Плохие привычки - Горбов Анатолий Анатолиевич. Страница 22

ГЛАВА 17

Про достойную награду и то, что не всякое утро вечера мудренее

Я наконец-то справился с дверным замком, и мы вошли. Когда загорелся свет, Ира завизжала от восторга, увидев щурящегося на нее с подоконника Джина. Не раздеваясь и не снимая обуви, она принялась его тискать, гладить и прижимать к себе, сюсюкая. Мне, как отцу семейства, оставалось снисходительно улыбаться, испытывая заслуженную гордость за свое правильное воскресное решение. Мелькнула мысль, что было бы забавно сказать возлюбленной в такси, что у нас будет третий, и посмотреть на реакцию…

Тогда пришлось бы рассказать о котенке, и Ирка бы не испугалась его горящих глаз, а это значит, что, возможно, понадобилась бы легкая вечерняя порция очередных ужасов про вампиров. А я сегодня ни на что, кроме эротики, согласен не был. Что ни говори, что ни делается — к лучшему…

— У меня для тебя подарок. Завтра полгода, как мы встречаемся…

— Спасибо, он мне ну очень нравится, — она просто сияла, кутая нос в полосатую шерстку. — И как же нас зовут?

— Нас зовут Джин с Толиком, — я снова за сегодня употребил это словосочетание, обещавшее стать хитом. — Но Джин не подарок, а Главный Прогонятель Мышей! — я до конца не определился с его титулом. — Подарок — «Густав Беккер».

— А кто это? — она немного нахмурила брови, пытаясь среди пяти-шести миллионов брендов, которые ей были знакомы, вспомнить это имя, и в испуганных глазах была видна страстная надежда: «Хоть бы это оказался не концертный рояль!»

— Он стоит в гостиной, — я протянул руку, предлагая ей войти туда и поздороваться с утренним трофеем.

Ира быстренько, немного побаиваясь увидеть очередное живое существо (сказывались Джиновы глазки), какого-нибудь треногого монстра, разулась и зашла в комнату…

Часы так же, как и кот, доставили ей большую радость, но немного другого рода. Было бы странно, если бы она стала прижимать их к груди и путаться волосами в гирьках и маятнике, чувственно поглаживая стрелки…

После принятия ванны она вышла с нахлобученным тюрбаном из полотенца и, обрабатывая пилкой ногти, поставила меня в известность:

— Может, Светка будет звонить, одногруппница моя. Я сдала тебя с потрохами, сказала, что ты у меня — компьютерный гений. А у нее что-то с компом не але.

— Уже звонила, уже починили… Желаете тайский массаж ступней? — я преданно кланялся и улыбался услужливой улыбкой официанта Сережи из «Рыцаря», но без усиков.

— Супермен, возьми меня! — Ира, восхищенная вышеупомянутой гениальностью, отбросила пилку и повисла на мне, обхватив ногами за талию и чмокнув в шею. Так мы и отправились на свежеперестеленное ложе: я на ногах, она на мне. Я старательно пытался одновременно не падать, целоваться и быть счастливым — и у меня все получалось!

Утром на улице опять моросило. Я осторожно пробрался к автобусной остановке по уделанному грязью асфальту. Ослепительным носкам черных туфель все же перепало — от щедрот грязных колес автомобилей, припаркованных на ночь на газонах.

Газоны эти выглядели плохо. Будто на них побывали не обычные легковушки с двигателями около ста лошадиных сил, а реальные сотни лошадей, подкованных Пирелли, шлялись тут и доедали ту скудную травку, что не успели втоптать своими мощными конечностями куда пониже. А напоследок аккуратно стряхивали налипший чернозем на рядом валяющийся старый асфальт. Хоть считается, что он не валяется, а специально положен. Для удобства пешеходов.

Настроение, конечно, немного осунулось. Ну еще бы. Идете вы такой — гладко выбритый, благоухающий искрящимися переливами зелени, с нотами полыни и шалфея под мускусными аккордами «Фреш» от Версачи. Мышцы приятно ноют после легкой утренней тренировки, душа поет после любовных утех с любимой женщиной. Кожа скрипит чистотой из-за утреннего контрастного душа. Белоснежный воротничок стабилизирует шею, напоминая о том, что сорочка не просто чистая, а новая. В общем, все в порядке в стремительном туалете утреннего айтишника, все поет гимн ухоженности и аккуратности. Хоть сейчас на обложку глянцевого журнала. А тут раз — и полнастроения пропало. Из-за этой чертовой грязи. И оказывается вдруг, что отсутствие влажных салфеток — преступная халатность. Туфелькам очень бы пригодился этот простенький аксессуар.

И если бы он оказался в сумке, то можно было в полной мере прочувствовать свой генезис из грязи в князи. Причем ровно за три секунды и четыре взмаха рукой. Но не судьба. Я старался выразить лицом просьбу «Не пяльтесь на мою обувь, я, в сущности, неплохой человек, хоть и в ужасно грязных туфлях». Оставалось нетерпеливо ждать, когда же меня заберут от этих жутко внимательных к чужой неопрятности людей. Чтобы в сонной еще маршрутке смириться с необходимостью немного потерпеть свое несовершенство.

Кстати, оно станет совсем незаметным в салоне — никто в маршрутке не смотрит на обувь, поджатую под сиденья, дабы не оттоптали. Смотрят вскользь на лица. Замирают, глядя в окно. Провожают взглядом выныривающих девчонок, разодетых в джинсы. Чтобы, наверное, лишний раз провести безмолвную перекличку полупопий на девицах — благо граница раздела отчетливо видна и очерчена стрингами. Едва заметно шевелятся губы: «Левая, красные, правая… Левая, белые, правая… Левая… оп-па, нету!.. правая».

Когда подъехала нужная маршрутка, желающих забраться в сухое нутро старенькой газели, кроме меня, не было. С самого ближнего к двери сиденья соскользнул парень и, расплатившись, вышел. Его место тут же заняла мечтательного вида сероглазка призывного возраста — лет 17, не более. Мне досталось ее прежнее место — самое неудобное в древних маршрутках — левым боком к движению, лицом к двери. Я уселся на кресло, серый кожзаменитель которого любезно был подогрет седалищем юной пассажирки. Сумка с ноутбуком легла на колени, правая рука взялась за поручень, очень кстати произраставший рядом с сиденьем…

Совсем недавно точно так же здесь сидела и сероглазая девушка — ну, разве что рукой она держалась чуть ниже, и на ногах у нее лежал не переносной компьютер, а сумочка цвета беж из тисненой кожи. Девушку звали Викой. Ей было очень хорошо — с самого пробуждения… нет, еще раньше! Ей приснился замечательный сон — Сергей был с ней очень нежен и внимателен. Во сне им было так здорово вместе, будто бы они действительно созданы специально друг для друга. Царило такое взаимопонимание, захватывало дух… и еще что-то захватывало, внизу. Такое чувство у Вики было всего один раз, когда в прошлом году летела из Питера домой. Когда самолет приземлялся, это чувство и возникло. Было страшно и приятно, будто проваливаешься в саму себя, в свое собственное естество. Щеки потом горели, наверное, часа два, и уши заложило — то ли от чувства этого, то ли из-за гула самолетных двигателей.

Ей уже 16, правда, выглядит она немного старше — макияж и серьезный взгляд прибавляют пару-тройку лет. Пока это считается достоинством — выглядеть старше. Интересно, когда уже для нее станет предпочтительнее выглядеть младше своего паспортного возраста?

Но сейчас — это точно преимущество. Отношения с Сергеем могут испортиться — он думает, что ей уже 18. И не знает, что она еще девственница.

Решение отдаться Сергею возникло сегодня утром. Она открыла глаза за сорок две секунды до того, как сработал таймер будильника на музыкальном центре, и в сонном воздухе девичьей спальни зазвучала любимая Максим. Вот в эти-то 42 секунды она и приняла решение. Даже нет, не так — она с ним согласилась и утвердила окончательную форму своего согласия, сменив непонятно откуда возникшее театральное «Возьми меня» на более честное «Я целая. Хочешь меня?..».

Все это должно произойти в субботу, в день рождения Сергея — на его даче. Они останутся одни, он будет целовать ее в уголки губ и трепетать от ее прикосновений. Рука Вики решительно сжалась, и ладонь коснулась разорванной пластиковой пленки на поручне, из-за этого изъяна поручень показался холоднее, ведь кожа теперь соприкасалась с голым металлом. «Да, именно так — я целая… Хочешь… меня?..» — Вика отчетливо представила, как скажет эти слова, во всех оттенках и обертонах, с легкой хрипотцой и горячим дыханием прямо ему в ухо. Но абсолютно без волнения. Да, определенно, без волнения. Но не равнодушно, а сексуально! Это будет королевский жест, и сделан он будет по-королевски — легко, но с достоинством.