Тьма века сего (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz". Страница 34

— Самый быстрый осмотр города на моей памяти… — пробормотал он, и стриг усмехнулся:

— Отчего столько недовольства в голосе? Стоило бы порадоваться.

— Не люблю маленькие городки.

— Ты никакие не любишь. В больших тебе слишком людно, в маленьких подозрительно, а в деревнях все поголовно ведьмы или еретики.

— В чем я неправ?

— Oublions ça [67], — вздохнул фон Вегерхоф, отмахнувшись. — С чего начнем, майстер Гессе?

— Скажем, вон с того дома, — кивнул вправо Курт. — Там, если верить отчетам Мартина, остался бытовать одинокий некогда отец семейства, чьи жена и сын пропали в Пределе.

— Только будь любезен, в присутствии оного отца охарактеризуй ситуацию несколько более соболезнующе, — попросил фон Вегерхоф. — Идем. Надеюсь, твой свидетель дома.

Курт не ответил, лишь кивнув, и направился к приземистому домику, отстоящему от их временного жилища буквально в паре дюжин шагов.

Свидетель был дома. Молодой, но сильно потрепанный горожанин обнаружился в проходной комнате, окруженный деревянными заготовками, горами стружки и старыми инструментами, и судя по сияющему свежим деревом табурету у стены, без работы хозяин дома оставался нечасто.

Вопросам майстера инквизитора он явно не обрадовался, буквально вломившийся в его дом и жизнь служитель Конгрегации откровенно раздражал молодого вдовца, и положа руку на сердце — нельзя было его за это упрекнуть: спустя столько месяцев горечь потери лишь начала притупляться, а эти расспросы бередили старую рану. Фон Вегерхоф, чьи услуги переводчика все-таки потребовались, пытался, как подозревал Курт, смягчать формулировки майстера инквизитора в меру сил и познаний; познаний ему самоочевидно не хватало, судя по тому, как тот запинался и поджимал губы, выбирая слова, однако к концу разговора стриг в какой-то степени подладился под особенности местного говора, вычислив для себя какие-то закономерности языка и произношения. Частью Курт и сам понимал ответы недовольного свидетеля, теряя нить смысла лишь в отдельных фразах, однако вопросы задавать предпочел все же через переводчика, не рискуя самостоятельно возводить эти диковинные языковые конструкции.

Да, действительно, прошлым летом сын пропал без вести. Да, жена предположила, что пропал он в лесу, потому как мальчик частенько туда наведывался. Зачем? Просто так, ему там нравилось. Приносил временами ягоды или грибы, или кислые дикие яблоки. Часто приносил, хотя яблоки эти все равно никто, кроме него, не ел, странные у него вкусы были, дети — они часто странные, наверняка же майстер инквизитор и сам знает… Да, искать его ушла жена. Нет, что вы, никто не посылал одинокую женщину в лес, сама пошла, хотя говорили же ей — подожди немного, соберемся с соседями вместе и пойдем кучей, чтоб наверняка уже. Но нет, ушла. И тоже пропала, да. Да, искал обоих, вместе с соседями искал. Не нашел ничего. Нет, в Предел тогда никто не попал, так вышло, Бог охранил, не позволил. В другой стороне искали, а там и стемнело, а на другой день искать не пошли: узнали, что там парочка пропала, оба соседские, все их знали, вот же горе-то было у родителей. Тогда и подумали, что что-то в этом лесу неладно.

Сам был в лесу потом, да. Когда соседей пропавших искали, дровосеков, братьев. Страшно было, конечно ж, а куда деваться… Не верилось еще тогда, что там что-то этакое, думали — зверь какой завелся или разбойник. Нет, в тот раз ничего странного не случилось, а вот потом ходили — было странное: от того леса до луга идти-то долго, а тут вдруг все разом из леса оказались на этом лугу, и скоро так, будто какая неведомая сила перенесла. Нет, больше ничего не было. И звуков никаких странных не слышал, и не видел никого и ничего. Нет, когда господин граф приходил лес проверять, не присутствовал, побоялся туда соваться снова. Конечно, майстер инквизитор, заходите еще и спрашивайте, если что…

— Непродуктивно, но занятно, — констатировал фон Вегерхоф, когда господа конгрегаты вышли из дома на другом конце городка, выслушав почти дословно такую же историю уже в пятый раз. — Однако, зная тебя, не могу не заметить, что у этого есть одна положительная сторона: написание отчета по итогам опросов займет крайне мало времени.

— Обошли всех, — подытожил Курт, не ответив. — Всех, кто как-то связан с пропавшими — родичей, друзей… И остались, с чем были. Ощущение, что этот минотавр из ниоткуда возник за минуту до своей смерти и был единственным сверхобычным явлением в этом лесу.

— Не считая самого Предела, — уточнил стриг. — Так может, из Предела он и пришел? Быть может, это один из сгинувших в нем, и именно там с ним случилось нечто, но он успел покинуть границы Предела и умер уже за нею? А похоронил его кто-нибудь из паломников, опасаясь внимания Инквизиции.

— Пока все выглядит именно так… Идем-ка вон в тот дом.

Фон Вегерхоф обернулся, бросив скептический взгляд на указанный майстером инквизитором домик, и осторожно уточнил:

— Ты выбрал следующего человека для допроса наугад? Пытаешься седлать свою хваленую интуицию?

— Подъемную ставню видишь? А уж запах ощущаю даже я, держится еще с утра. Это лавка. Дом и лавка, пекарская, хозяева живут, пекут и продают в одном месте. Если наши паломники что и закупают у местных беспременно — так это овощи и хлеб, а стало быть, надо использовать возможность узнать, как эти ребята выглядят со стороны. Не с моей или твоей точки зрения, не в общении с майстером инквизитором Бекером, а в повседневности, глазами обывателя.

— Fi, — с показательным разочарованием вздохнул стриг. — Как скучно. А я уж надеялся узреть воочию одно из твоих знаменитых озарений, каковые за годы службы должны были достичь невиданных высот…

— Идем, — повторил Курт, направившись к лавке с закрытой ставней. — И лучше молись, чтобы больше никогда моих озарений не видеть: обыкновенно они случаются именно в те моменты, когда уже пора подтягивать не логику, а зондеров.

В дом пекаря он вошел первым, без стука и оклика, непроизвольно потянув носом: запах выпечки и впрямь был все еще густым и явственно ощутимым, и несмотря на недавний завтрак — пробуждающим аппетит. Пухлая румяная женщина неопределенных лет, сама похожая на большую булку, возилась у дальней стены, укладывая в тряпичные мешки нераспроданный хлеб, а сквозь распахнутую дверь кухни было видно, как елозит по полу короткой метелкой мальчишка лет восьми.

К вошедшим женщина обернулась с заранее заготовленной радушной улыбкой, каковая тут же сменилась недовольной миной и, при взгляде на Сигнум, настороженностью. На приветствие фон Вегерхофа она ответила по-немецки, но так старательно выговаривая слова, словно говорила на чужом или позабытом наречии.

— Сюда матерь моя приехала с мною и отцом с-под Кёльна, — пояснила хозяйка на прямой вопрос майстера инквизитора. — Мне было, как вот Карлу сейчас, что-то помню, как говорить. И тут еще люди есть с Германии, только их мало, и на большом немецком они мало говорят. Я Фрида, я и муж здесь хлеб делаем. А вы пришли хлеб брать или говорить про это дьявольское место?

— Мы говорить. А ты там бывала? Или муж, сын?

— Да что вы, зачем? — удивленно и чуть испуганно возразила та и, помявшись, уточнила: — Ну сын был. Случайностью. Как раз тем годом, как оно появилось, Карл там в подлесе брал чернику. Нам господин граф разрешает. Так он там ходил, ходил, а потом взял и оказался с другой стороны подлеска, куда ходить надо только через поле или лес, а по подлесу никак. Обратно домой к вечеру только добрался. И все, больше мы туда не совались, никто. И еще ж стали говорить, как люди там пропадают…

— А потом и эти паломники появились, — договорил Курт, и Фрида кивнула:

— Да, а потом чужаки приехали. Сейчас-то ясно, безобидные, а тогда мы ох как сторожились.

— Безобидные, точно? — уточнил он с сомнением. — Как я погляжу, к ним все тут спокойно отнеслись…

— Ни, не все, — отмахнулась хозяйка, — что вы. Кому-то и не нравится. Чужих-то кто ж любит… Но уж не пугаются, как прежде. Или вот наш святой отец, он считает, что еретики это.