Земля в иллюминаторе (СИ) - Кин Румит. Страница 114

— Нет. Он стоял на коленях. Возможно, он пришел сюда так рано, что мог отсюда наблюдать рассвет.

Они помолчали. Потом Тави подошел к следам и опустился рядом с ними на песок — не вставал на колени, а просто сел и вытянул ноги, позволяя волне облизывать сапоги скафандра. Хинта, отпустив Ашайту кружиться по берегу, примостился рядом. Солнце играло в волнах. Было очень тихо, слышался только плеск воды, но какой-то не грозный, словно она льется дома. Это оттого, что здесь нет ветра, подумал Хинта, Экватор и скалы такие высокие, что заслоняют это место со всех сторон, и мы словно в центре небольшого кратера, или нет, скорее, это похоже на скальный амфитеатр с видом на море. Он зачерпнул песок ладонями. Песчинки были грубые, крупнозернистые, отсверкивавшие медно-золотым блеском, как сам Экватор.

— Хинта, — спросил Тави, — ты когда-нибудь задумывался, чем является любовь, как она выглядит изнутри, как отличить ее от других чувств?

Хинта удивленно взглянул на него. Какое-то неясное чувство подсказало ему, что вместо прямого ответа здесь следует задать встречный вопрос.

— Это потому, что ты волнуешься за Ивару?

— Да. Именно из-за него я думаю об этом прямо сейчас. Но мой вопрос носил объективный характер. Я просто хочу знать твое мнение.

— Но я ничего об этом не знаю, — пожал плечами Хинта.

— Ты любишь Ашайту.

Они оглянулись и посмотрели на малыша, который кружился в нескольких метрах дальше по берегу.

— Это как часть меня, — сказал Хинта. — То есть, да, я люблю его; когда ему плохо, я осознаю это наиболее ясно. Но когда все в порядке, я совсем об этом не думаю. Он всегда рядом. Я все время о нем забочусь. Это как дышать: пока воздух идет, ты не замечаешь его.

— Так я любил маму. Но это закончилось. А теперь я не могу перестать думать об Иваре и о том, что он чувствует в последние дни. Даже когда я говорю о других вещах, я продолжаю держать его в уме. Он словно печать на моем сознании. И это жжет меня изнутри. Я не могу помочь ни ему, ни себе. Это не похоже на то, как я любил маму. Это сводит с ума. И мне кажется, что он так же сошел с ума по своим друзьям.

Хинта вздохнул. Его мучили сомнения насчет того, о какой любви говорит Тави. Это смущало. При этом он все лучше понимал, что друг не в своей тарелке. Тави проявлял невероятную способность скрывать свои чувства по поводу Ивары. Но чувства накапливались, и вот что-то прорвалось.

— Его друзья умерли. И да, ты ничем не можешь ему помочь. Да он вообще не мог на нас с тобой рассчитывать. Он приехал сюда и думал, нет, знал, что будет один. Теперь мне кажется, что именно это меня в самом начале напугало: что ты вот так на нем зациклен. Я знаю, что вел себя ужасно. Но я… — Хинта хотел сказать, что собирался спасти Тави, но успел понять, что это ложь. — Я ревновал. Боялся, что ты будешь общаться только с ним. Все оказалось не так, но теперь тебе из-за него плохо.

— Не из-за него. Это не в нем. И даже не между нами. Это только во мне. Мне было плохо из-за мамы. Я хорошо знаю, как это, когда другой человек тебя мучает. Ивара меня не мучает. Возможно, он мучает себя. А я мучаюсь, просто глядя на него. Это такая эмпатия?

— Ты очень хороший человек, — с грустью сказал Хинта. — Я вот не чувствую чужую боль. Ни твою, ни его. Послушай, я не знаю, как все это в целом переменить. Но могу тебя сейчас отвлечь. Может, тебе хоть немного полегчает. Помнишь, у нас ведь был план поплавать? Мы уже не найдем лучшего времени и места, чем сейчас. Давай скоротаем ожидание.

— Ладно, давай, — помедлив, согласился Тави.

— Наклонись, я надую твой скафандр.

Тави послушно подался вперед, и Хинта подкрутил вентили на его ранце. Через мгновение они увидели, как расправляется ткань. Тави удивленно поднял руки и стал смотреть, как они разбухают. Скафандр отлипал от его тела, растягивался, превращаясь в воздушный пузырь. Тави не выдержал и рассмеялся, и Хинта захохотал вместе с ним, потому что еще никогда не видел эту потолстевшую версию своего друга. Им пришлось встать на ноги, так как Тави в раздувшемся скафандре уже не мог сидеть. Потом Хинта отрегулировал настройки клапанов, чтобы давление не было слишком высоким.

— Теперь ты надуй меня, — попросил он. Даже Ашайта остановился и начал удивленно смотреть, как меняются формы их тел. Чтобы его успокоить, Хинта переключился на его радиоканал.

— Мы немного поплаваем, а ты не отходи далеко от Иджи, хорошо?

— Со, — отозвался Ашайта. Хинта и Тави, смеясь и неуклюже шаркая растолстевшими ногами, пошли в воду. Теперь Хинта был рад, что здесь такое тихое море, и что у их забавы нет зрителей. Рядом с лагерем паломников ему было бы стыдно надуваться, а сильный прибой мог бы запросто сбить их с ног, сделав это зрелище еще более комичным для стороннего наблюдателя. Однако надутые скафандры были неуклюжими только на суше. Когда мальчики упали в волну и сделали несколько движений, чтобы отгрести от берега, море подхватило их и закачало.

— Ух ты, — потрясенно выдохнул Тави, — как полет! Я такой легкий. — Он перевернулся на спину и, чуть подгребая руками, начал смотреть в небо.

— Только не отплывай далеко, — предупредил Хинта. — Помнишь, как огни мертвых уплыли вдаль? Здесь, в бухте, течения нет, но если заплыть метров на пятьдесят от берега, то я не знаю, что будет. Там может подхватить, и тогда уже не вернешься.

— Я понимаю.

Хинта тоже перевернулся на спину. Брызги пены залетали на экран шлема, и оттого казалось, что утреннее солнце плывет и дрожит. Это были брызги на самом солнце. А вода под телом вела себя как живая: ласково поднимала и опускала их, раскачивала и баюкала.

— Теперь я понимаю, почему ты хотел мне это показать, — сказал Тави. — Если будет возможность, буду делать так всю жизнь: уходить в тихое местечко к морю, надуваться и плавать.

— Экватор, — уже думая о другом, сказал Хинта. Стена возвышалась прямо над ними и казалась невероятно высокой, просто исполинской. — Никогда не смотрел на него, лежа на спине. Около Шарту все подножие Стены в скалах, они мешают. Здесь — другое дело. Подплывем к нему? Я хочу его коснуться.

— А это не опасно?

— Связь может пропасть. Никакой другой беды не будет. К тому же, мы не станем здесь оставаться надолго. Только подплывем, коснемся — и назад.

— Хорошо, — сказал Тави, и они, поднимая фонтаны брызг, стали грести в направлении Экватора. Костюмы выталкивали их из воды, позволяя все время оставаться на поверхности.

— Двигай ногами, — посоветовал Хинта, — так плыть легче. И не бей по воде, а как бы режь ее, отталкивайся. Словно ползешь по очень сыпучему и скользкому песку.

У Тави получалось все лучше, и через минуту они уже были под Стеной. От непривычных движений их дыхание сбилось. Хинта чувствовал эйфорию. Он поймал паузу между волн и дотянулся рукой до поверхности Экватора. Он сам не знал, играет с ним воображение, или на самом деле под его пальцами пробежала сумасшедшая волна энергии. Древний металл показался ему теплым, полным могущественной, неспящей жизни. Хинта испуганно отдернул руку. У него осталось ощущение какого-то трепета в сердце, словно после сильного удара током, только вот прямого контакта с металлом у него не было — синтетическая перчатка скафандра работала, как изолятор — а значит, это было что-то другое.

— Коснулся? — спросил Тави. Его передатчик давал сбои из-за действия магнитного поля, и от этого голос шел странными аберрациями.

— Да. И ты попробуй. В этом есть что-то особенное.

Тави протянул руку и на мгновение замер. Сквозь экран шлема Хинта увидел его удивленные глаза. В отличие от него самого, Тави не стал отдергивать руку — он держал ее сколько мог, пока волна не подняла его и не потянула назад.

— Ну что? — спросил Хинта.

— Невероятно, — сквозь шум помех отозвался Тави. — Я хочу больше, ближе. Это не будет опасно?

— Не знаю. Но, думаю, не будет.

Тави перевернулся в воде, сгруппировался и попробовал приложить к Экватору обе руки. Ему удалось ухватиться за зеленые коросты медных окислов, и следующая волна накрыла его с головой. А потом он все же отпустил руки и, подняв фонтан брызг, резко вылетел на поверхность.