Карт-Бланш для Синей Бороды (СИ) - Лакомка Ната. Страница 77

— Это., надолго?

— На неделю.

— Неделю?!. - спросила я потрясенно.

— Возможно, больше. Но Пепе останется, ты не волнуйся. Можешь положиться на него, он не подведет. Не покидай Конмор, что бы ни случилось. Никуда не исчезай, пока я не вернусь. Это приказ. Поняла?

— Да, Ален… — прошептала я, приникая к нему.

— И не надо плакать, милая, — сказал он ласково.

— Но я не плачу…

— Тогда почему эти слезы?

Он порывисто обнял меня и расцеловал в щеки, снимая губами слезинки, которые катились из моих глаз, и сказал на ухо:

— Я вернусь и возьму тебя тысячу раз. Уже сейчас у меня все горит, как подумаю об этом. И надеюсь, что больше нам никто не помешает.

— На тысячу раз не хватит ночи, милорд, — сказала я смиренно, чем рассмешила его.

— Вот это уже моя Бланш, — сказал он. — Но не зови меня «милорд». У меня есть имя.

— Ален… — прошептала я, чувствуя такую тоску, словно прощалась с ним навсегда.

— Все будет хорошо, маленькая, — утешал он меня, гладя по голове и спине. — Ну, мне пора.

Проводив его, я поднялась на башню и смотрела, как сани уносятся по белоснежному полю, пока они не исчезли из виду.

77

День прошел в обычных хлопотах, и хотя я знала, что мой муж вернется домой только через неделю, все равно часто поглядывала в окно. Гюнебрет не разделяла моей грусти — лишь досадовала, что отец не взял ее с собой в столицу. Прошел следующий день, за ним начался следующий… Я вспоминала все слова, что говорил мне Ален, вспоминала каждое его движение, каждый взгляд — и была счастлива. Он вернется, он непременно вернется. И принесет добрые вести. Потому что король не может не отнестись с пониманием к жизни верного вассала.

Взглянув в очередной раз в окно, я увидела, как Гюнебрет бежит по направлению к саду в своей серой шубке, опушенной беличьим мехом. Я пыталась привить девушке любовь к женской работе — к рукоделию, увлечь искусством приготовления сладостей, но Гюнебрет любила только охоту, собак и лошадей.

Поэтому оставалось лишь смириться.

Верной тенью за мной следовал Пепе. Иногда мы разговаривали с ним о графе. Мне казалось, что так я становлюсь хоть немного ближе к мужу.

— Все будет хорошо, миледи, — утешал меня Пепе, считавший, что я нуждаюсь в утешениях.

Я не волновалась, но все равно благодарила его за участие.

Чтобы не изнывать от безделья, я решила привести в порядок потайную комнату. Пусть мне было неприятно заходить туда, где мой муж в одиночестве пытался победить собственные страхи, употребляя убийственное зелье, но это было лучше, чем сидеть у окошка и глядеть на белый безмолвный мир.

Пепе устроился в коридоре, а я отперла дверь и первым делом собрала все пыльные и засаленные тряпки с лежанки. Можно было привлечь к этому слуг, но я посчитала, что должна сама победить проклятую комнату — превратить ее из логова зверя в обыкновенное жилище.

— Твоя тайна раскрыта, — бормотала я себе под нос, обращаясь к комнате, как к живой. — Больше ты никого не запугаешь.

Чтобы поскорее избавиться от пыли, я открыла хрустальное окно — Пепе помог мне справиться с рамой, примерзшей к обкладу. Морозный воздух бодрил, и слышалась песня, которую распевала Барбетта, ощипывавшая под навесом кур:

— Уедем ко мне, красавица Мод,

Ты мне всех дороже и всех милей! А чтобы ты знала мою любовь, Получишь всё после смерти моей.

Получишь дом, и пашню, и скот,

Я в том поклянусь и печать приложу Поедем со мной, красавица Мод, Любовь я на деле тебе докажу!

Я слушала эту наивную песню и улыбалась. Теперь, когда мы с Аленом покончили со всеми тайнами, когда нашей любви ничего больше не угрожало, даже простенькая народная песенка отзывалась в моей душе волшебными напевами.

Когда Ален приедет, я встречу его самыми вкусными кушаньями, окружу самой нежной лаской, а в спальне… Щеки мои загорались при одной только мысли о том, что произойдет, когда он сожмет меня в объятиях. И никто не встанет между нами, никто не помешает.

— Ты мне обещал после смерти своей Отдать дом и пашню, гусей и коня!

— И я не солгал, Мод, ты всех мне милей, Но все же умрешь ты раньше меня…

Боже, да что там поет Барбетта? Упоминание о смерти было так некстати этим снежным утром. Но к счастью, Барбетта закончила с курами и вернулась в дом, а я вздохнула спокойно, продолжая наводить порядок в потайной комнате.

Вытерев пыль и начистив до блеска подсвечники и каминную решетку, я застелила постель свежим бельем и оглядела комнату с чувством глубокого удовлетворения. Все сверкало, оставалось лишь выскоблить пол, но это я решила отложить на потом. Здесь можно поставить кушетку, постелить толстые ковры, а стены обить восточными тканями. Пройдет время, и эта комната окончательно превратится в уютное убежище, где так забавно будет прятаться от всего мира.

Я вышла из комнаты и заперла ее на ключ. Теперь не было необходимости прятать его, и он болтался на общей связке.

Пепе почему-то стоял у хрустального окна. Свет бил мне в глаза, и я видела лишь силуэт.

— Я иду вниз, Пепе, — позвала я, и он оглянулся.

— Не торопись, Бланш, — раздался совсем другой голос.

Мужчина у окна сделал несколько шагов по направлению ко мне, отступая от потока света.

— Реджи?! — узнала я его. — Зачем ты здесь? Что-то с милордом графом? А где Пепе?

И тут я увидела, что он держит в руках — перчатки. Перчатки из тонкой кожи прекрасной выделки.

— Вот как, — медленно произнесла я, пятясь по мере того, как он приближался. — Значит, ты все-таки возвращался в беседку в тот день…

— О чем ты? — спросил он.

Я смотрела на него — на Реджи, которого знала с детства, с которым не боялась ни лесных чудовищ, ни книжных разбойников, никого-никого. А теперь он сам был для меня пострашнее любого чудовища.

— Милорд рассказывал, что на столе в беседке были лишь поднос и крышка от подноса. Ты вернулся, чтобы забрать чайник и перчатки…

— Не понимаю тебя, — он стоял уже рядом, а я прижалась спиной к стене, лихорадочно пытаясь сообразить — услышат ли мой крик слуги на первом этаже, и куда подевался верный Пепе.

— И правда не понимаешь? Что же я сделала тебе, что ты хотел меня утопить?

— Утопить?! — он уставился на меня с таким удивлением, что я усомнилась в своих предположениях.

— Как ты вернул перчатки? — пошла я напрямик.

— Мне их передали…

— Кто?!

— Я передала, — раздался позади хрустальный голосок.

— Леди Милисент… — прошептала я, понимая, что попала в ловушку.

Дама ле Анж поднималась по лестнице, изящно держа подол, и приветливо улыбалась мне. Очень приветливо.

— Вы потеряли своего милого слугу, леди Бланш? — спросила она медоточиво. — Так вот он, лежит на ступенях. Почему-то решил прилечь и поспать среди белого дня.

— Вы отравили его?! — воскликнула я.

— Отравила? — красавица обиженно надула губки и захлопала глазами. — Ну что вы, я же не злодейка какая-нибудь. Он всего лишь спит, и будет спать достаточно долго, чтобы мы успели…

— Мы?! — я посмотрела на Реджи. — Так ты с ней заодно?

Прежде, чем Реджи успел что-то ответить, Милисент промурлыкала:

— Конечно, заодно. Мы с ним давние друзья. Вместе навсегда, до самой смерти. Так ведь, милый?

Я видела, что Реджи поморщился, но опровергать слова Милисент не спешил.

— Мне надо было об этом догадаться, — сказала я, стараясь не терять хладнокровия, находясь между этими двумя змеями. Именно сейчас я отчетливо поняла, о каких врагах говорила Вильямина. Одна змея — Сильвани. С ним не составило труда справиться. Но вот эти змеи… Пляшущие вокруг нас с Аленом, уверенные в силе своего яда… — Слишком уж осведомлены вы были о том, что происходит в нашем доме, — я пыталась потянуть время, потому что было очевидно, что намерения парочки были отнюдь не добродушными. — И ты, мой бывший друг, когда напропалую сплетничал о том, что говорил граф, и вы, леди, когда поспешили похвалить сбритую бороду милорда, хотя его самого еще не видели.