человеческим. Золотистые волосы, нежная округлость щек, беззащитная мягкость полуоткрытых губ.
Кто его знает, думал Харальд, что с ним будет завтра. И какую нить судьбы спряли для него норны. Даже бога Бальдра, сына Одина, и то сумели убить — что уж говорить о нем…
Надо бы сказать Кейлеву и прочим, чтобы девчонку не тронули, если хирд будет справлять по нему арваль, торжественные поминки. И если, конечно, Гудрем не захватит Хааленсваге сразу же после его смерти.
Когда он отодвинулся от Добавы, она дернулась. И хоть ноздри его не улавливали запаха крови, Харальд все же сунул руку ей между ног. Погладил, вминая ладонь в женские складки.
Тут же вскинул руку и повернул ее к светильнику, воровато глянув на ладонь.
Крови не было. Ну, хоть это хорошо.
Он встал, подхватил девчонку, уложил на кровать. Доски негромко скрипнули, принимая ее тело, так и не успевшее округлиться в полную меру.
А потом, когда Харальд улегся рядом, скрипнули уже громко.
Любил ее Харальд-чужанин на этот раз, не лаская. Жадно, зло и больно. Но Забава терпела.
Лицо у него было в этот раз такое… словно тучи черные над ним собрались, и на лицо тень бросали.
Но на руки он поднял ее после всего бережно, осторожно. Уложил на кровать, и сам улегся рядом. Потом потянул, поворачивая к себе. Лицом к горевшему на полке светильнику.
Но самого Харальда при этом накрыло тенью. Одни глаза из полумрака продолжали сиять серебром. Подпер голову одной рукой, другой начал распускать ей волосы.