Король решает не всё (СИ) - Марс Остин. Страница 41
— Что? — невесело вздохнула Вера, он тихо ответил:
— Ничего.
«Дзынь.»
— Ну я же не слепая, — начиная раздражаться, сказала Вера.
— Простите, — он стал поправлять халат, старательно пряча глаза, — мне пора.
«Дзынь.»
— Куда пора, спать? — нервно фыркнула Вероника. Он нашарил пояс халата и стал его завязывать, Вера запрокинула голову, хватаясь за виски и рыча: — Хватит, а? Поставьте себя на моё место — я о вашем мире ничего не знаю, я вообще ничего не могу понять, это страшно бесит!
Он сел ровно и закрыл глаза, медленно глубоко дыша, как будто пытался успокоиться или собраться с силами, Вера смотрела на его напряженное лицо, дрожа как струна и не дыша, чувствуя, что ещё совсем чуть-чуть и она взорвётся. Он медленно поднял руку и провел согнутым пальцем по её бедру до колена, её осыпало болезненно-острыми мурашками от затылка до кончиков пальцев, от напряжения звенело в ушах. Он глубоко вдохнул и убрал руку, чуть слышно прошептал:
— Простите. — И замолчал.
У неё мелко дрожало где-то глубоко в груди, казалось, если он сейчас ничего не сделает — она просто рассыпется, распадется, как карточный домик. Он медленно глубоко вдохнул и поднял голову, заглядывая в её глаза, она смотрела в них как в темную пропасть, ничего не видя, но чувствуя головокружение от высоты.
— Что? — хрипло прошептала она, почти умоляюще, — вы можете мне объяснить, за что извиняетесь?
Он медленно закрыл глаза и качнул головой:
— Нет, — открыл и опять заглянул ей глаза, пропасть как будто слегка осветилась и Вера почувствовала озноб, внезапно поняв, что падать даже ещё дальше, чем казалось в темноте. — Простите. Я не хочу говорить правду, а соврать не могу, — он зажмурился и потёр лицо, дернул щекой: — То есть… наоборот. Я не хочу врать. И не могу сказать правду.
«Дзынь.»
— То есть, могу, — с болью поморщился он, обречённо заглянул ей в глаза, — но от этого никому не станет легче, только хуже. Зачем? Всё и так только хуже и хуже…
Она дернула уголками губ, обозначая слабую улыбку:
— Я всё ещё ничего не понимаю.
— И не надо. — Он отвел глаза, стал смотреть прямо перед собой, нервно теребя пояс, развязал его, вытащил и стал наматывать на руку. Вероника сидела рядом, чувствуя онемение во всем теле и тяжелые удары сердца, качающие, как волны, жадно смотрела на министра Шена и кожей чувствовала его напряжение, как будто ему зверски больно, но он ничего не может сделать и страдает ещё больше от собственного бессилия.
«Солнце моё, что с вами? Как вам помочь, что сделать?»
Нервное оцепенение сжало её всю, сдавило, ей было больно на него смотреть и ничего не делать.
Она медленно протянула руку и тронула кончиками пальцев его плечо, так же, как и в прошлый раз, ощутив жар тела гораздо ближе, чем ожидала. Он не пошевелился, но ей показалось, что ему стало ещё больнее.
— Что я могу для вас сделать? — чуть слышно спросила она, он молча качнул головой, она умоляюще прошептала: — Хоть что-нибудь? — сильнее сжала пальцы, погладила его плечо. Он шумно выдохнул, расслабляясь и стекая по креслу, наклонил голову и прижался щекой к её пальцам, шепча:
— Вера… прости. — Приподнял плечо, прижимаясь щекой плотнее, с силой потерся о её руку и она услышала, как короткая щетина скребет по её ногтям. Он тут же напрягся и отстранился, смущенно усмехнулся: — Колюсь?
— Чуть-чуть, — она улыбнулась и провела пальцами вверх по его шее, специально слегка цепляя ногтями щетину, ласково погладила по щеке, вдоль скулы, до виска и опять вниз.
— Вера, пожалуйста… — он отодвинулся, шепот был пронизан болью, она вздрогнула и убрала руку. Он смотрел в пространство перед собой, голос был безжизненный и тихий: — Сделай, как я скажу и ничего не спрашивай. Я сегодня сюда не приходил. У нас с тобой исключительно деловые отношения. И больше никогда так не делай. Пожалуйста.
— Почему? — почти плача, выдохнула она, он качнул головой:
— Мне очень нравится с тобой… работать. Но ничего больше не будет, это от нас не зависит. Поэтому… просто забудем и не будем к этому возвращаться. Хорошо?
— Ладно, — она нервно сцепила пальцы, сжала изо всех сил, ничего не чувствуя. — Хорошо.
— Вот и хорошо. — Он встал, чуть покачнувшись, как будто голова кружилась, взял свой исчерканный лист и молча ушел в портал. Вера увидела его пояс, забытый в кресле, намотала на руку и пошла в постель.
Она мечтала, чтобы ей ничего не приснилось.
Глава 5
Будильник зазвонил в одиннадцать, но она ещё долго не вставала. Лежала, пустым взглядом глядя в потолок и перебирая в пальцах скользкий шелк его пояса. Рассматривала узор ткани, кленовые листья, вытканные матовым черным на блестящем черном, представляла, как такая же ткань обнимает плечи господина её обожаемого министра…
«Что со мной творится? Что с ним творится? Что с этим гребаным миром, что с моим гребаным телефоном, сколько можно звонить?!»
Вероника нервно схватила телефон и дрожащими руками выключила будильник. Одиннадцать ноль восемь.
«Итак, новый день. Здравствуй, день. Что мы сегодня будем с тобой делать, какие планы?»
За окном пели птицы и скрипели колеса экипажей, стучали каблуки.
В голове была гудящая от напряжения тишина и громогласный шорох скользящих по его шее ногтей. Этот звук занял всё её сознание, электрической волной хлестнул по коже, подняв в атаку полчища шипастых мурашек.
«Господи, а я так надеялась, что за ночь это пройдёт…»
Она понимала, что нужно встать и занять себя чем-нибудь, но не чувствовала в себе сил оторвать голову от подушки, тело ощущалось тонкой безвольной оболочкой, до краёв наполненной вялой обреченностью, каждое движение давалось с трудом.
«Вставай. Возьми себя в руки, лентяйка, просто возьми и встань.»
Было такое ощущение, что мозг отдает команды, а до мышц они не доходят, как будто из механизма выпала шестеренка и двигатель вертится вхолостую.
«Тряпка. Размазня. Встала, поела и пошла чертить. Быстро.»
За окном шумел город, в голове крутился, как заевшая пластинка, усиленный до нереальности шорох ногтей по щетине.
«Госпожа, мать вашу, Вероника, оторвите задницу от кровати и переместите в кресло, страдать можно и за работой.»
Она почти видела, как встает и идет, но в реальности все так же лежала и смотрела в потолок, ненавидя себя за это.
«Надо просто делать всё по очереди. Сначала встать. Потом одеться.
Начнем. Вставай. Вставай.»
Ей хотелось себя ударить. Влепить самой себе с разворота, как Тошка тому бедняге на видео, смачно, так, чтоб все мысли вылетели куда-то в судейский стол.
«Вставай. Твою мать, вставай!»
Потолок медленно кружился перед глазами.
В гостиной раздались шаги, заставив её дернуться и сесть на кровати, лихорадочно пытаясь размотать десятки раз обернутый вокруг ладони пояс. Скользкий шелк внезапно стал шершавым и вцепился в руку, как живой, Вера почти видела, как кто-нибудь, Эйнис, например, вламывается в спальню и ехидно вопрошает: «А что это ты тут делаешь? А чей это пояс? Откуда он у тебя?»
В коридоре заскрипели половицы, Вера наконец содрала с руки пояс и сунула под одеяло, вскочила с кровати и молниеносно застелила её, набросила покрывало, схватила со стула штаны и впрыгнула в них, обулась, пригладила волосы, посмотрелась в маленькое зеркало возле двери.
«Морда как морда, прямо не верится. Даже как будто выспалась и отдохнула, ха.»
Она решительно толкнула дверь и вышла из спальни, заглянула в кухню, откуда доносились шорохи и скрипы, увидела Эйнис и вздохнула с облегчением. Блондинка обернулась и криво улыбнулась:
— Утречко, соня.
— Обед уже, — усмехнулась Вероника, прикрывая рукой зевок, кивнула на пакеты на столе: — Это что?
— Это я купила тебе продукты, — скорчила рожицу Эйнис, — с тех пор, как Барт слился, это моя обязанность. А это тебе ночнушка, — она достала из пакета большой сверток и бросила Вере, ехидно пропев: — Ты же у нас сама себе не можешь купить, ходишь, бедняжка, как бомж, полуголая.