Никогда не кончится июнь (СИ) - Кроткова Изабелла. Страница 19
И на этот раз это был ОН.
Последний автобус, направляющийся в город.
Я ворвалась в него, как буря, тяжело дыша и дрожа от страха и холода.
Народу в автобусе не было, лишь в конце салона стояла, растопырив ноги, та самая кондукторша, о которой я уже вспоминала.
Кондукторша тоже узнала меня. Помолчав с минуту, она все-таки не выдержала и с ехидцей спросила:
— Опять на почту ходила?
При этих словах на ее лицо набежала легкая усмешка.
Я хотела было нахамить ей, но в последний момент сдержалась.
Вдруг еще раз придется воспользоваться этим транспортом, а она назло попросит не останавливать?..
— Да, — вежливо ответила я.
Тетка помолчала, глядя в окно на проплывающие деревья.
Я уж подумала, что диалог окончен, как вдруг она снова вступила:
— Игде ж ты энту почту-то находишь? Там луга одни бескрайние…
Страх стал понемногу отпускать, но пережитое потребовало разрядки.
Я опять хотела нахамить. И вновь сдержалась по той же причине.
— За лугом стоит небольшой домик. Это и есть почта.
— За лугом… Не знаю я никакой почты! Почта дальше, у «Даниловского».
Я тяжело вздохнула, из последних сил сдерживая раздражение.
Все это, почти слово в слово, я уже слышала в первое свое путешествие к загадочному почтовому отделению № 20а.
И в который уже раз удивилась — ну что за люди бывают! Какая разница, знаешь ты про почту или нет?.. Ведь тебе не нужна ни эта почта, ни знание о ней… А те, кому нужно — знают…
Я поджала колени и обхватила их руками. Теплый июньский день перетек в ночь, и стало заметно прохладнее.
«Больше не буду отвечать»… — подумала я.
Однако вопрос местонахождения почты, похоже, всерьез озаботил кондукторшу.
— Нету там ничаво… — протяжно зевнула она. — Вот раньше — да… Кафе там одно было. А сейчас давно уже ничаво нет…
Слово «кафе» шибануло меня, как током.
— Какое кафе? — невольно насторожилась я, позабыв данный самой себе обет молчания.
Тетка опять зевнула. Потом с ленцой произнесла:
— Да обычное кафе. Свадьбы там часто играли. Как раз там оно и было, за лугом. Но его уж лет двадцать как снесли.
Кафе.
За городом.
Лет двадцать как снесли…
— А как называлось кафе? — пролепетала я, с удивлением обнаружив, что голос тянется откуда-то из желудка.
Тетка нахмурилась, вспоминая.
Потом пожала плечами:
— Не помню… Да какая разница?..
Значит, есть за лугом почта или нет — разница большая. А как называлось кафе — разницы никакой. Здорово рассуждает баба!..
— Может… «Лабиринт»?.. — осторожно подала я намек.
Рассчитывая на бодрый возглас:
— Да-да! Точно — «Лабиринт»! Именно так!
Но тетка лишь снова зевнула и, прикрывая ладонью рот, лениво повторила:
— Не помню.
Разочарованно я выглянула в окно и увидела, что чуть не проехала свою остановку.
— Эй, остановите!.. — закричала я водителю.
— А чего ж ты сидишь-то? — проснулась тетка. — Сидят, сидят до последнего, лясы чешут… А потом орут благим матом…
Проигнорировав дельное замечание, я выскочила в раскрытую дверь.
Ну что ж, по-крайней мере, гитару я вернула…
— Эй! — раздалось в спину. Я недоуменно обернулась. Из распахнутых дверей автобуса высовывалась кондукторша.
— Маша-растеряша! — крикнула она доброжелательно. — Скажи спасибо, что я блюду… Твоя?
И глаза мои сами собой начали расширяться.
В руке у тетки была черная гитара.
— Так ведь и оставила бы на сиденье… На! — и она протянула мне узкий потертый футляр.
— Спасибо… — тихо сказала я, чувствуя полный сумбур в голове.
Дверь захлопнулась, и автобус уехал.
На чем я остановилась в своих размышлениях?..
Ах, да — по-крайней мере, гитару я вернула…
Медленно, печатая каждый шаг, я побрела к дому.
Понимая, что запутываюсь в этой истории все больше и больше.
Я шла, а передо мной неотступно вставал образ бледного мужчины с каштановой шевелюрой.
И то мгновение, когда он обернулся ко мне, и я увидела его лицо.
Это был антиквар Борис Тимофеевич Залевский. Вне всяких сомнений, это был он. Правда, таким я его никогда не знала…
Ведь он был моложе лет на двадцать!
Я подошла к двери подъезда и перед тем, как войти в него, снова задумчиво посмотрела на небо.
Моложе…
На двадцать лет.
Что бы это значило?..
ГЛАВА 21
Войдя в квартиру, я устало поставила гитарный чехол в угол и прошла в кухню. Противоречивые мысли бродили в моей голове, и надо было привести их в какую-то систему.
— Чай будешь? — спросил Степа.
— Наливай! — разрешила я.
— Какое-то у тебя задумчивое настроение, — заметил племянник, ставя чайник на плиту. — Может, выпьешь чего-нибудь… покрепче? Ты не знаешь, у Бориса Тимофеевича нет ничего эдакого?
— Обычно он держал алкоголь вон в том шкафчике, — думая о своем, решительно указала я на угловой висячий шкафчик с витриной и тут же прикусила язык.
Степа, пристально посмотрев на меня, раскрыл шкафчик, и перед нами предстала вереница выстроившихся как на парад бутылок с самой разнообразной выпивкой.
Видел бы эту семейную идиллию мой папа! — в который раз подумала я.
— А все-таки ты очень здорово тут ориентируешься, — осторожно произнес Степа, налив две рюмки шотландского виски. — Почему? Ты, наверно, частенько бывала у старикашки?
— Не знаю, — чистосердечно ответила я, борясь с нарастающим ощущением Степиной правоты. — Для меня самой это загадка…
Да еще какая… Но какие-то механизмы в моей голове уже начинали со скрипом поворачиваться, и отголоски той, потусторонней памяти начинали пробиваться сквозь толщу памяти обычной, земной…
Да, я бывала здесь. И довольно часто. Я приходила к Борису Тимофеевичу, чтобы…
— Куда ты ездила? — прервав воскрешение файлов, спросил Степа.
— Я отдавала старушке гитару, — ответила я, позевывая.
Племянник антиквара покосился на скромно стоящий в углу футляр.
— Эту, что ли? — произнес он, усмехнувшись.
— Эту, — подтвердила я, опрокидывая в себя вторую рюмку.
— А что же не отдала? — в голосе парня вновь звякнул смешок.
— Я отдала! — заверила я, расслабленно откидываясь на плетеном стуле. — Но в автобусе она почему-то снова оказалась у меня…
— Да-а… дела! — откровенно расхохотался Степан. — Как же это так — ты отдала гитару, но не отдала? Может… — он хитро прищурился, — может, ты что-то перепутала?
Во мне вдруг поднялась волна возмущения.
Какие все, блин, нормальные!
— А может, это ты перепутал?! — неожиданно для самой себя рявкнула я. — Может, это не дядя тут ходит?! Может, это не он ноты пишет?!
— Не кричи, — спокойно произнес племянник усопшего и, помолчав, добавил:
— Да, если хочешь знать, ноты пишет не он.
Я не поверила своим ушам. Округлив глаза, я повернулась к Степе и уставилась на его открытое лицо.
Может, это затянувшийся дурной сон, и я не была ни в каком кафе, ни на почте, сдала контрольную и сейчас проснусь в номере гостиницы в солнечной Италии, перед глазами возникнет мама, и наваждение, наконец, рассеется?..