По темной стороне (СИ) - Огинская Купава. Страница 44

Оставив на тунике кровавые разводы, русалка оторвалась от меня, прекратив обнюхивание, прострекотала что-то непонятное и быстро уползла, на прощание скользнув хвостовым плавником по моей ноге.

Минут пять я просто пыталась вспомнить, как правильно дышать, попутно стараясь унять расшалившееся сердце, и как-то не заметила тот момент, когда мы пробили русалочью линию и вышли в тихие воды.

Столь близкое знакомство с одной из морских ведьм не смогло оставить меня равнодушной, вот только поделиться своими впечатлениями мне было не с кем…

Остров неумолимо приближался, сектанты носились по палубе, сбрасывая тела русалок в воду и перетаскивая своих убитых на корму корабля.

Замывать кровавые разводы никто не спешил, равнодушно глядя на то, как кровь засыхает, намертво въедается в дерево и пахнет. От густого медного запаха у меня в горле встал ком, который никак не получалось сглотнуть. А сектанты бегали мимо, что-то обсуждали, с надеждой поглядывая на Потухший остров, уже так хорошо различимый на горизонте.

Охотник, который, Закатный и та еще скотина, нашел меня почти перед самым прибытием. Принес воды.

— С чего бы такая щедрость? — сипло спросила я. Пить хотелось просто зверски, но молча принять подачку просто не получилось.

— ‎Ты привела мне в руки жрицу, — с пробирающей до самого нутра улыбкой проговорил он, поднося горлышко фляги к моим губам, — если бы не ты, я не смог бы выполнить этот заказ. Считай это моей благодарностью.

— ‎Это еще почему? — спросила я, не спеша пить.

Охотник уже собирался что-то сказать, возможно, даже объяснить, но я его перебила:

— Хотя нет, мне не интересно.

— ‎Не интересно? — удивился он, настойчиво тыкая флягой мне под нос. — Пей, ты же хочешь, я вижу.

И я сдалась, прижалась губами к горлышку, жадно глотая прохладную, такую сладкую воду, и утвердительно фыркнула.

Почему мне должно быть интересно, если я помню разговор Раяра и Вэйда в Сумеречной зоне? Этой ночью Селина должна была стать женщиной, тем самым обезопасив себя от сектантов, но в ее жизни появилась я. И вот, плывем мы теперь вместе с ней на корабле, среди упорных адептов, на верную гибель.

Шикарное завершение жизни, ничего не скажешь.

Хотя, был у меня один вопрос, который нужно было прояснить:

— А с чего вы взяли, что задание выполнено? Может жрица уже того, не жрица давно.

Видимо, я действительно сделала ему просто огромное одолжение, раз он послушно показал мне тонкий плетеный браслет с вделанным в него прозрачным камнем:

— Жрицы — благословленные Мирай носительницы искры. Вступая в брак, жрица теряет свое благословение, и искра гаснет, — коснувшись пальцем камня, Охотник дважды по нему стукнул, — он показывает горит ли еще искра. У той девочки она просто удивительно яркая.

— ‎Вот же… черт.

— ‎Еще? — предложил он, качнув флягой.

— ‎Нет.

Посидев еще немного, возможно даже в ожидании благодарности, мужик все же ушел.

А я осталась одна дожидаться, когда мы причалим, и меня перетащат с корабля на землю, чтобы впоследствии убить.

Ждать, к сожалению, пришлось недолго.

Шлюпка, в которую меня спустили с корабля, за считанные минуты добралась до берега, ткнулась носом в черный песок и остановилась, мягко покачиваясь на волнах.

А корабль, небольшой, покатый, черный, с опущенными парусами, на котором осталась сидеть Селина, хорошо просматривался с берега. И я могла любоваться им все время, что меня тащили с сыпучего, ненадежного берега вглубь острова.

В десяти минутах ходьбы, на почти неотличимом от всей другой равнины вычищенном пустыре уже был вырисован круг и расставлены свечи. Тут ждали только меня.

Ждали и дождались.

— Опять рисовать на мне будете? — уныло поинтересовалась я. Это же просто запредельный уровень великого неудачника. Повторно попасть под один и тот же лобзик.

Мне не ответили, свалили на землю в круг мгновенно зажегшихся свечей, но хоть руки развязали. Шевелить ими я, правда, еще не могла, но Охотника поблизости не было, он на корабле остался, а эти болванчики не знали о моей крайней опасности.

Вот сейчас… сейчас. Только руками шевелить смогу, сразу им устрою.

В смысле, конечно, я просто Раяра вызову, это он им уже устроит.

Не учла, правда, я одного: чувствительность к рукам возвращалась медленно и болезненно, а сектанты действовали быстро.

Меня разложили, оседлали, тунику на животе разрезали и все. Выписывал свои каракули лысый быстро и умело, но по живому, безо всяких прошлых обезболиваний, не обращая внимания на то, что я заглушаю его бормотание своими повизгиваниями.

Я пыталась дергаться, дрыгала ногами, но все, чего смогла добиться — это болезненных судорог, оглушивших меня на некоторое время. Задохнувшись от боли, не имея возможности дышать, я запрокинула голову, хватая ртом воздух.

Мужик, не отвлекаясь на мелочи, продолжал бормотать и вырезать.

А у меня просто в глазах потемнело, правда, потемнело как-то неправильно. Будто бы не свет выключили, а медленно опустили занавес.

Окружившие нас сектанты возбужденно зашептались, и мне это что-то так не понравилось, так напугало… короче, лучше бы они молча стояли. Потому что рука к амулету дернулась сама. Я ее не чувствовала, и амулета, зажатого в пальцах, тоже не чувствовала, но очень громко и крайне истерично рявкнула, кажется, даже вслух:

— Раяр!

Лысый сбился с мысли, на мгновение заткнулся, сраженный всколыхнувшимся в душе ужасом при звуке знакомого имени, но быстро взял себя в руки и вернулся к вырезанию.

И очень даже зря.

Перед глазами у меня прояснилось как раз в мгновение, когда Раяр появился, как всегда внезапно и очень эффектно.

Вырвался из всклубившейся тьмы, весь такой смертоносный и злой до чертиков, осмотрелся…

Я ему сначала очень обрадовалась, со всей щедростью вдарив по нему просто запредельной дозой счастья. Могла бы — зацеловала его прямо при всех, прямо в эту его страшную, потемневшую от злости рожу чмокнула бы.

Тут-то, совсем некстати, я и осознала, что он уж слишком злой, причем на всех без разбору. Даже на меня.

Да так зол, что даже моей радости не почувствовал, не смогла она пробиться сквозь стену его гнева. Раяр сделал шаг к нам. Всего один шаг, но я прямо почувствовала, как замечательно было бы оказаться подальше отсюда.

Подозреваю, замершие в ужасе сектанты тоже об этом думали, но им было не сбежать, а у меня, кажется, имелся шанс.

По крайней мере, когда я подумала о том, что не хочу находиться так близко к хейзару, который в бешенстве, перед глазами потемнело, а меня будто бы дернуло в сторону. Головой вперед.

Выскользнув из-под сектанта, я на одно короткое мгновение задохнулась, утонув во тьме, и меня тут же выбросило. В нескольких сантиметрах над землей, на приличной скорости и прямо об землю. Об черную твердую землю. Разодрав в кровь локоть и коленки, серьезно отбив бок и плечо, я прокатилась по инерции метра два и, вместо того, чтобы остаться лежать, подскочила. Меня будто бы подбросила в воздух и поставила на ноги неведомая сила.

Резко крутанувшись, я нервно, заполошно огляделась, истерично смаргивая с глаз наплывающую черную пелену. Заметила ошалевших сектантов и белого как мел Раяра, смотревшего сейчас исключительно на меня, и замерла.

В одно мгновение я оказалась метров на тридцать дальше от круга, в котором только что лежала и, соответственно, от моего кошмара.

— Яна, — хрипло позвал он, и в его голосе мне чудилась… мольба?

И я бы отозвалась, честное слово отозвалась бы, но не могла. Голос просто не слушался, и дыхание перехватило от невероятных, невозможных, просто непостижимых и таких волшебных ощущений.

Я не могла говорить, не могла стоять на месте, не могла толком вздохнуть от переполнявшей меня силы.

Мертвая земля щедро делилась со мной своей мощью, что успела накопить за долгие годы соседства с охранной завесой. И вся эта невероятная сила, колкая, холодная до онемения и в то же время жгуче-горячая, она вся была во мне. Казалось, я заполнена ею до краев, но каждый раз, как появлялось ощущение, будто места больше нет, новая волна, проходящая по ногам и затихающая в груди, на уровне сердца, находила для себя уголок.