Земля в иллюминаторе (СИ) - Кин Румит. Страница 111

— Нам нужны книги, — сказал Прата.

— А кресла и диванчики будут лучше, чем стулья, — добавил Лива.

— Терминалы, — уже серьезно произнес Кири.

— Холодильник, — внес свою лепту Киддика. Все снова повалились от хохота. — Что? Лучший способ не отрываться от работы — иметь закуску под рукой. Мы же строим дом, настоящий дом. Не только холодильник — нам нужна мини-кухня. Мы будем проводить здесь все время, кроме сна и тех часов, когда мы сидим в классах. И так будет следующие пять лет — а это много. И потом этот клуб останется нашим наследникам, нашим младшим.

— Ты прав, — пытаясь справиться со смехом, отозвался Ивара. — Вы все правы.

— Я бы хотел оранжерею, — тоже посерьезнев, сказал Лива.

— И химическую лабораторию с молекулярным принтером, — заявил Амика.

— Сейф для ценных вещей, — сказал Квандра, — потому что у нас уже есть враги. А еще барельефы на стены. Не забывайте про эстетику. Место, где мы проводим время, должно быть красивым. Оно должно напоминать нам, зачем мы здесь.

— Нам нужно все, — подвел итог Ивара. — Кое-какую мебель можно раздобыть уже сейчас. Но прежде чем мы построим кухню, оранжерею и лабораторию, нам придется доделывать здесь ремонт.

— Ну, это не проблема, — сказал Эдра.

А еще через полчаса Ивара впервые в своей жизни целовался. Это произошло спонтанно. Они с Амикой пошли на грабительскую вылазку, но на полпути остановились и начали отряхивать друг друга от известковой пыли. Их тела были молодыми и тонкими. Пустынные переходы ночной школы отвечали им тишиной. И они не смогли остановиться. Руки Амики проникли к Иваре под одежду.

— Ты сделал это, — прошептал он, — ты сделал это, ты сделал это.

— Чего ты хочешь? — испуганно спросил Ивара.

— Поцеловать тебя.

— Ты уже это делал?

— Да.

— С кем?

— С девочкой.

— Я не девочка.

— Ты никогда этого не делал. — Амика улыбался, его глаза сияли в полутьме. — Ты идеалист, маленький герой, наш командир. Ты собрал нас, хотя мы были никем. Но ты еще никогда не целовался.

Иваре было трудно дышать.

— С чего ты взял, что я стану делать это с тобой?

— Все всегда обгоняют только в одном. Вы почти все обогнали меня умом, волей, эрудицией. А я обогнал тем, что целовался с девочкой в одиннадцать лет. Но мне больше не интересны девочки. Я понял это почти сразу.

— Что тебе не интересны девочки?

— Ты глупеешь, когда я рядом, краснеешь, когда Эдра травит свои тестостероновые байки, слабеешь, когда я касаюсь тебя. Я почти сразу понял, что мне не интересны девочки. И еще быстрее я понял, что они не интересны тебе.

— Ты слишком самоуверен.

— Меньше, чем ты, когда ты говорил те вещи в кабинете директора.

А потом они уже не могли говорить. Все ближе и ближе они склонялись друг к другу. Ивара на всю жизнь запомнил вкус того первого дыхания, того первого поцелуя: скольжение чужих губ по своим, тянущую силу и удовольствие — бесконечное удовольствие от этого контакта.

Но прошло еще несколько месяцев, прежде чем они пошли дальше поцелуев. Они не знали, как сказать своим друзьям. Но дело было не в этом, а в том, что Ивару пугало его собственное тело. Он боялся того, как с ним это происходит, боялся тумана в глазах, дикого стука сердца, слабости. Ему казалось, что он упадет в обморок прежде, чем Амика успеет снять с него одежду. Но каждый раз, когда Амика касался его, это навсегда врезалось в память. Кожа, гладкие, прохладные изгибы любимого тела. Звук любимого голоса. Твердость объятий. Угловатость лопаток, локтей, ключиц. Запах волос. С годами все это менялось, и каждую новую черту, каждую перемену Ивара запечатлевал в себе. Сквозь годы, проведенные вместе, он запоминал, как менялось тело Амики, как менялся голос Амики, как менялся запах Амики. Мышц становилось то больше, то меньше — в зависимости от того, сколько времени они могли уделять своей физической форме. Волос на теле с каждым годом становилось больше — в них была своя красота. Когда школа заканчивалась, после похорон Вевы, они с Амикой уехали вдвоем.

— Можем ли мы делать это сейчас? — спросил Ивара. — Имеем ли право?

— А разве любовь отменяет скорбь? Ты — часть меня, я — часть тебя. Мы будем любить друг друга. Просто теперь наша любовь будет пронизана скорбью.

Они сняли комнату. Вечером Ивара плакал на груди Амики, а утром лежал в постели и смотрел, как Амика одевается — серьезный, тот перестал быть юнцом, в нем появилась мужественная красота, даже что-то героическое.

— Что будешь делать теперь? — спросил он.

— Кажется, Джада Ра гибнет.

— Я знаю. И что ты будешь делать теперь?

И тогда, впервые в жизни, Ивара пересказал другому человеку сказку про Аджелика Рахна. Амика выслушал его молча; это было хуже отказа, хуже открытого неверия — это было самопожертвование ради безумия. Школа закончилась. Они поступили в университет. И только тогда, постепенно, Амика начал верить по-настоящему, только тогда признался, что не верил вначале.

— Лучше бы ты сказал раньше, — ответил ему Ивара, — а то на протяжении двух лет у меня было чувство, что ты мне изменяешь.

— Ты же знал, что изменяю, — усмехнулся Амика. — У нас обоих были девушки.

— Изменяй мне с людьми, но не изменяй в мыслях. Только это причиняет боль.

И они снова стали счастливы. Еще четыре года счастья. А потом была последняя ночь.

— Я буду тобой среди них, — обещал Амика. — Я не дам им наделать глупостей, и мы найдем ковчег. Ну а если его нет, то мы найдем другую причину, из-за которой там аномалия.

— Я верю в тебя, — ответил Ивара. И они в последний раз касались друг друга, последний раз занимались любовью: изгиб тела к изгибу тела, жар удовольствия, полная уверенность в другом. Потом остался только голос Амики.

— Приезжай после суда. Если денег не будет, мы все равно сможем еще месяц здесь проработать.

— Может, мне надо было так сделать с самого начала. Ехать с вами, забыть про все, что украл у меня брат.

— Он не украл. Но это уже не важно. Он виноват во многом другом. В том, что видит в тебе врага.

— В нас.

— Приезжай.

А потом не стало и голоса. Ивара помнил, как стоял посреди опустошенного и разгромленного исследовательского лагеря, а в голове билась одна-единственная мысль: «Никогда».

— Никогда больше не увижу их лиц. Не пожму их рук. Никогда больше мы не будем смеяться вместе только нашим шуткам. Никогда больше они не дадут мне своих идей. Никогда больше не поцелую его губ, не увижу его глаз, не почувствую его ласк. Никогда больше не буду счастливым. Никогда не смогу улыбаться. Никогда не найду ковчег. Навсегда останусь один.

Он понял, что говорит вслух, и немного опомнился. Море подкатывало к самым его ногам, звезды сияли в вышине. Река огней уплывала вдаль. Прошло много лет, и он снова мог улыбаться; у него снова были друзья. Временами он становился почти счастливым. Но сломленная душа все еще требовала лишь одного — чтобы Амика стоял рядом, как когда-то.

— Амика, Амика, — шепотом позвал Ивара, — твое имя я реже других произношу вслух — чтобы не заплакать.

Пробирки для сбора воды у него не было. Надо было идти обратно в лагерь. Медленно, словно в суставах у него был песок, он начал взбираться назад, на каменистый берег.

Час спустя он отыскал мальчиков у начала косы. Тави и Хинта сидели на плоском валуне, Ашайта дремал на руках у старшего брата. Огни мертвых догорали, толпа тоже поредела. Никакого официального плана последующих мероприятий на этот вечер намечено не было, однако люди не спешили расходиться по своим палаткам — слишком потрясающим было действо, частью которого они стали, слишком сильным оказался катарсис. Многие дали волю чувствам и теперь бродили по берегу, обнимая друг друга, держась за руки.

— Долго, — присматриваясь к взрослому, отметил Хинта.

— Боюсь, я запутался в элементарных вещах, — отозвался Ивара. — День на ногах. Усталость взяла свое.