Орлята (Рассказы о пионерах-героях) - Томин Ю.. Страница 19
— За Куликова, за Косырева, — шептал он. — За Родину, за Ленинград! Вот вам за все, гады!
Бил Алька метко. Он не знал, сколько времени прошло: минута или десять. Но вот ряды наступавших гитлеровцев сломались, покатились назад. Атака захлебнулась.
Алька перевел дух, разжал уставшие руки.
Вдруг взрыв раздался под самым бортом катера. Его сильно кинуло в сторону. Алька едва удержался на ногах. Он обернулся и увидел, что командир лежит на палубе. А у штурвала стоит отец. Из-за грохота не слышно было, что он крикнул, но Алька понял по движению губ:
— Давай, сынок, давай!
И в это время новый взрыв — прямое попадание в катер. Отец упал.
Алька бросился к отцу, рванул бушлат на его груди, припал ухом и ничего не услышал…
Гитлеровцы снова пошли в атаку.
Не управляемый никем катер, накренившись на правый борт, описывал круги по реке, а Олег опять стоял у своего пулемета и, приноравливаясь к крутым петлям катера, все бил по врагу.
Бил, сколько себя помнил.
В. Козлов
ШУМЯТ СОСНЫ
Булочка начал сердиться. Немецкие часы с черным циферблатом показывали два часа, а смены все еще не видно. Еще в час должны были сменить. Все-таки он не на твердой земле стоит, а висит на дереве, как лесной сыч. Ноги затекли, автоматный ремень врезался в шею. И самое неприятное — курить хотелось. Махорка и зажигалка лежали в левом кармане. Но курить на боевом посту нельзя. Хотя кто увидит, что где-то в гуще ольховых ветвей сидит на суку человек и курит? Кругом лес. Неба не видно. Булочка пощупал карман. Там, пожалуй, полпачки махорки. И зажигалка, сделанная из патрона, рядом…
Внизу за ореховым тонким кустом треснул сучок. Смена! Наконец-то. Булочка отодвинул ветку. Сейчас из-за куста покажется рыжая голова Василя. Он должен сменить Булочку. Василь длинный и прямой, как жердь. Его в партизанском отряде звали Оглоблей и еще — Орясиной. Конечно, за глаза так называли. Молчаливый жилистый Василь, во-первых, был сильный как бык, а во-вторых, не любил шуток.
Ореховый куст закачался, и в просвете показалась голова, только не рыжая, как ожидал Булочка, а белая и вихрастая. Голова стрельнула по сторонам крупными голубыми глазами и снова исчезла в ветвях. Булочка рванул с шеи автомат, прижал к плечу. Это не смена. Это чужак. Куст орешника не шевелился. Лишь самые верхние ветви чуть заметно раскачивались. В гуще ветвей белели мохнатые ореховые гнезда. Кто-то притаился за кустом. Кто? Ясно, не свой. Свой прятаться не станет. А потом, Булочка всех в отряде знал. Ни у кого не было такой белой головы. Судя по вихрам, голова принадлежала парнишке. А вдруг за парнишкой — немецкая рота карателей? Подавать сигнал или подождать? Булочка решил, что спешить не надо. Переполошишь зазря людей. Недавно с операции вернулись. Устали.
Снова куст закачался. Раздвинулись нижние ветви, и на маленькую сумрачную полянку выбрался невысокий паренек в синей рубахе и просторных зеленых галифе. Широкий командирский ремень со звездой туго перехватил тонкую талию.
— Стой! — приказал Булочка.
Мальчишка остановился. Глаза его зашарили по деревьям. Булочка довольно усмехнулся. В пяти метрах и то не может обнаружить. Маскировочка! Мальчишка пожал плечами и сделал шаг вперед.
— Стой, говорю! — загремел Булочка.
— А я и стою, — спокойно сказал мальчишка. — Если надо, могу сесть.
Булочка сложил губы трубочкой и по-птичьи свистнул. И тут же рядом отозвались. Из-за березового ствола показался Василь. Булочка слез с дерева, подошел к мальчишке.
— Откуда?
— Столбовский я. Гаврилов.
— Сын Ефима?
— Его…
— А что тут делаешь?
— Веди к командиру, — сказал мальчишка. — Дело есть.
— Говори, что за дело, — подал голос Василь. — Я и есть командир.
Мальчишка посмотрел на него, покачал головой.
— Не-е, ты не командир… Не похоже.
Булочка засмеялся.
— А я?
— Ты и подавно, — сказал мальчишка.
Теперь усмехнулся Василь.
— Поворачивай-ка оглобли, малый, — серьезно сказал он. — И забудь дорогу, которой шел сюда… Понял?
— К командиру надо… — сказал мальчишка. — Дело есть.
— Какое дело?
— Веди к командиру.
Булочка и Василь переглянулись, отошли в сторону, посовещались. Мальчишка услышал тонкий тенорок Булочки и глухой бас Василя, но слов разобрать не мог.
— Гляди сам, — громко сказал Василь и полез на ольху. Булочка подошел к мальчишке.
— В Столбове немцы? — спросил он.
— Стоят… У старосты.
— Не могу я тебя доставить к командиру… Не имею права. Откуда я знаю, кто ты такой? Что ты за человек?
— Пионер я, — мальчишка по локоть запустил руку в карман и вытащил красный пионерский галстук. — Вот погляди…
— Неосторожный ты человек, — нахмурился Булочка. — Ремень со звездой. Галстук. Дразнишь немцев?
— Ненавижу их, — сказал мальчишка. — И полицаев. А ремень и галстук у меня были спрятаны в старой бане. К вам собрался — прихватил, — он засунул руку в другой карман и извлек затвор от немецкого карабина. — Фриц купался, я и вытащил. Хотел и ружье, да он вынырнул… Пускай теперь без затвора стреляет.
Мальчишка впервые улыбнулся. Голубые глаза засияли. Белые с желтизной волосы давно не стрижены. Они сосульками спускались на воротник синей рубахи.
Булочка не знал, как быть. С одной стороны, получишь нагоняй от командира, а с другой — уж очень симпатичный парнишка. По глазам видно — не врет. Булочка поправил на груди автомат, сердито сдвинул темные брови.
— Носит вас, чертенят, по лесу! Дома не сидится… — проворчал он. — Ладно, идем до командира, парень… Уговорил!
Булочка сидел на поваленной сосне и чистил автомат. В зубах у него дымила желанная цигарка. В партизанском лагере было тихо. Слышно, как над головой бормочут листья. Солнечный свет, пробираясь сквозь ветви деревьев, выстлал хвоистую землю ярким кружевом. Три землянки, искусно замаскированные молодыми елками, трудно было разглядеть в десяти шагах. О лагере напоминали черные проплешины, что остались от костров. На сосновом суку лениво трепыхались чьи-то заношенные портянки. Полная темноволосая повариха Аглая варила партизанский кулеш из всякой всячины. В большом двухведерном котле кипело и булькало. Булочка поводил носом в ту сторону, причмокивал. Аглая умела вкусно варить. Из крапивы и нескольких рябчиков она ухитрилась приготовить для отряда не суп, а сплошное объеденье. Выкапывала в лесу какие-то корешки, собирала траву для приправы.
Булочка прислушался. Из командирской землянки донесся сердитый голос Ковалева — командира отряда. Отчитывает мальчишку. Упрямый, чертенок! Так и не сказал, что у него за дело.
Маленькая дверь землянки отворилась, и оттуда выскочил красный, взъерошенный мальчишка. Руками он придерживал широченные солдатские галифе. Рывком отбросил вихры с глаз, руки-то заняты, и повернулся к двери:
— У нас все в роду маленькие… И батя. И брат старший. И сестра Тонька. Маленький… Вырасту еще.
— Ишь, генерал! — высунул из землянки голову Ковалев. — Ремень со звездой нацепил… Ты бы еще саблю наголо.
Голос у Ковалева был сердитый, лицо тоже. Это на него не похоже. Обычно он спокойный, выдержанный. В руках у командира — ремень. Булочка даже привстал с дерева: неужели выпорол?
— Ремень отдайте, — сказал мальчишка. — Куда я так?
— Без ремня хорошо, — проворчал Ковалев, но ремень дал. Не со звездой, а свой, брезентовый.
— А теперь бегом в деревню. Да помни, что я сказал!
— Еще и бегом… — сказал мальчишка. — И шагом — хорошо.
Свирепо затянул ремень на штанах, повернулся и вразвалку зашагал из лагеря. Рубаха на его спине вылезла из-под ремня, галифе полоскались, как паруса.
Булочка проводил мальчишку взглядом, повернулся к Ковалеву:
— В отряд просился?
— У нас не детский сад, — сказал Ковалев.