Каторжница (СИ) - Добролюбова Юлия. Страница 2

Мне лишь двенадцать. Пять лет назад я была по-детски худощавая, высокая, почти как сейчас, резкая и скуластая. Совсем не обладала женскими формами и изгибами тела, которыми он любуется этой ночью. Но уже в двенадцать лет я чувствовала его так же. Я боялась Александра, и это меня грело, зажигало изнутри, заставляло идти к нему. Огненным месивом стало все внутри. Сын мертвого вождя мог убить меня одним движением. За единственную секунду. Меньше. Как убил в тот день многих, посягнувших на его право.

Я знала, что нужна ему. Он потерял отца. Остался один здесь, в мире лютой жестокости и борьбы. Он не знал, каково это — слабой одиночкой противостоять всем. Я знала с рождения. Ведь среди людей я была чужаком.

Дикому зверю нельзя смотреть в глаза, или он решит, что ты претендуешь на лидерство. Я отвела взгляд, пытаясь изобразить смущение. Легла к нему спиной, свернулась калачиком и стала ждать. Удара. Или чего-то другого. До того дня он не смотрел на меня как на женщину. Он и не видел меня вовсе. А я хотела, чтобы увидел. Дрожала. Нужно же было подтолкнуть его к действию. Прошло несколько минут, и он меня накрыл. Не своим телом, как мне того хотелось. Сначала только одной шкурой. Потом ещё несколькими. Он тогда и не знал, что я совсем не мёрзну. Я редко раскрываю свои секреты. Нет, не привыкла раскрывать их вовсе. Как бы я тут выжила иначе?

Я почувствовала, что он опустился рядом, и медленно повернулась. Александр изучал меня, взглядом скользил по открытым участкам тела. На мне была только длинная до колен Майка — мы все так спали. И тогда я впервые задумалась, каково это, возлежать нагой перед мужчиной, нагой или во всех этих прозрачных тряпочках, о которых рассказывали на занятиях по соблазнению девки. В прежней жизни их называли шлюхами.

Мне хотелось его трогать. Александр жестко это пресек. Откидывал мои ладони, едва те касались его губ и скул, груди или мышц живота. На большее я не рискнула. А потом я закрыла глаза и, улыбаясь, уснула. Вот единственная сказка из моего детства. Волшебством стало засыпать рядом с ним.

Первые месяцы он только смотрел на меня внимательным взглядом, таящим в себе настороженность и недоверие. Тихо. Очень близко. Как дикий зверь, принюхивался, желая почувствовать мою сущность.

Я же хотела все и сразу. Однажды тёмной ночью, где были только он и я, Александр небрежно обнял. Будто это значило для него ничтожно мало. Я не понимала тогда. Прильнула, за что тут же была откинута на холодные камни. Догадалась: он меня боится. Как упоенна власть над сильнейшим. Склонить голову, изобразив раскаяние, — очень просто. Все началось сначала. Я приняла его правила. Я долго не проявляла себя. Не скрою: желала. Сама приходила к нему. И спустя пять лет, наконец, познала его несмелые ласки, тепло его прерывистого дыхания, научилась безошибочно определять тот миг, когда он засыпает. Когда чрезмерно напряженное тело расслабляется, а лицо волшебным образом превращается в лик молодого парня. Все потому, что веки сковывают горящий ненавистью к миру, насквозь пронзающий беспощадный взгляд. Засыпает столь любимый мною зверь. И я улыбаюсь, охраняя его сон.

Еще я знаю, когда он на грани. Через секунду после этого он уходит, а возвращаясь, пахнет их пошлыми запахами. И даже в этом я определяю своё могущество. Мне не бывает больно, только пусто внутри. Никакого огня. Пепелище. Но в этом состоянии разум мой особенно цепок, эмоции, словно, выключаются. Лежу и думаю, какой была бы моя жизнь в большом мире. Как я могла бы носить настоящие платья, а не мешковину и шкуры, могла бы вырасти наивной и скромной, могла бы влюбиться. Хотя вряд ли. Улыбаюсь.

Сегодня он целует меня впервые. Сухие шершавые губы сминают мои. Он ощутимо прикусывает нижнюю губу. Мне больно. Больно и приятно. Я чувствую, как Александр дрожит. Я все, что у него есть. Я пришла на смену его отцу. И если он выберет меня для миссии (именно так мы много лет называли возвращение за рубежи), он останется здесь один.

Но даже сегодня, в ночь, когда все чувства обострились, и мы оба, как никогда прежде, понимаем, насколько близки стали, он не сделает меня своей женщиной. Я нужна ему нетронутой. Только такой меня примут маги.

Шутка ли? Что для мага шутка, для человека погибель. Испокон веков неугодных людишек щелчком пальцев отправляли на острова севера в самом центре Льдистого моря. Моря невероятно холодного, но вечно незамерзающего из-за несметного числа чудищ, обитающих в его мрачных глубинах.

С развитием государственности ссылка была узаконена. В цивилизованном мире для вечного изгнания был необходим справедливый суд, а им зачастую становилось ежесекундное решение лишь одного мага. Многие просили о быстрой смерти вместо короткой полной ужасов жизни на проклятом острове.

В прошлые века на этот гиблый клочок земли были наложены чары, скрепленные королевской печатью. Здесь нет места магии. Сюда очень легко попасть и невозможно выбраться. Никому из живых или мертвых.

На островах есть только скалы и монстры. И монстру всюду. В воде кишат морские гады, каждый из которых размером соперничает с самими островами. Их щупальца в миг способны переломить любой корабль. И если бы не отмель близ нашего острова, все было бы иначе. В небе то и дело появляются ящеры. Но с каждым годом их становится все меньше. Проще всего охота именно на них. Зубы и когти, мясо, жир, кожа и кровь. Мы используем все. И едим все, что можем есть. Здесь не выбирают. Нас уже слишком много. А ещё из скелетов ящеров, их чешуи и когтей каторжники научились делать оружие, чтобы охотиться вновь.

Под землёй живут кроты. Так мы их называем. Твари ростом с двух взрослых мужчин, а весом в несколько десятков. Мы ценим их шкуры, а более всего шкуры их детенышей, мягкие, бурого цвета, прекрасно сохраняющие тепло. Стоит ли говорить, что кто-то из охотников не возвращается каждый раз, когда удаётся встретить монстра? Но маги усердно пополняют население проклятых островов. И мы всех принимаем, ведь чем нас больше, тем мы сильнее.

Сколько сотен лет ссыльные живут здесь, никто не считал. Как давно приспособили для обитания пещеры и отверстия в скалах, отвоевали у кротов их норы, научились взращивать в теплицах, обтянутых внутренними оболочками монстров, чудом попавшее в чьей-то одежде зерно, нынеживущие не ведают. Многие люди, что и говорить, абсолютно безграмотны. Провинности редких здесь ничтожны и смешны, намного чаще ссылка — это кара за действительно страшные преступления. Поэтому первое, что делают вожди на острове, — обзаводятся надёжной охраной. У нас правила жизни весьма суровы. Любое преступление — смерть. Неподчинение приказу вождя или старшему, нарушение законов острова, невыполнение задания — и человека просто отправляют в неразведанные пещеры. Прежде никто не возвращался.

Пару раз в период убывающих лун новички появляются небольшими группами на утесе — длинном плоском выступе в скале. Там всегда дежурят воины, и тут же отводят вновь прибывших к вождю. Далее следует допрос, обыск и распределение. Охота, добыча руд, хозяйственные нужды, ремесло, охрана. Я в этом не сильна, но знаю, что иерархия соблюдается строго. Едва ты появился на острове, забывают все преступления. Новичок может попробовать выжить в наших суровых реалиях. До первого нарушения закона. Второго шанса каторжники не дают.

Семнадцать лет назад вместе с яркой вспышкой молнии на утёсе появилась кучка людей. Не больше десятка человек. Охранники тут же увидели умирающую молодую девушку. Она была беременна, а из раны в ее груди торчала рукоятка ножа. Меня, ребёнка этой девушки, уверена, безразлично бросили бы умирать вместе с матерью, если бы не узнали, кто я. Перед отправлением на остров маг сказал охранникам, что аура ребёнка беременной девушки — аура мага. И ей всадили нож, а через секунду отправили сюда. Никому не хотелось усложнять себе жизнь, ведь приговор был вынесен. Здесь кто-то из охраны сразу же вырезал меня из чрева матери и отнёс вождю. Другие новички рассказали, кто я, и вождь принял меня в свою семью. Единственного мага, пусть его дар и не способен проявиться на острове, нужно было беречь. Это понял отец Александра, как понял бы каждый на его месте.