Болтливой избы хозяйка 2 (СИ) - Шкот НатАша. Страница 40
— Да… — почему-то это было неприятно слышать. Степка не любила Николая, но больно знать, что мужчина, с которым делила кровать не один год, просто использовал тебя в своих целях, — так вот, сначала я думала, что ты с Никитой просто не допустите, чтоб после… водяного поцелуя случилось нечто непоправимое… ну, ты понимаешь о чем я… А теперь, склоняюсь к мысли о том, что его, возможно, придется напоить силой. Если мой план соблазнения не сработает. Попытка всего одна, если не получится в этот раз, он нас больше к себе не подпустит.
— К-хм… надеюсь справимся… Может, позвать остальных? Ты не думай, я не трушу, но оцениваю силы противника объективно. А твой огневик не прост.
— Он не мой.
— Огневик не прост, — исправился олигарх.
— Митя… уехал. Гор болен…
— Значит, позовем соседа и мента, не против? Вчетвером и огневика легче бить, — переиначил известную поговорку.
— Да… в общем нет… только уже времени маловато, надо было раньше договариваться…
— Это оставь мне, я поговорю с ними.
— Спасибо, Антош.
Николай приехал вовремя. На часах было без малого девять, когда он ступил на крыльцо того самого Дома. Но не успел он занести кулак, дабы постучать в дверь, как она распахнулась. Это было первое, что его насторожило.
Хозяйка не встретила его на пороге, но до ушей донесся голос охоронницы:
— Фуф, прибыл, касатик, наконец-то!
— Скучала, клецница? — хмыкнул он.
— Еще чаво! Чуйствами не пылаю, да токмо лен не делен! — фыркнула в ответ Лукерья.
— Это правильно. Я бы даже сказал, мудрО!
— С хозяюшкой бяда! — перебила охоронница, — ты в самую пору!
— А что такое? — встревожился мужчина, снимая обувь и верхнюю одежду. Кожей почувствовал чье-то молчаливо-назойливое присутствие, но отмахнулся, поспешив внутрь.
— Слагалила она, башка дурья! Души соединяла целую ноченьку. Вот, откат, теперича!
— Хм… — огневик резко затормозил, не ожидая услышать такое. Что угодно, но не это.
— А я пресекала, мол возратка накатит, не отвертисся! Дык, не внимала, лихомудра! — бубнила Лукерья не умолкая, — молодежь ныне пошла, вестимо поболе нашего ведают!
— Твою ж, да через копыта! — проронил Николай, оробев, — и… что теперь с ней делать?
— Как чаво, мозги-то взбаламуть! Мужика ей нать!
— Сдурела, клецница? — пришел в себя огневик, мотнув головой, — забыла о правилах?
— Ой, упросом тебя прошу, мниха токмо не сыгрывай! Али не ведаешь, как горячку девичью загасить, да по-быстрому?
— Кто, я?
— Нет, лихо одноглазое!
— Язык бы тебе вырвать, баба черноротая! — рассердился огневик, — где… она?
— В опочивальне, ясно дело. То рюмсает, то рдеет. Ты, часом не сиволап, управесси? Аль кого иного прикликать? Соседушка недалече живеть, не моргнешь, как…
— Стули пасть, клецница!
— А чаво такова? Чай не странь он ей! — продолжала задирать огневика охоронница, — да с охоткой мужик примчит, покамест ты выхеривать свои забобоны буш…
— Вот лоха! — выдохнул Николай, — куда идти? Веди, да помалкивай!
— Вот и ладно, благо дело делай смело! Сворачивай, да не туды, а сюды! А теперича по сходням…
— Разберусь, а вы здесь оставайтесь!
— Ты чаво дивый-то такой? Нешто то зазорно? — казалось, даже Лукерья удивилась, — целомудренник, власно…
Что странно, огневик смолчал, лишь сильнее сжал кулаки, когда поднимался вверх по лестнице.
— Ты это, Николаша! Век-то короток, не вороти нос от щербету! — крикнула клецница напоследок, не в силах сдерживаться и хихикнула.
— Что бы ты ведала, пустая ветрогонка… — ответил огневик сквозь зубы.
— Хвате, ера! А то воротится! — шикнул Егорыч, — докаркаешси!
Мужчина помедлил, прежде чем нажать на ручку и отворить дверь. Выдохнул из груди весь воздух и переступил порог спальни.
Женщина стояла у окна, спиной к нему. Большое, круглое, оно освещало комнату, а лучи солнца подсвечивали контуры женского тела сквозь тонкую сорочку. Кроме белой, в пол сорочки, оголяющей плечи, на ней не было ничего и огневик сглотнул ком, четко разглядев ее лопатки и ямочки на ягодицах.
Она упиралась ладонями в затянутое изморозью стекло, склонив вниз голову. Длинные локоны, спутанными прядями падали на одно плечо, на лбу схваченные белой лентой. Изящная шея с выпирающими позвонками, покрытая мурашками, показалась ему дивно прекрасной.
Сердце, которое он давно считал мертвым, вдруг подало признаки жизни и стукнулось в грудную клетку, причинив боль. Какое-то далекое сходство, незримый, полупрозрачный облик возник в памяти и ту же истаял. Нет, не она, показалось…
Женщина застонала. Этот полу-стон, полу-всхлип, дивной мелодией ударил по вискам, напомнив, что он все еще жив и что он мужик! Инстинкты, мать их!
Огневик ослабил ворот, почувствовав, что воздуха не хватает. Но когда она захныкала и убрав руки от стекла, стала гладить себя по бедрам, задирая сорочку, сам не заметил, как сделал шаг вперед. Второй и третий дались сложнее, но стоило ему уловить ее аромат, как пропал окончательно.
Дремавшие столько лет эмоции и желания обладать женщиной, встали на дыбы и нужно было время, чтоб вновь покорить их, унять… Но он ведь был так близко…
Видел, как женская ладошка, скользнув вверх по талии, несмело легла на грудь и сдавила ее. Сам едва не застонал. Разделяющий их шаг преодолел бесшумно и остановившись в миллиметре, положил свою руку поверх узкой ладони. Женщина дрожала. Ее била мелкая дрожь, которая тут же передалась и ему, к тому же она так бесподобно пахла…
Степка зажмурилась изо всех сил, аж глазам больно стало. Ей было так страшно, что он раскусит ее маскарад и увидит в отражении стекла истинные чувства. Прикусила губу и снова застонала, надеясь что стон сойдет за страстный, хотя ей он казался стоном брезгливости. Но роль требовалось доиграть до конца…
Николай склонил голову и потянул в себя запах волос. Они пахли иначе, не так, как у… Впрочем, это было так давно, а женщина, стоящая рядом была настолько живой, что огневик отпустил себя…
Вторая ладонь легла Степаниде на живот и прижала к мужским бедрам крепко, не давая шанса вырваться, а губы коснулись шеи. Степка вздрогнула и почувствовала, что от страха подогнулись колени. «Черт, хреновая из меня актриса…»
Возможно Николай и почувствовал бы ее страх, не стой позади него Никита и не имей он власти над запахами. Все они угасли силой одной его мысли, оставив витать в воздухе лишь запах обнаженной женщины.
— Ни-да-ра-а-а-а… — прошептал огневик, обжигая поцелуем белоснежное плечико, — моя Нидара-а-а-а…
Степка была на грани. Больше не было сил держаться и поэтому она приподняла лицо вверх, как бы прося поцелуй. Дальше Николай все сделал сам. Резко развернул ее к себе, приподнял за плечи так, что пришлось стать на цыпочки и впился в губы.
Всего на мгновение она испытала на себе страсть огневика. Это было подобно огненной лаве, окатившей все тело от губ, до пальчиков ног. Степке казалось, что она сейчас лишится чувств и испортит все… Но Николай уверенно раздвинул ее губы и ничего не оставалось, кроме как…
Она вцепилась в него, словно клещами. Одной рукой схватив за волосы, а второй за воротник рубашки и… ответив на поцелуй, перелила воду из своего рта в его…
Он дернулся, сделал шаг назад и распахнул удивленные глаза, все еще затуманенные желанием. И проглотил дар Слагалицы…
Степка уронила руки и упала бы сама, не держи он ее. Взирала на него растеряно, боясь последующей реакции, но в душе ликуя, что получилось. Глянув через его плечо заметила, как все четверо женихов вышли из укрытия и со странными, нечитаемыми взглядами следили за происходящим.
— Нида, что… — Николай, проследив куда она смотрит, резко развернулся. Увидев мужчин, удивленно изогнул бровь. А затем… кашлянул. Из его губ вылетел черный дымок. Огневик скривился, словно от зубной боли, покачнулся.
— Степа, отойди от него, быстро! — вдруг закричал Никита. Степка дернулась пойманной птичкой, сорочка съехала с плеча, почти оголив грудь. Но Николай не позволил ей вырваться. Все произошло за доли секунды, никто ничего не успел бы сделать.