Земля алчущих (СИ) - Смирнова Дина "Сфинксия". Страница 57

Сейчас же Ноэми казалось, что она попала в Бездну наяву и выбраться не осталось шансов. Всё, произошедшее после того, как её отцу на очередной стоянке удалось высвободиться из пут и развязать руки самой Ноэми, теперь вспоминалось как в скрытом плотной пеленой тумана полусне. Но, возможно, это оказалось и к лучшему. Ноэми не была уверена, что сумеет выдержать и не свалиться на землю, безвольно рыдая, если задумается о случившемся.

Поэтому она отгоняла любые мысли, кроме одной: нужно спасаться от погони. То мчаться по тропе, то углубляться в заросли, путая следы. Продираться через сплетения ветвей, спотыкаясь о корни и рискуя подвернуть или сломать ногу. Каждый миг рисковать наткнуться на ядовитую змею или хищника. И так — до самого заката, когда, чуть не теряя сознания от изнеможения, Ноэми взобралась на сук высокого дерева. На нём она и переждала ночь, то забываясь на несколько минут чутким сном, то вновь просыпаясь и цепляясь за ветви в ужасе перед падением с немалой высоты.

На следующий день Ноэми поняла, что ей уже не удаётся с прежней скоростью продвигаться вперёд. Джунгли давно были для неё почти вторым домом, и изнеженной особой она себя никогда не считала. Но теперь Ноэми чувствовала, что начинала быстро уставать, а натёртые башмаками мозоли и укусы насекомых, от которых чесалось всё тело, добавляли мучений. Правда, страх перед жуткими дикарями всё ещё придавал ей сил, а несколько удачно подвернувшихся плодов с тёмной кожицей, которые, как Ноэми хорошо знала, были съедобны и вкусны, приглушили голод и жажду. Вот только подобное везение не отменяло того, что она всё больше теряла силы и замирала от страха каждый раз, когда слышала шорох в зарослях или нечто похожее на отдалённое звериное рычание.

Вторая ночь на ветвях прошла для Ноэми ещё мучительнее. И когда к концу третьего дня она почуяла постепенно сгущавшийся в воздухе запах дыма, то решила пробираться в сторону его источника. Бесшумно передвигаться по джунглям Ноэми умела неплохо, а если теми, кто развёл огонь, оказались бы охотники или иные мирные путники, она наконец-то нашла бы помощь и защиту.

В конце концов Ноэми действительно удалось подобраться к походному лагерю незнакомцев довольно близко. Но когда она разглядела в сгущавшейся темноте, кто именно сидел у костра, то тут же похолодела от ужаса, по-детски зажав себе рот ладонями, чтобы не вырвался случайный вскрик.

***

«Бездна стоит у тебя за спиной, Чёрный Пёс! Сможешь не обернуться? Сможешь?..»

«Ты всегда идёшь вперёд, Рихо. Вот и не оборачивайся… Главное — не оборачивайся!»

Было бы странно не суметь соотнести эти фразы, принадлежавшие умирающей юной жрице и… Габриэлю, каким-то чудом умудрившемуся предупредить друга, даже пребывая в ином мире? Или всё-таки — адской твари, принявшей его облик, чтобы смутить и запутать?.. Последнего Рихо никак не мог знать наверняка. И пока упрямо продвигался по скрытой в джунглях тропе, удивив даже своих привычных ко всему подчинённых темпом, который задал их отчаянному броску, то и дело возвращался к раздумьям о своём видении.

И в итоге не внять предостережению друга побоялся всё же больше, нежели поддаться на уловки Бездны. Пусть и невольно вспоминал давний кошмар, в котором Габриэль предстал в образе ересиарха, предавшего огню и залившего кровью половину континента. А ещё — слова Лавинии, обронившей как-то, что, вздумай он выступить против Церкви, врагом бы её брат оказался страшным. Но теперь Рихо понимал: когда он перестанет верить в правоту Габриэля, вера в Троих у него тоже едва ли останется.

К тому же, если бы Рихо из-за своих сомнений оставил на расправу ташайцам Ноэми Бернар, он никогда бы не простил себе этого. Какие бы силы ни взывали с просьбой о её защите, бросить девушку в руках поклонников Тшиена он не мог. Не только из-за неё самой, но из-за того, что хотя и понятия не имел, для чего язычникам понадобилась дочь древней крови, но хорошо понимал: если их планы увенчаются успехом, это вряд ли окончится добром для поселенцев. К тому же — Рихо должен был признать это — мысли о Ноэми оказались для него сейчас почти спасением. Они давали чёткую цель и отвлекали от других, куда более мучительных раздумий.

Перед уходом из поселения Рихо всё-таки спросил госпожу Руже о том, не было ли снадобье, которое та ему дала, магическим и не имело ли каких-нибудь особых свойств. Например, не вызывало ли необычных снов. Но знахарка только удивлённо посмотрела в ответ и сказала, что с «противной Троим» магией отродясь не имела дела и тем более не может представить, чтобы от её зелий кто-то видел «странное». А уж за то, что мерещится господину церковнику по ночам, она не в ответе. И едко добавила, мол, с такой службой ему и должны являться одни кошмары.

Поэтому в путь Рихо отправился с тяжёлым сердцем. Его не отпускали мысли о том, что сон и исцеление от раны имели явно неестественную природу. А значит, и нынешнее задание вполне могло оказаться последним в жизни. В любом случае он всё равно бы ничего не сумел сделать с проклятием Бездны, если её дыхание и вправду коснулось его, зарастив рану. Да и едва ли кто-то вообще мог справиться с подобным. В этом случае единственным лекарством оставался очищающий огонь, и бежать от судьбы Рихо был не намерен.

Отвезя Ноэми Бернар в безопасное место, он собирался рассказать обо всём случившемся Асторре. Тот был его командиром и уж точно разбирался в происках тёмных сил. Если Асторре решит, что Рихо и впрямь вернулся из джунглей не таким, как прежде, он примет смерть без увёрток. Но пока Рихо жив, цел и в здравом уме, он ещё надеялся успеть исполнить свой долг: перед церковным воинством и… перед тем, кто до сих пор значил для него чуть больше, нежели любые другие привязанности и обязательства. Мысль об этом действительно, вопреки всему, придавала сил в дороге и отвлекала от мрачных раздумий на привалах.

В очередной раз расположившись у огня в сгущавшемся вечернем сумраке, Рихо подумал, что всё же, несмотря на максимально краткие передышки днём и остановки на ночлег уже в почти полной темноте, их маленький отряд двигался слишком медленно. Может быть, они догонят Бернаров только лишь в самих Высотах и им опять придётся иметь дело с упрямым скопищем еретиков. И это если ещё не брать в расчёт вариант, в котором Бернары могли наткнуться на тех, кто провёл в джунглях тёмный ритуал, да и до сих пор, вероятно, бродил поблизости. Тогда, возможно, Рихо совершенно попусту рвался вперёд…

Погрузившись в такие размышления, он глядел на пламя, но, уловив тревогу в голосах сидевших чуть поодаль рядовых, вскинулся и быстро спросил:

— Что у вас такое?

— Там кто-то был, — поднявшись на ноги, бросил один из рядовых и посмотрел в сторону росшего чуть поодаль дерева, чей увитый толстыми плетями лиан ствол терялся в полумраке. — А зверь вряд ли пойдёт к огню.

Товарищ церковника не замедлил последовать его примеру. Рихо сделал шаг вперёд, а когда сам снова отчётливо услышал шорох, на мгновение замер, решая, стоит ли подходить ближе. Но тут увидел, как прочь скользнул тонкий силуэт, определённо перемещавшийся на двух ногах. Рихо жестом приказал рядовым следовать за ним и кинулся вперёд, краем уха с одобрением уловив, что рядом кто-то взводил арбалет.

Почти полностью погрузившиеся во мрак заросли явно не слишком подходили для стремительной погони. Рихо коротко взмолился Троим, попросив их сберечь от ползучих тварей, которые вполне могли оказаться сейчас под ногами. Одного знакомства с змеиным ядом ему хватило на всю жизнь, и повторения он точно не желал.

Но тропические гады, к счастью для Гончих, в этот час не спешили выползать им навстречу, а неудобство перемещения по тёмным джунглям работало не только против них. Услышав впереди тонкий, определённо женский вскрик, Рихо рванулся вперёд, а уже в следующее мгновение прижал лезвие кинжала к горлу трепетавшей на земле добычи. И вздрогнул, когда разглядел лицо своей пленницы в свете факела, который держал в руке один из подоспевших рядовых. Потому что подметить нечто хорошо знакомое в тонких чертах высокоскулого, чуть вытянутого лица, обрамлённого спутанными прядями белокурых волос, Рихо не смог бы, разве что начисто ослепнув. Загнанный же взгляд светлых миндалевидных глаз, от плескавшегося в них ужаса казавшихся ещё более огромными, и вовсе рывком отбросил его в прошлое.