Где зима тебя настигнет (ЛП) - Уорд Дж. Р.. Страница 38

Отлично, «Анатомия страсти» [37].

Она перебирала варианты с ТВ–шоу, пока шла мимо палат, все были со стеклянными закрытыми дверьми, во многих были задернуты шторы, закрывающие обзор. Время от времени она видела родственников возле больничных коек, они собирались вокруг тяжелобольных пациентов, держали их за руки, обнимали друг друга.

Очевидно, за больными и умирающими следит много оборудования.

Но что она ожидала? Это даже не общий этаж. Сюда попадают только в очень тяжелом состоянии.

Палата 1313 была в самом конце коридора, слева.

И она стояла какое–то время перед ней, выравнивая дыхание.

Слава Богу, она взяла вену Трэза. Иначе ей бы не хватило сил.

Прокашлявшись с мыслью, что сейчас придется что–то сказать, она вошла в палату... и посмотрела через раздвинутые занавески.

Тэрэза накрыла рот рукой, а ее глаза наполнились слезами.

Ее мамэн, такая маленькая и такая бледная, лежала на койке, окруженная оборудованием. Мужчины ее семьи, ее хеллрен и ее сын, сидели по разные стороны от кровати, держа женщину за руки. То, как они сидели, очевидные печаль и болезнь... они являли собой сосредоточение горя и страданий, процесс умирания было не обратить, несмотря на доступные технологии и медицинский прогресс.

Стоя снаружи и заглядывая внутрь, Тэрэза мысленно поприветствовала трех людей, которых она знала лучше всех на планете, заново знакомясь с их внешностью, накладывая текущие впечатления на воспоминания, сложившиеся за долгие десятилетия. Ее отец выглядел постаревшим. Его волосы, когда–то с редкой проседью, сейчас полностью покрылись инеем, лицо вокруг рта и глаз было испещрено морщинами, глубокими, как канавы. Он сильно похудел, его рубашка в шотландскую клетку висела на плечах, брюки цвета хаки болтались на ногах, и, может, причина частично была в старении. Но он также был истощен, под глазами залегли мешки, кожа одутловатая, землистого оттенка.

Ее брат, с другой стороны, выглядел больше и полным жизни. Гарет максимально коротко обстриг свои волосы, его шея, плечи и грудь разбухли, он стал не намного крупнее с их последней встречи, но точно больше, чем могла позволить его одежда. Кофта «Мичиган» трещала по швам, джинсы, пусть и свободные в талии, едва умещали ширину его бедер и икр.

Очевидно, он выпускал свою злость в спортзале. И, очевидно, он все еще зол. Он смотрел на женщину на кровати, а его глаза были прищурены, брови – напряжены. Он, казалось, родился с таким выражением на лице... но она–то знала, что это не так. Он был счастлив, когда они жили вместе. Порхал по жизни. Старший брат вел себя так, будто он – младший.

Сейчас... сейчас он окончательно повзрослел. В нем не было легкости и шутовства, и, вспоминая его голосовое сообщение, Тэрэза подумала, что дело не только в тяжелой болезни мамэн, оказавшейся в этой больнице.

Она сделала это с ним. Она сделала это... со всеми ними.

Смотря сквозь стекло, Тэрэза чувствовала тяжесть внутри себя. Когда бушуют эмоции, невозможно оценить свой эгоизм. Ослепленная праведным гневом, она не видела, что делает с окружающими.

Только на расстоянии, после разлуки и переосмысления, можно понять, что натворил... и она знала, что ее побег изменил их, возможно, необратимо.

И самое печальное – это послужило доказательством, которое она искала, которое упорно отвергала.

Они любили ее. И оплакивали потерю.

Когда Тэрэза осознала это, оба, отец и сын, вздрогнули... и посмотрели на нее.

Глава 23

Тэрэза не могла дышать, когда положила руку на ручку стеклянной двери, ведущей в палату. Она помедлила, гадая, не прогонят ли ее. Не выведет ли брат ее из отделения интенсивной терапии. Не отречется ли от нее отец.

Но когда ни один из них не пошевелился, словно никто не ожидал ее появления, Тэрэза толкнула дверь в...

Те же запахи. Дева Дражайшая... они пахли по–прежнему. За резким запахом хлорки и антисептика она чувствовала запах своих родных, даже мамэн.

Когда она вошла в палату, отец вскочил на ноги, со скрипом отодвинув стулом.

– Тэрэза..?

– Папа, – прошептала она, а к глазам подступили свежие слезы.

Она не знала, кто шагнул первым. Но в следующее мгновение она обнимала своего отца, сотрясаясь от плача.

– О, ты пришла, – выдохнул он хрипло. – Слава Богу, ты здесь. Думаю, она ждала тебя перед тем, как...

Тэрэза отстранилась.

– Что произошло? Что случилось с ней?

Краем глаза Тэрэза заметила, что брат не встал... даже не собирался. Он вжался в спинку стула, скрестив руки на груди, а его подбородок был настолько жестким, словно он стиснул зубы.

– Миопатия, – сказал ее отец. – Сердечная мышца не выдерживает....

Гарет перебил его, не взглянув на Тэрэзу:

– А стресс был слишком сильным для ее состояния...

– Гарет! Сейчас не время, – отрезал ее отец.

– Ты верно подметил. Она, твою мать, опоздала.

Гарет встал и вышел прежде, чем кто–то успел отреагировать. И когда дверь захлопнулась за его спиной, ее отец закрыл глаза.

– Сосредоточимся на том, что ты здесь, хорошо? – сказал он с акцентом, присущим носителю Древнего Языка.

– Да, – согласилась Тэрэза. – Будет время поговорить... позже.

Подойдя к койке, она снова накрыла рот рукой, пытаясь сдержать эмоции. Ее тошнило от чувства вины, мюсли, съеденные на завтрак, просились назад, и Тэрэза села на пластмассовый стул, нагретый ее братом, прежде чем ноги сами подогнулись. Она взяла мамэн за руку и ужаснулась выступающим костям: под тонкой, словно бумага, кожей совсем не было мускул и жира. Тэрэза словно прикасалась к голому скелету.

– Мама, – прошептала Тэрэза. – Я здесь. Прости меня... я должна была...

Ответа, конечно, не было. С другой стороны, она интубирована, машина дышала за нее.

– Когда это произошло? – спросила Тэрэза. Хотя и так знала.

Наверное, когда ее брат оставил первое сообщение. Спустя неделю после ее отъезда.

Ее отец вернулся на стул.

– Ее состояние было тревожным... уже какое–то время.

– После моего отъезда. – Она посмотрела на своего отца. – Говори как есть. Ты можешь быть честным.

– Она была расстроена, это правда.

– Мне так жаль.

– Ты пришла. Вот, что для меня главное.

– Из–за меня она здесь...

Когда Тэрэза снова расплакалась, ее отец покачал головой.

– Нет, это не так. Мы давно знали, что близится обострение. Так всегда бывает с болезнями сердца. Это было неизбежно с тех пор, как она заразилась тем вирусом в семидесятых.

– Я навредила. Мне следовало отнестись... ко всему... иначе.

– Что ж, мы все виноваты. – Он потер лицо. – Я не хочу сейчас обсуждать это, но... нам следовало иначе отнестись к этому. С самого начала, много лет назад.

Ее отец замолчал, и Тэрэза сосредоточилась на хрупком лице мамэн, ее закрытых глазах, венах, выступающих под кожей. И обдумывая свой праведный гнев, сейчас Тэрэза увидела правду – она была эгоистична, ослеплена.

Она думала, что ее время с ними бесконечно. Хотя она знала о болезни мамэн и причине переезда родителей в теплые края, она даже не предполагала, что у нее может не быть шанса снова поговорить с ней. Никогда, ни разу. И уверовав в возможность все исправить в любой момент, она была готова позволить этой ране гноиться и дальше.

И это смешно.

Но не было причин для поспешного примирения. Причины стереть боль от предательства, за которой скрывалась любовь. Она решила, что может вечно жить с ними в разлуке, оправдывая себя гневом и болью... и поступая таким образом, она разбазаривала дар, который ей, как оказалось, преподнесли.

И вот она сидит возле своей умирающей мамэн, и гнев на родителей и брата трансформировался... был перенаправлен на нее саму.

– Мне так жаль, – прошептала Тэрэза, посмотрев на впалое лицо своей мамэн.

– Сейчас ты здесь, – повторил ее отец в третий раз. – Это самое главное.