Приказано - спасти... (СИ) - Мохов Игорь. Страница 44

— К прицепу, — Чекунов тоже слабо соображал, сказалась бессонная ночь, — ляжете, отдохнете…

— Э-э, нет, — капитан крепче ухватился за рукав шинели красноармейца, — только не туда. Там я точно не смогу быть. Кровью и землей пахнет, как в могиле…

Семен решил что он чего-то не понял, голова работала плохо, но послушно повернул в другую сторону. Доведя Масленикова до группы сосен, где пламя небольшого костерка уже лизало закопченный бок ведра. Сдал летчика, на руки Анастасии Ивановне. Постоял немного, вдыхая запах горящего дерева. Спать хотелось неимоверно. Но, все же, решил что сейчас делать этого нельзя. Нужно посмотреть, как дела у Андрея с ремонтом тягача. Да и в прицеп необходимо заглянуть.

Дойдя до машины, Семен понял, что его помощь здесь не нужна. Шилин вполне справился сам и с двумя красноармейцами уже заканчивал натягивать гусеницу. Обойдя "Комсомольца" вокруг, Чекунов подошел к прицепу. Задний полог криво свисал, не закрывая до конца входной проем.

Уперевшись ногой в скользкий выступ борта, Семен перевалился внутрь кузова.

Тяжелые запахи крови и сырой земли навалились на красноармейца, слились в тяжелом аромате смерти, заставившем Чекунова откачнуться назад, к выходу. Но, пересилив себя, Семен двинулся вглубь фургона. Лучики света, проникавшие внутрь через дыры в брезенте, позволяли кое-как рассмотреть внутреннюю обстановку.

Из порванных пулями мешков по полу рассыпался песок. Кое-где на стойках нар топорщились расщепленным деревом пробоины. А еще, там и сям на дереве виднелись темные пятна. И Чекунову не нужно было присматриваться, чтобы понять что это…

Теперь ему стал понятен отказ капитана Масленикова вернуться в фургон. Семен представил, каково тут было и по спине пробежал озноб. Чекунов хорошо знал, как бывает страшно, когда по тебе стреляют, когда пули врезаются в бруствер окопа… Но, когда у тебя есть оружие — можно ответить противнику. Пусть неприцельно, просто выставив ствол наружу и выпустив магазин "в молоко"… А, вот, каково лежать на нарах, и видеть как рядом умирает человек, и ты не с силах помочь ни ему, ни себе. И остается только держаться и не закрывать глаз… Чтобы, если останешься жить — отомстить. За всех…

Выбравшись из под брезента и спрыгнув на землю, Семен отдышался. Было ясно, что необходимо убирать следы боя в фургоне. Иначе, раненым будет совсем худо.

Снова, обойдя прицеп и тягач, Чекунов направился к костру.

Свободные от ремонта тягача бойцы уже собрались там. Все семь человек. Семен вспомнил прошлый день и мысленно выматерился. От всей группы осталось хорошо, если треть состава. То, что еще вчера было воинским подразделением, после гибели командира превратилось просто в группу вымотанных людей.

Красноармейцы жались к костру, протягивали руки почти в пламя, желая согреться. Спины в серых шинелях отгородили от тепла раненых, и даже Анастасия Ивановна, что помешивала в ведре какое-то варево, оказалась оттерта в сторону.

Требовалось восстановить порядок в отряде. Краткий взгляд в сторону лежащих раненых показал, что капитан Маслеников лежит с закрытыми глазами и, видимо уснул. А, значит, командовать придется самому.

Каждый, кто хоть когда-то пытался руководить группой людей, знает, что обычно любой человек получивший приказание, тут же начинает чувствовать себя несправедливо обиженным: "А почему это должен делать я, а не тот парень?" В армии этот вопрос решен радикально просто: приказ командира — закон для подчиненного. Однако, была тут маленькая закавыка: хоть и назначил Маслеников Семена своим заместителем, но ведь по званию он так и остался простым красноармейцем. Да еще и чуть ли не самым молодым из бойцов. Но, черт же подери, времени на всякую психологию-демократию уже давно не было.

Решительно раздвинув плечом греющихся, Семен шагнул к огню. Кто-то заворчал, споткнувшись о брошенное полено, но Чекунов не обратил на это внимания. Обвел взглядом стоящих:

— Все здесь?

Бойцы неуверено переглянулись:

— Вроде все. А тебе что?

— Сейчас нужно снять брезент с фургона, очистить прицеп от мусора и подготовить его под погрузку раненых.

— Ну так, скажи вон бабам, пусть сделают.

Люди явно пригрелись около костра, и идти возиться с сырым брезентом, и песком, пропитанным кровью не хотел никто. У Семена кружилась голова от недосыпания, воспоминания мешались с реальностью, и, на минуту, ему показалось, что перед ним новобранцы, прибывшие в их ИПТАП.

— Разговоры в строю! У женщин своя работа. Восстановить порядок в фургоне нужно быстро.

— Слушай, да ты никак зазнался? Что, раз тебя капитан заместителем назначил, так ты перед ним выслуживаться будешь? — красноармеец стоящий с другой стороны костра, хитро осклабился.

— Выслуживаюсь, говоришь, — Семен не отвел взгляда, — а ты, когда по гансам стрелял — перед кем выслуживался?

— Так, это, — оторопел красноармеец, — это, ж, враги! Их уничтожать надо!

— А раненые, наши, — Семен медленно повел головой в сторону лежащих на поляне, — тоже, враги?

Ошеломленный боец только хлопал глазами, нев силах произнести ни слова.

— Я гляжу, ты вроде и взрослый, а ума не нажил… Или, тебе невдомек, что чем больше мы тут стоим, тем больше у немцев времени, чтоб нас найти? Ты, то, если что, и удрать можешь… А раненым не выжить…

— Ты говори, да не заговаривайся, — перебил Чекунова другой боец, постарше, — жить тут все хотят. Себе то мы не враги…

— А если не враги, — в голосе Чекунова прорезалась злость, — чего резину тянем? Посты не выставлены, машина к движению не готова. Ждем, когда немцы соберутся и догонят? Думаете, они нам броневик, что на дороге сгорел, не попытаются припомнить?

Молчание было ему ответом.

— Тогда так. Ты и ты, — палец Чекунова поочередно указал на двух бойцов с ручным пулеметом, — займете позицию вон на том холмике. Котелки возьмете с собой, поедите там. Но — поочередно. Вы, двое, — двое красноармейцев помоложе оказались отделены от остальных движением руки Семена, — быстро перекусить, и — вперед. Пройдете дальше по дороге, где-то на километр.

— Анастасия Ивановна, выдай еду этим четверым в первую очередь, — обратился к санитарке Чекунов. Та только молча кивнула, не прекращая помешивать варево, булькающее в ведре.

— А остальные — со мной. Нужно быстро привести фургон в порядок. Времени у нас в обрез. Или, опять, разговоры разговаривать будем?!

Переглянувшись, красноармейцы двинулись выполнять приказ…

Семен смотрел, как бойцы, расходятся по указанным местам, и явственно чувствовал, как новый груз придавливает его к земле. Во что он ввязался? Мало ему фургона с ранеными, так ведь теперь, выходит, он несет ответственность и за этих людей, тоже? Чтобы стать силой, способной противостоять немецким солдатам, им придется вспомнить, что они не просто кучка окруженцев, пробирающихся через враждебное окружение. Они — подразделение армии. Той армии, что через три с небольшим года войдет в Берлин. Пусть, даже этого и не знают те бойцы что сейчас, матерясь, стаскивают цепляющийся за пулевые отщепы, брезент с фургона.

Впереди будут еще и отступления и поражения. Будет гибель в немецких котлах целых армий и фронтов. И, наверное, не в силах одного человека, повернуть ход истории круто в сторону.

Однако потом, шаг, за шагом, красноармейцы двинутся на запад. Все так же, преодолевая огонь и теряя друзей. Но, может быть, если Семен выполнит отданный самому себе приказ, в строю победителей будет стоять на несколько человек больше? И, тогда, в мирной жизни, у них будут дети. И внуки. Внуки, которым они смогут рассказать о войне. И о цене Победы.

И есть надежда, что на черном камне обелиска не будеть блестеть разбитое бутылочное стекло?

Вот только, чтобы проверить — надо дожить. В прошлый раз ему это удалось, а как получится сейчас? Ведь все пошло не так. И, значит, придется вспоминать все свои навыки и умения, весь, кровью заработанный, опыт. Кстати, об опыте: рука скользнула за отворот шинели, щелкнул включенный предохранитель пистолета. Второй попытки бунта Семен допускать не собирался…