Оттенки Тьмы (СИ) - "Mb Vivian". Страница 28

Не колеблясь.

Цена не выше той, что он уже заплатил вперёд.

Алдия делает короткий шаг к камину, сгорбившись, словно стараясь стать как можно меньше — или завернуть, спрятать внутри себя остатки тепла. Огонь не греет, но израненный кошмарами рассудок всё равно тянется к нему, тянется… К пламени. К Свету.

Алдия не раз смотрел во Тьму. Касался её, позволял ей коснуться себя. Погружался во Тьму — но всегда точно знал, что сможет найти путь назад. После любой ночи, наполненной кошмарами, всегда наступало утро. То, что произошло этой ночью, похоже, навсегда вывернуло мир наизнанку. Не будет больше уверенности в том, где явь, а где сон. Где свет и тепло — а где тьма и могильная стужа. Где сам Алдия — а где…

Тот, второй.

Одержимость Алдии. Зеркальное отражение его неутолимой жажды.

Несчастный…

«Ты звал меня — и я пришёл. Ты ищешь ответы — я найду их для тебя. Я — твоя тень. Я пройду во Тьму настолько глубоко, как тебе ни за что не удастся. Я — твой инструмент, твой замысел. Я — это…».

Как сквозь туман Алдия смотрит на фигуру в покрытом пятнами сажи фиолетовом плаще, которая стоит на коленях перед каминной решёткой, скорчившись и вцепившись в волосы. На краю поля зрения пляшут багровые отсветы. Внутри холод и странная пустота, и Алдия вдруг понимает, чего не хватает в ощущениях.

Сердце не бьётся.

«Теперь ты понимаешь…»

Это он, Алдия. Это его сущность. Ни к чему быть живым, чтобы искать ответы. Ни к чему чувствовать радость, боль, страх, отчаяние. Ни к чему любить и ненавидеть. Можнопросто искать…

Резкая боль разбивает холодное, отстранённое спокойствие наблюдателя. Комната размазывается, как будто художник с силой провёл ладонью по холсту с ещё не подсохшими красками. Когда мир перед глазами перестаёт скользить и уплывать, первым, что видит Алдия, оказывается тёмно-красный ворс ковра. Вторым — чья-то ладонь со скрюченными пальцами, через которую тянутся две перекрещенные багровые полосы. И больно…

Ладонь движется к лицу, и Алдия отшатывается — и только потом соображает, что рука — его собственная, и он только что схватился ею за раскалённую каминную решётку.

Больно… Но боль неожиданно взывает к рассудку — «Вернись!». Алдия медленно поднимается на колени, оглядывается. Конечно, он в комнате один. Но откуда же это ощущение пристального взгляда в спину?

«Я не оставлю тебя… теперь не оставлю. Я всегда буду рядом».

— Алдия… — доносится из-за двери.

Багровое сияние на краю поля зрения… Стихает боль в обожжённой руке.

Алдия мотает головой, силясь зажмуриться, и едва не кричит в голос от ужаса, когда понимает, что продолжает видеть и с крепко стиснутыми веками… Изломанную, как отслужившая свой срок марионетка, фигуру на полу перед камином. Или же — тускло светящийся алым призрачный силуэт у двери.

— Оставь меня. Уходи… Прошу. Не сейчас, — выдыхает он. И чей-то глухой, дрожащий голос вторит архимагу — голос, так похожий на его собственный. Или это он повторяет за кем-то? Кто из них настоящий?..

Рейме. Давно

Рейме вышел из замковой библиотеки и остановился на пороге, дожидаясь, пока уставшие глаза привыкнут к полумраку коридора. Сегодня он просидел за книгами всю вторую половину дня и вечер; время шло к полуночи, и строчки, написанные витиеватыми старинными шрифтами на потемневшей бумаге, уже угрожающе расплывались, норовя превратиться в копошащуюся массу червей или разбегающихся муравьёв. Чтение при свете нескольких свечей с дрожащими на сквозняках язычками пламени утомило глаза настолько, что прыгающие отсветы и чёрная вязь букв даже сейчас продолжали мелькать на краю поля зрения. Немёртвый капитан ощущал себя… полумёртвым от усталости и даже испытывал голод, хотя подобные телесные ощущения у нежити были сильно притуплены.

Однако, безусловно, оно того стоило.

Он нашёл несколько любопытных документов, на первый взгляд не имевших отношения к интересующему его вопросу; но при более детальном изучении взгляд неожиданно зацепился за строчку: «…и серебристым цветом алчности горели глаза его потомка, и алые искры гнева воспламеняли всё вокруг… А в фиолетовом тумане одиночества дрожали и плакали белые призраки страха. И только чёрная решимость удерживала рассудок в этом искажённом Бездной теле». Что-то шевельнулось в глубине души, закровоточила какая-то забытая рана…

Рейме тряхнул головой и начал читать манускрипт с начала.

Пара слов тут, фраза там, пространный намёк здесь… Названия и имена напрямую не упоминаются, но годы изысканий не прошли даром: Рейме прекрасно умеет читать между строк. Здесь речь явно о проклятом Олачиле, здесь — о Новом Лондо. И всё связано с одним и тем же периодом какого-то цикла…

Рейме отложил ветхий лист и потёр глаза. Ну конечно!

Не «какого-то», а каждого из циклов! Всё повторялось раз за разом, пока не изменилось что-то ещё. Пока не вмешался некий фактор, который не разорвал бесконечную спираль, но хотя бы сместил куда-то в сторону.

Проклятие Нежити возвращается в каждом цикле, но к нему относятся всё спокойнее — это Рейме уже чётко понимал из прочитанного. С усталым равнодушием обречённых.

Миром всё больше овладевает чувство безысходности. Мир устал. Люди устали. Само Пламя будто бы устало, подпитываемое не предназначенным для этого «топливом». Всё кругом кричит, молит о завершении. Хотя бы о каком-то исходе. О разрыве цикла.

А что будет за его пределами?

Готовы ли люди к тому, что ждёт их там? Готов ли сам Рейме?

Капитану хотелось немедленно поделиться своими находками с Алдией, но идти к архимагу в такое время было бессмысленно — он наверняка занимался своей непонятной жутью в лабораториях. Да и сил уже не осталось. Лучше оставить серьёзный разговор на утро.

Усталость, плотный ужин и кубок вина свалили с ног не хуже дубины какого-нибудь гиганта. А вот отдыха сон не принёс.

…Рейме идёт по незнакомому городу, разрушенному и опустевшему. Идёт медленно, внимательно глядя по сторонам, держа меч наготове, щит — перед собой. Солнце садится, и это плохо… Всё труднее различить ямы и обломки строений под ногами… и чьи-то силуэты в сгущающихся тенях.

Хорошо, что их выдают горящие красные глаза.

И безумный смех, который эти несчастные не в состоянии сдержать, даже притаившись в засаде.

Вниз по ступеням, в подземелья. Всё темнее и темнее, и нужно взять факел, но это означает — убрать за спину щит… Снова этот безумный смех. В темноте — алые угольки глаз. Движутся быстро, но… Меч Рейме быстрее. Пока всё идёт неплохо. Но пока он ещё и не слишком глубоко под землёй…

Чем ниже по лестницам, чем глубже в голодную пасть темноты, тем тяжелее дышать — и труднее сохранять ясность мыслей. Тьма, как вязкая чёрная жижа, вливается через глазницы прямо в душу.

Тревога, страх… Отчаяние. Не поддаваться.

А главное — не поддаться гневу, не позволить ядовитой удушливой ненависти захлестнуть сознание. Иначе…

Темнота. Даже красных отблесков не видно. И только слабо светятся на ступенях ошмётки какой-то синей субстанции. И от них исходит такой леденящий холод, что сердце почти останавливается.

И только чьё-то тепло рядом — привычное пушистое тепло у левой ноги — не даёт смертельному опустошающему дыханию Тьмы проникнуть в душу. Мы вдвоём, и пока ещё мы держимся…

Рейме проснулся от резкой боли в сведенных судорогой мышцах левой руки. Долго лежал, глядя в потолок и сжимая и разжимая кулак, пытаясь прогнать отголоски морозного онемения. В окно небольшой, по-солдатски скромно обставленной комнаты капитана понемногу вползал серый рассвет, через некоторое время неожиданно окрасившийся нежно-оранжевым. Неужели ненастье закончилось?