Янтарные слезы Феникса (СИ) - Мозговая Екатерина. Страница 64

Глаз приоткрыть практически вышло. Наполовину. Этого хватило, дабы узреть два плоских, тарелкопобных лица, склоненных надо мною. Страшных до того, что упомянутый храбрец мигом зажмурился и решил, что дальнейшее отстаивание добродетели обойдется без его участия. Слишком уж увиденное впечатлило. Да там от одних шрамов, можно всю жизнь кошмарами маяться, не то что, в общем… По четыре глаза, с бельмами и нарывами, пара скрюченных носов, с широкими, одутловатыми ноздрями, рты, лишенные губ, и кожа, изрытая порезами и вмятинами, сероватого оттенка "свеженького" покойничка. В общем, я впечатлилась. Все ж таки сны снами, а наяву и клюква кислее. Вот и увиденное, превзошло ожидания.

— Бархрат, — скомандовал тот же повелительный глас раздраженно, и от меня отстали.

Даже не так — отпрянули, будто от Зараженной. Хотя уж кто-кто, а эти ребята, такими страхами страдать не должны.

"Время" — вновь перевел мой мозг, и я ощутила…

Облегчение?

Нет, страх, он гони не гони, а присутствовал, словно брат родной, вознамерившись задушить меня в объятьях. Только не пламенных, а хладных. Он струился по коже ручейками липкого пота, холодил сердце, замедляя его ритм, и студил кровь, сделав ее не в меру ленивой и неторопливой. Казалось, проткни мне палец, и даже капельки не вылезет, до того она сделалась сонной. Наверное, именно поэтому, я и испытала желание, наконец, покончить с этим поскорее…

Шаги. Грузные и торопливые, приближались, отмеряя последние мгновения моей жизни. Заставляя напоследок в который раз с горечью осознать, сколько всего я не успела, не увидела, не познала. Кулаки сжались, зубы сцепились. Перестань жаловаться, Фирсен. Лучше представь, как много тварей ты сегодня заберешь с собой… Особенно не терпелось добраться до тети. Вот уж кого я собираюсь сопроводить за грани самолично.

Успокоилась, замерла, как полагается приличной пленной и вознамерилась абстрагироваться от происходящего.

Не дали.

А попробуй тут абстрагируйся, когда в нос дыхнуло таким смрадом от наклоненной ко мне впритык андрогиновской пасти, что глаза, продолжая разумно жмуриться, заслезились. Вот ведь, даже не предполагала, что расплачусь не от того, что страшно или жалко себя, а потому что кто-то в жизни не чистил зубов. А если еще учесть, что на его морде не один, а два источника зловония, то и вовсе беда.

В следующее мгновение на лицо легла рука, с костистыми, ужасно жесткими пальцами, будто были они обтянуты не кожей, а древесной корой, не позволяя отстраниться от этакой компании.

— Бр-р-раайдэрг.

Прорычало чудище, ибо отнестись к этим ошибкам Богов, как к разумным не выходило, и по мне вновь ударили проклятым воздействием. Причем ментально. Стремясь подчинить и тело, и разум, и душу. Не сопротивлялась, прекрасно понимая на чьей стороне перевес сил. И далее все происходящее воспринималось мной скорее, как со стороны. Словно детальный, красочный, и жуткий до рыхта сон.

Перволюд, удовлетворившись проделанной работой, зазвенел вмонтированными в камень цепями. А вскоре и на меня их нахлобучил крест-накрест, следом заведя странную, тягучую песню, смысл, которой ускользал от мозга. Сопровождая словесные излияния небольшими царапинами. Первая досталась лбу. Две другие запястьям. Прочие исчертили лодыжки. Боли не было. Ничего не было. Даже алтарь больше не мучил спину, а оголенные ступни перестали мерзнуть. Что странно. Поскольку в основе колдовства проклятых — страданию отведена роль почетная призовая. А тут… Даже вереница выцарапываемых на мне символов выдалась на диво деликатной.

Впрочем, глупо жаловаться, верно? Однако и расслабляться рановато, нечто подсказывало — это далеко не основное блюдо…

В какой-то момент, навеянное спокойствие отступило, будто успешно отыгравший свою роль актер, уступив ощущению гораздо более неприятному. Меня затрясло. Это была даже не дрожь, нет. Так скорее выглядит эпилепсия, в простонародье больше известная, как падучая. Зубы сжалились до скрежета, того и гляди покрошатся. Пальцы рук и ног свело судорогой, а голова запрокинулась, бесконтрольно забившись затылком об равнодушный камень.

Этак я сама себе раньше времени череп проломлю, и не видать им дармовой силы стихий.

Словно придя к таким же выводам, голос четверорукого вожака возвысился до крика. Торжественного и страшного, предвещающего всевозможные кары всем непокорившимся его воле и силе ранее.

Земля задрожала, с потолка посыпались мелкие камушки, будто намекая — этак и до обвала недалеко. Что в принципе, вполне реальный исход местного "сборища". А что? Они ведь хотели, чтобы горы рухнули? Почему не сейчас?

Андрогин, совершенно не обращая на "деликатные" намеки природы внимание, продолжил горланить проклятье, заставляя меня выгнуться, упершись многострадальным затылком и ступнями об алтарь. Цепи натянулись, впившись в кожу, глаза приоткрылись, ибо веки враз лишились сил держать их сомкнутыми. И я увидела, как проклятый вздымает ввысь две верхние руки с кинжалом, угрожающе занося его надо мной. Лезвие металлического убийцы сверкнуло чернильной вспышкой и…

Открывать портал в обличье Феникса вышло еще проще, нежели в человеческом облике. Только вот… Точка перехода сбилась, выбросив отряд во главе с отцам Лии рядом со входом в подземелье дроу. То есть добраться до места основных событий сразу не представлялось возможным. Придется пешим ходом. А это время, которого, чуяла птичья сущность оборотня, до страшного мало. Вод ведь, рыхт.

— Все как предсказано Арсенией, — прошептал рядом Лиррен, который, казалось, после известия о побеге дочки не просто постарел — состарился. И столько горькой безнадежности вылилось в одной строчке.

Демирин не сдержал яростного клекота, и понесся в темный провал подземного хода первым, становясь одновременно и проводником, и факелом. К рыхту все. В конце концов, раз уж мирозданию так нужны эти слезы, отчего ж не всплакнуть. Пусть подавится. Тем более, что у него тоже предсказание имеется. Личное. Он просто не позволит ей погибнуть, любой ценой. Сия мысль стала тем гарантом, не позволяющим паникующему парню провалиться в муторность ощущений с головой. Он спасет вредную, языкастую, непокорную, горделивую, упертую, и невероятно любимую девчонку во чтобы то не стало. И если повезет, то до конца своих дней, совершенно не гнушаясь подлым приемчиком, станет напоминать ей этот случай, требуя любви, ласки и заботы. Да, и стыдно ему не будет. После всего, что она заставила его пережить и прочувствовать, это еще малая плата. Весьма и весьма.

Туннели, словно издеваясь, сменялись еще более извилистыми, темными, и узкими переходами, ведшими неизменно вниз. Раздражало все. И протяженность пути, и медлительность спутников, не способных перемещаться со скоростью подвластной птице, и собственная невозможность, оставить их далеко позади. Нет, он не переживал, что они заплутают. Сними ведь Чарчер. Да и принц не единственный оборотень среди солдат. Но самому Демиру, думается, при встрече с проклятыми явно нужна силовая поддержка. Дураком он не был и если мчался на подвиг по спасению девы в цепях, то уж точно не с гордым лозунгом: "Любовь — спасет мир"

Бесчисленная вереница проходов, что тех нор и далеко не кротов, превратилась в этакое чудище, по щупальцам, которого им пришлось блуждать. Только вены его отравлены страхом, будто ядом. Иначе откуда чувство паники и крамольная мыслишка, словно поломанная механическая кукла, причитающая тоненьким голосочком, заставившим оперение вздыбиться и распушиться: "Не успеешь, не успеешь, не успеешь…"?

К рыхту.

Четверорукие появились в одном из проходов совершенно вовремя, поскольку волнение, накрывавшие крылья не хуже силков птицелова, уже изволило просто душить. А так… Феникс полыхнул первозданным пламенем, и если раньше он с помощью него мог только отбиваться, то теперь… Мда, определенно, дав волю своему тотему Мир многое приобрел. Андрогины полыхнули аки дополнительные источники света, на кои, если честно, здесь было туго. Осветив округу едко дымящим, и с ужасом верещащим заревом. Следующих поразил рарх, коему тоже не сиделось во дворце, несмотря на всю свою дипломатическую ценность и недовольство свиты. Но занимало сие Феникса мало. Разъедающая кислотой ревность, мучающая сердце оборотня так долго, сейчас казалась смешной и совершенно незначительной, будто медяк, изъеденный ржавым налетом — проще выкинуть, чем пытаться пристроить.