Дороги, ведущие в Акарам (СИ) - Белая Дарина. Страница 12
— Я знаю, но иначе потеряю Сорем.
— Тогда я украду вас?
— Буду весьма признательна.
Колдовская тропа расстелилась под ногами, дорога прошла в молчании. Лишь около дворца Ян уведомил:
— Акарам поможет остановить войну, но на какую-либо иную поддержку можете не рассчитывать. Я уже все обговорил с вашим братом.
Впереди княжну ждало множество открытий, и ни одного приятного, ибо от беременной женщины многое скрывали. Она не догадывалась, как близко подобрался враг и сколько времени отделяет родные земли от кровавой резни.
Снова оказаться в княжеском кабинете не составило труда. Защиту обновить не успели. От представшей взору картины Имоджин огромным усилием воли заставила себя остаться спокойной и невозмутимой.
Авриэль изволил играть. Яростно, неистово, не жалея струн. Услышь эту музыку кто-то другой, ни за чтобы не решился прервать исполнителя, зачарованный плачем гитары.
Княжна едва слышно вздохнула и поклонилась Яну. Значительно ниже, чем предписывали правила этикета.
— Я ваша должница.
Хозяин темных пустошей ответил на поклон, принимая ее слова.
— Я искренне соболезную вашей утрате. Это огромная потеря для всех нас.
Владыка Акарама не лгал. Да, леди Изольда развернулась вовсю, используя панику и хаос. Скупались акции, предприятия меняли владельцев, словно благородная дама перчатки. Однако деньги можно заработать и другим способом. Они не стоили нестабильности и разгильдяя на троне в стране, где жила его матушка и братья.
Скользнув на иную дорогу, Ян приказал:
— Охранять.
Пара мантикоров взглянула с недоумением, вопрошая: "Мы? Постороннюю тетку?"
— Имоджин быстро наведет здесь порядок. К тому же она ждет ребенка.
Война всегда приходит не вовремя. Больше всего на свете Яну хотелось вернуться домой, к жене, но сегодня они вновь будут засыпать порознь. Лишь вечером владыка темных пустошей позовет призрака и позволит себе короткий разговор.
Благодаря нитям, соединившим два сердца, Алиса всегда незримо присутствовала рядом. Когда супруга о нем думала, князь ощущал тепло, ловил отголоски эмоций. Расстояние не имело значения. У Алисы в первое время ничего не получалось, однако прогресс наметился очень быстро. Ян много времени проводил в разъездах, но она уже не чувствовала себя одинокой.
Княжество Сорем, Киорские вассальные земли,
четвертая неделя зорничника 69-й год
Лунный свет заливал просторную лесную поляну, ветер играл с ветвями деревьев, рисуя замысловатые картины: мелькнет очертание человеческой фигуры, а за ним — оскаленной морды. Аглая смотрела на игру теней, слушая песнь зачарованного фонаря. Росяница заплетала длинные волосы девушки в россыпь кос, вплетая в каждую цветы и травы. Прическа выходила странной. Для восприятия нежити — несомненно, прекрасно, но такая красота непостижима для человека.
Вскоре бесшумной поступью на поляну скользнули вернувшиеся с разведки кикиморы.
— Ну что? — подобралась Рося.
Кассандра поморщилась.
— Ничего. У них все амулетами натыкано. Хорошие ведьмаки делали, сильные. Я одного такого почуяла, — она зябко передернула плечами.
— А он вас?
Шишимора рассмеялась и кокетливо поправила венок. С момента встречи с Аглаей цветы ни капли не изменились: ни один лепесток не завял.
— Нет, что ты. Мы не для этого вышли из Акарама.
— Такой хороший был план, — вздохнула Росяница, от расстройства вплетая стебелек цветущей яснотки вместе с корнями. Благо невезучая сборщица ягод не видела.
— Хороший, — не стала спорить Кассандра. Резная деревянная колба с ядом смотрелась в ее руках милой безделушкой, если не знать о содержимом.
— И что же теперь? — тихо спросила Аглая.
— Амулеты против нежити, — медленно произнесла Любелия, выразительно глядя на новоприобретенную сестру.
— Нет, — прошипела Кассандра. — Даже не думай.
— Почему нет? У девочки наша сила, но амулеты ее пропустят. Хочешь доложить князю о провале из-за минутной слабости?
— Она не готова.
— К чему? — отозвалась жительница Лесовицы.
Любелия шагнула вперед.
— Хочешь спасти свою деревню? Остановить войну перед этим лесом? Ты сможешь защитить всех, кого любишь. Не будет поруганных женщин, искромсанных тел, длинного ряда могил. Хочешь?
— Хочу, — словно зачарованная выдохнула юная кикимора, а на губах Кассандры мелькнула жесткая усмешка. Она исказила прекрасный облик, уничтожая человеческие черты. Мелькнула — и исчезла.
Любелия вручила девушке деревянную колбу. Шкатулка для хранения яда была напрочь лишена изящества, и если не знать о полости внутри, то от обрубка ветки не отличить.
— Одна щепотка на котел — солдаты увидят дивные сны и больше не смогут покорять чужие земли.
— Потому что будут мертвы, — припечатала хозяйка белого венка.
Колба выпала из рук Аглаи и покатилась по траве.
— Это бесчестно, — на глазах девушки блеснули слезы. — Как вы только до такого додумались?
— Бесчестно, — спокойно подтвердила Кассандра, оттеснив опешившую Любелию. — Только вояк тысячи, а нас всего четверо. Они пришли с огнем и мечом, за богатой добычей, а у князя Сорема нет войска, способного удержать эти земли. Вы обречены. А теперь ответь: можно ли назвать бесчестьем защиту своей Родины?
— Я не смогу, — вырвался полувсхлип-полустон. — Не смогу…
— Сможешь, — мягко произнесла шишимора. — Люба? — Кассандра требовательно протянула руку.
Любелия скривилась, словно вкусив зеленой дички, однако безропотно передала товарке свой фонарь.
— Вопрос не в том, сможешь ли, — пояснила кикимора замершей Аглае. — Он в другом: хочешь ли? Скажи всего одно слово, сестра: "Да" или "Нет".
— Да.
— Тогда он твой.
Девушка робко протянула ладонь, бережно коснулась фонаря… и поняла, что больше никогда не сможет его выпустить. Не сможет отказаться от силы, заструившейся по венам, изменяющей привычный мир: серый, тусклый, ограниченный. Как только она этого раньше не замечала?
Сладок нектар забвенья, вот только память позволяет оставаться собой. Злосчастная память, что в решающий миг не позволит открыть колбу, выдаст неосторожным шагом, горькой соленой каплей.
Сияет колдовской свет, звенит песнь, слышимая лишь для новорожденной шишиморы. В ней нет ни сомнений, ни боли. Лишь отчаянная, бесшабашная легкость быть той, кем она пока не является. Нежитью, лишенной души. Нежитью, порожденной людской злобой.
— Спасибо, сестра, — промолвила Любелия.
Кикимора успела подавить дискомфорт, вызванный потерей фонарика. Впрочем, для такой старой и опытной нежити это не составило труда.
Кассандра поморщилась:
— Для общего дела стараемся. Решение хорошее, но, помяни мое слово, мы за него еще заплатим.
— Жалеешь девчонку? — насмешливо изумилась шишимора.
— Просто дурное предчувствие, — отрезала Кассандра.
Нежить и жалость несовместимы, однако кикимора испытывала нечто очень похожее, давно забытое и, казалось бы, потерянное. Хорошо это или плохо — она не знала.
Аглаю провели до опушки, но дальше и не требовалось. Она не ведала, как, оказывается, обременительно быть человеком. Прежде ночной лес пугал, коряги путались под ногами, ветви ранили ладони, а шум… Сколько бы ни старалась, да не умела жительница Лесовицы ходить беззвучно: то ветка хрустнет, то еще что-то приключится…
Теперь для юной кикиморы не существовало ночной темноты. Фонарь, пусть и полученный не по праву, авансом, ведь на войне все средства хороши, манил вперед. Вел дорогами, доступными лишь для нежити.
Страшная армия, бдительные часовые, охранные чары? Болотная сущность смеялась в душе новообращенной над людьми и ведьмаками. Над всем тем, что раньше вызывало страх или оторопь. Смеялась юность, опьяненная силой и не обремененная грузом опыта.
Девушка скользила вперед с недоступной прежде скоростью и сноровкой. На нее смотрели и не видели. Не звенели нити ведьмачьих оберегов: слишком много еще в Аглае осталось от нее прежней. Уже не человек, но и не полноценная кикимора. Не то и не это. Невидимка, тень, дым.