Тьма века сего (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz". Страница 35

— А ты как думаешь?

— А мне что, я не святой отец. Разве я в таких делах смыслю? Ведут себя пристойно, не надоедают, платят за все, как сказано. Молитвы знают, дурные слова не проповедуют… Может, прав святой отец, а может, нет, того не ведаю. Вот вы, майстер инквизитор, сюда приехали, вы и скажете, правый он или нет.

— За всё платят? Всегда-всегда?

— Всегда, — кивнула Фрида. — Бывает, правда, что от них приходит кто-то, чтобы помочь, и тогда я им за работу даю хлеба. Но то я сама предложила. Этой зимой заболели я и Карл, муж управлялся один, а одному ему было тяжко, и я предложила: пусть эти люди помогают, и всем выгодно.

— Такой маленький городок, — с сомнением заметил Курт, — и столько работы, что мужчине одному тяжело напечь хлеба?

— Так мы не только соседям на продажу печем, к нам и от господина графа человек приходит, — с заметной гордостью возразила Фрида. — И много берут.

— В замке нет собственной пекарни?

— Есть, а как же. Пекарня есть, только ихний повар… — хозяйка запнулась, подбирая слова, и договорила: — Муж лучше делает. Булки его графские жена и сынок очень любят, такие никто не может. А делать их долго и тяжело, работы много, много времени, вот для того помощь и нужна была.

— Ясно. Но когда паломники приходят именно покупать — они всегда дают, сколько скажешь? Ни разу в долг не просили и не торговались?

— Сколько говорю — столько дают, — кивнула Фрида. — Но мы с ними честно: как всем продаем, так и им.

— Часто приходят?

— Часто, раза два за неделю. Берут самый дешевый, они предупреждают, что придут, так я тогда нарочно такого пеку побольше. Сегодня вот приходили.

— А вчера?

— Нет, тогда бы сегодня не пришли, — с расстановкой, словно неразумному, пояснила Фрида. — А сегодня были парень молоденький и женщина.

— Урсула?

— Не помню, как ее звать. Она один раз сказала, да давно, я и забыла. Молоденькая, длинная и тощая, чисто палка. Она часто приходит.

— Урсула — это женщина, которую те паломники считают своей матерью-экономкой и распорядительницей, лет тридцати с небольшим, плотная такая, но невысокая. Мне говорили, что она часто бывает в вашем городке.

— Ах, вон кто! — закивала хозяйка. — Видала ее, бывало. Только редко. Она поперву пришла договориться, что я буду им продавать хлеба, потом еще приходила, но я давненько ее не видала. Всё другие приходят.

— И вчера ее тут тоже не было?

— Не было. А чего?

— А кто и что еще продает паломникам? Хлеб у вас с мужем, я так понимаю, они берут давно и постоянно, а что еще и у кого они покупают всегда?

— Овощи, — не задумавшись, ответила Фрида. — У Габриэлей. Реже, чем у нас хлеб, но все равно часто. В лесу же растить не будешь, и господин граф не позволят, а мяса не едят они, постятся. Вот и берут у нас хлеб дешевый, а у Габриэлей овощи. Это если выйдете из двери, так направо пятый дом, это Габриэлей дом.

— Чем тебя так заинтересовали овощи? — осведомился фон Вегерхоф, когда майстер инквизитор, распрощавшись, вышел на улицу. — Как верно заметила хозяйка, это вполне логичная пища для постящихся.

— Овощи меня не интересуют, меня интересует наша распорядительница еретиков, — отозвался Курт, отсчитывая дома справа от хлебной лавки. — А если точнее — интересует, зачем она так часто наведывается в город, если, скажем, за хлебными запасами уж точно ходит не она.

— И если выяснится, что торговец овощами видит ее так же редко…

— Да. Куда или к кому она, в таком случае, приходит?

— Есть версии?

— Еще нет. Сначала поговорю с Габриэлями.

Говорить с Габриэлями вновь пришлось стригу: никто из довольно внушительного семейства немецкого не знал вовсе. Глава дома с грехом пополам понимал задаваемые ему вопросы, однако отвечал исключительно на той самой местной смеси наречий, от которой у Курта уже через минуту начинало свербеть в зубах. К счастью, разговор вышел коротким и почти полностью повторил беседу с супругой пекаря: да, паломники всегда и за все платят исправно и без торга, приходят регулярно, нет, матушку Урсулу здесь в последний раз видели давно, пару недель назад, а то и того больше.

— А теперь версии есть? — поинтересовался фон Вегерхоф, когда Курт, выйдя, в задумчивости остановился посреди улицы, и неуверенно предположил, так и не услышав ответа: — Быть может, любовник?

— Экие срамные помыслы.

— Или просто тайком бегает в трактиры завтракать колбасками.

— Трактир тут единственный, и уж там бы ее давно заприметили и давно уж всем об этом растрепали бы. Разве что ради колбасок по утрам она и завела себе того самого любовника. Женщины — коварные существа, ради хорошего завтрака пойдут на всё.

— Стало быть, версий у тебя нет.

— Когда мое знаменитое озарение меня постигнет, ты узнаешь об этом первым.

— Планов на дальнейшие допросы и осмотр города у тебя нет тоже, — продолжил фон Вегерхоф, и он с подозрением нахмурился:

— К чему клонишь?

— Навести графа. Поверь, это совсем не страшно, уж точно ничуть не страшней рейда в замок со стригами. В конце концов, у вас много общего: он так же, как и ты, торчит в какой-то дыре, затыкая собою брешь в обороне, разница лишь в том, что тебя перетыкают из дыры в дыру, а у него дыра своя собственная, постоянная и неизменная. Если подумать, ему даже хуже тебя… Autrement dit [68], общие темы для беседы у вас найдутся.

— Сомневаюсь, — хмуро буркнул Курт, с тоской бросив взгляд на видимую отсюда верхушку замковой башенки. — Однако увидеться с графом все равно следует: он тоже свидетель.

— D'autant plus [69], — наставительно кивнул фон Вегерхоф. — А за ужином, обсуждая судьбы Империи и мироздания, и узнать можно куда больше, нежели просто заскочив на минутку и задав пяток вопросов в лоб… Словом, я прогуляюсь по городу и за городом; как знать, вдруг замечу что-либо необычное, а ты тем временем нанеси визит верному служителю Империи. И постарайся не спалить замок.

Путь к замку занял не более двадцати минут — при том, что Курт шагал намеренно неспешно, обозревая домики по обе стороны неширокой улицы и разглядывая прохожих горожан и изредка встречающихся солдат, не занятых в оцеплении Предела. Поднимаясь на замковый холм, он несколько раз останавливался и оборачивался, отмечая, что с каждым шагом окрестности просматриваются все лучше и дальше, а с верхушки холма подле стен уже можно было разглядеть опушку леса, скрывающего в себе лагерь паломников. Из верхних окон башен наверняка отлично виделась вся округа — от гор вплоть до тех самых, упоминаемых многими свидетелями, лугов у дальнего края леса. Кто бы и когда бы ни строил эту крепость — место он избрал со знанием дела…

Замок со дня своего возведения достраивался не одним поколением его обладателей; стена и донжон явно были возведены первыми (хотя и стены совершенно очевидно местами достраивались и перестраивались), и лишь после сооружались прочие башни, включая привратную, из которой на майстера инквизитора воззрился страж, на удивление не сонный и нимало не удивленный визитом.

— Майстер инквизитор Курт Гессе! — рявкнул привратник куда-то внутрь двора, и господин следователь поморщился от резкого звука, недовольно отметив про себя, что в случае опасности этому хранителю замкового спокойствия, скорей всего, даже не потребуется пользоваться рогом.

— Итак, меня ждут, — констатировал он сдержанно, когда навстречу вышли двое — еще один страж и кто-то из прислуги, молодой нервный парень с каким-то болезненным, словно помятым лицом.

— Господин граф предупредил, что вашего визита надлежит ждать сегодня, майстер инквизитор, — с готовностью отозвался он и, мгновение помедлив, уточнил уже не столь твердо: — Или завтра. Словом, в ближайшие дни.

— Стало быть, я не побеспокою его светлость, — подытожил Курт, и парень поспешно закивал: