Плохие привычки - Горбов Анатолий Анатолиевич. Страница 7

На Хомку я имел зуб давно и не только из-за собственного разбитого кресла, вот и досталось обоим — ну и поделом, нечего других людей за глаза грязью поливать. Если уж быть до конца точным, коснулось это и еще одной женщины. И сильно коснулось — она потом дней десять в темных очках ходила, чтобы фингала видно не было. Человеком этим была сварливая уборщица Нона, внешне — родная сестра Матильды. Внутренне — диагноз тот же.

Именно она была разносчиком бредовой информации, которой всегда было в достатке у Брутовой — начиная от самых грязных интимных подробностей из жизни порядочных и уважаемых людей и заканчивая идиотизмом по поводу того, что из продажи вот-вот исчезнут спички. Или последней «сенсации» о том, что Алина Сергеевна — сумасшедшая, которая мечтает построить себе памятник при жизни, причем выше и значительнее пирамиды Хеопса!

А шутка, собственно, заключалась вот в чем. По моей просьбе Кешка (к слову, считавший, что в празднике 8 марта очень символична сама цифра 8, знак эрегированной бесконечности) проник в неопрятный кабинет Хомки, где хранились подарки для женщин, расфасованные в одинаковые пакеты. Минут пятнадцать у него ушло на то, чтобы найти нужный — в каждом уже находились собственно подарок и поздравительная открытка, где был напечатан текст с одинаковым для всех праздничным стишком и разными именами адресатов.

Поскольку второй Матильды у нас не было, ошибка полностью исключалась. Кешка изъял открытку, вложив подготовленную мной. Вечерок в фотошопе позволил изобразить на лицевой стороне обнаженную Нону в объятиях обнаженного же Хомки с плотоядной улыбкой.

Не скрою, идентичных обнаженных фигур, соответствующих их параметрам, в Интернете не оказалось (есть все-таки Бог на свете и оберегает нас от истинных кошмаров!), поэтому сгодились туловища в примерном соотношении.

Стишок тоже несколько отличался от стандартного, и когда Матильда, фальшиво улыбаясь и одновременно кривясь по поводу ничтожности подарка, читала индивидуальное пожелание, лицо ее неуверенно меняло очертания, выбрав под конец изображение покрасневшей Медузы горгоны. Поздравление начиналось позитивно:

Потом следовали рассуждения об ответственности человека за свои слова, а заканчивалось послание так:

К этому времени народ разбрелся, приобщаясь к фуршетному пиршеству, а Брутова и еще несколько человек стояли в отдалении, за колоннами.

Видимо, в поисках обратного адреса она перевернула открытку и впервые увидела свою подругу и благоверного в таком неожиданном ракурсе. Ее даже не смутило то, что на заднем фоне высилась Эйфелева башня, около которой Хомка, никогда не уезжавший далее дачи в Обуховке, оказаться никак не мог. В полном соответствии тревожной окраски лица цвету новенькой пожарной машины она громко взревела и принялась колотить пакетом с шампунем (какое счастье, что шампанское находилось в другом, иначе не избежать бы мне уголовного преследования за провокацию тяжких телесных повреждений) ничего не подозревавшую Нону, стоявшую неподалеку.

Досталось также и Хомке, но он, подозреваю, не раз битый дома, был ловок и умело прикрывался — его только шампунем залили. Остальной народ благоразумно переместился подальше от семейной сцены, отнеся ее к каким-то сугубо личным событиям из жизни фигурантов.

Никаких последствий для меня это происшествие не имело, так как открытка, основное доказательство, была скормлена жестко зафиксированному между мраморной колонной и разъяренной супругой Хомке. Больше Матильду на корпоративных праздниках я не видел, да и дружба ее с Ноной, несмотря на разрешившееся впоследствии недоразумение, благополучно дала дуба…

ГЛАВА 6,

в которой герой признается, что он — гипотоник и рисовать не умеет

После Мишкиных разъяснений от сердца у меня отлегло. Значит, все-таки не настолько я вчера напился, чтобы в беспамятстве предаться блуду.

Мы еще немного потрепались, сдавленно хихикая над вчерашними происшествиями, естественностью смеха напоминая Бивиса и Батхеда. Ибо изнуренные организмы не могли позволить смеяться от души.

Когда основная работа была закончена, я почувствовал, что хочу спать. Вообще люблю подремать часок-другой после работы. И даже во время ее, если есть возможность. Потому что я гипотоник — давление у меня постоянно пониженное.

Никогда не подозревал в себе такой каверзы, но еще пару лет назад я случайно попался в руки сердобольных женщин из юридического отдела. Дело в том, что они обладали собственным тонометром и старались использовать его на все 200 %. В их разгоряченные диагностическими экспериментами руки попадали все, кому неосмотрительно довелось взбледнуть или, того хуже, схуднуть.

Я очень радовался, что у них не было более изощренных медицинских приборов и они ограничились тем, что измерили мне давление. Получилось 100 на 60, что не есть норма для здорового человека. Впрочем, это еще не значит, что я болен. Так — летчиком или космонавтом, конечно, не стану, но вот в отношении остального все не сильно смертельно. Я потом в течение недели проверялся еще пару раз, всегда в послеобеденное время, когда уже самые недобитые совы просыпаются, и приборчик показывал то же самое.

Тогда я сел возле своего компа и не то что пригорюнился, просто констатировал, что мой давно и надежно философски оправданный Культ Лени вполне может быть развенчан по причине присутствия достаточно объективных причин — гипотоники любят спать и лениться. Им это просто необходимо физиологически.

В состоянии, усугубленном тяжелым похмельем, я чувствовал это особенно остро. У гипотоников в коре головного мозга преобладают процессы торможения. Эту информацию я с торжественным придыханием и благородной бледностью, вызванными беспокойством о собственном здоровье, в свое время почерпнул из Интернета. Там, правда, говорилось, что в этом низком давлении может и не быть ничего страшного — если человек себя хорошо чувствует. Я себя чувствовал хорошо. Не сегодня, конечно, а обычно. Когда не злоупотреблял алкоголем.

До обеденного перерыва было довольно далеко, поэтому, чтобы не смущать местных стукачей своим праздношатанием, я зажал в подмышке пластиковую папочку с распечаткой характеристик нового мода для «Сталкера», состроил озабоченно-деловую физиономию и, напевая «Ветер перемен» из «Мэри Поппинс, до свидания», отправился в бухгалтерию, где обитал аналитик и статистик Жора Колузаев.

Вообще-то Жора находился не в самой бухгалтерии, у него был собственный кабинетик рядом с тремя бухгалтерскими. В этой комнатке даже было узкое и высокое окно, выходящее на задний дворик фирмы, где в отдалении виднелась крохотная беседка — единственное место на всей территории «Колосов и А», где разрешалось курить.

Некоторые бросали из-за этого пагубную привычку. Не всем улыбалось переться метров сто под дождем, чтобы оказаться в наполненной серыми лицами курилке. Унизительно это было. И лишний раз заставляло задуматься, доставляет ли тебе удовольствие чертово курение или это ты его ему доставляешь.