Гадюка на бархате (СИ) - Смирнова Дина "Сфинксия". Страница 29

— Ты опять гадала, Чериса, — бесстрастно произнёс Ислейв, разглядывая лежащие на камне выпотрошенные тушки трёх змей и гадючьи внутренности, разложенные тут же в причудливом порядке. — Зачем?

— Хотела спросить у богов об их воле, — Чериса вскинула голову и её тёмные глаза, густо подведённые чёрным, сверкнули в полумраке. — И узнать, когда к моему господину придёт слава.

— Вот уж слава — последнее, чего я желаю. Но что же тебе открыли боги?

Поднявшись с колен, Чериса оказалась на полголовы ниже Ислейва, но при этом выглядела более крепкой, чем сам маг. Её зелёная туника без рукавов длиной доходила до щиколоток, но имела по бокам разрезы до середины бёдер, не скрывая мускулистых стройных ног. Шею женщины украшало тяжёлое ожерелье из белого и светло-зелёного нефрита, а оба запястья обхватывали широкие золотые браслеты. Низкий вырез туники едва скрывал её небольшие упругие груди.

Бронзово-смуглая, с резкими чертами лица, орлиным носом и чётко очерченной линией тёмно-красных губ, Чериса была красива хищной и яркой красотой, нередкой среди её народа — ташайцев.

— Кровь, — в ответ на слова Ислейва, Чериса протянула к нему ладонь, действительно запачканную змеиной кровью.

— Это я вижу и без тебя и, клянусь Создателем, твоё счастье, что я не слишком брезглив, — скривился Ислейв. — Я спрашивал про гадание!

— Но, господин, боги и впрямь говорили мне о крови, — в голосе Черисы отчётливо слышался странный акцент народа Закатных Земель, хоть ташайка уже и говорила на языке Мидланда достаточно бегло. — О крови, что зальёт империю и потечёт с юга на север…

— Чушь. Скучно и предсказуемо. Если ты подслушала мой разговор с императрицей, то знаешь, что скоро будет война и, следовательно, не обойдётся без крови. Вот только знание географии тут тебя подвело — если война и начнётся, то, несомненно, с севера — с владений Кертица и его вассалов.

— О, нет, мой господин — с юга… Но раз тебе скучно слушать об этом, может ты хочешь знать о своей судьбе? Она будет славной, но я уже плачу о ней… Или о тех двоих, мужчине и женщине, что незваными пришли в твой дом? — взгляд Черисы так и впился в Ислейва, а рука ташайки уже лежала на его плече.

— О них. Только не обо мне. Лучше — о них.

— Но это будет и о тебе, мой возлюбленный господин, — сейчас Ислейву показалось, что в непроницаемом взгляде Черисы он уловил глубокую печаль… а, может — хорошо рассчитанное притворство. — Ты должен будешь выбрать. Только одного из них. И его… или её ждёт извилистый путь, на котором окажется немало славы и побед, но вот ловушек, предательств и боли — куда больше.

В ответ на это Ислейв расхохотался, запрокинув голову, и грубо привлёк жрицу к себе.

— Чёрт побери, я-то думал, ты умеешь дурить головы получше уличных гадалок, Чериса! Победы, слава, ловушки — всё это есть в жизни любого, кто сидит на троне или стоит рядом с ним. И таким пророчеством не впечатлишь даже младенца. В следующий раз сочиняй свои предсказания получше, ладно, моя чёрная змейка?

— Но я ничего не сочиняю, — серьёзно сказала она, чуть отстраняясь от Ислейва. — Это всё сказали боги.

— Хорошо, боги — так боги, — ответил Ислейв, убирая с лица Черисы прядь её густых волос. — В конце концов, я шёл сюда, чтобы занять твой заморский язычок вовсе не разговорами. Ты ведь знаешь, чего я хочу, правда?

— Знаю, мой господин.

Чериса, и впрямь, порой виделась Ислейву родственной тем гладким, вёртким и опасным гадам, с которыми она проводила столько времени, которых, кажется, нисколько не боялась, но безжалостно истребляла, вопрошая о судьбах мира и людей, или просто — как казалось самому магу — теша свою извращённую натуру.

И сейчас, когда Чериса — горячая и гибкая — прижалась своим сильным телом к Ислейву, а тёмным ртом — к его рту, магу казалось, что и язык у неё должен быть по-змеиному раздвоенным, длинным и узким — ибо человеческий просто не может быть способен на те штучки, что Чериса выделывала, целуя его и позже — вновь опустившись на колени, но уже не для своего жуткого гадания, а чтобы распустить шнуровку на бриджах Ислейва и обхватить губами его член.

Потом Ислейв подхватил Черису на руки и, прижав её спиной к стене подвала, холода которой они оба, распалённые, ничуть не ощущали, вошёл в неё, давно уже влажную и готовую разделить с ним страсть. Стройные ноги Черисы обвивали горячие бёдра мага, пока её пальцы, всё ещё испачканные змеиной кровью, блуждали по его спине, то царапая, то гладя.

Губы Ислейва, между тем, не отрывались от смуглой шеи и ключиц ташайки то вылизывая, то покусывая смуглую кожу, а Чериса хрипло постанывала, с каждым толчком чуть двигая бёдрами и глубже принимая в себя умелого любовника.

Гадюки, словно бы ощущая происходившее в двух шагах от них, шипели всё громче, двигаясь в корзине, словно единая и обладающая общим сознанием пёстрая масса и, наконец, выползая на каменный пол, чтобы там вновь переплестись, будучи охваченными ровно тем же порывом, который удовлетворяла человеческая пара.

Ислейв и Чериса были слишком увлечены друг другом, чтобы обращать внимание на такой «аккомпанемент» их страсти в исполнении чешуйчатых гадов. Лишь когда одна из змей подползла вплотную к парочке, Чериса голой ножкой равнодушно откинула гадюку в сторону, чтобы всего через пару мгновений разделить с Ислейвом пик их общего экстаза.

— А что же ждёт другого… того, кого я не выберу? — спросил у Черисы маг, немного отдышавшись и приводя в порядок свою одежду. — Боги открыли тебе его судьбу?

— То же, что и всех нас — в конце пути, — сейчас Чериса казалась умиротворённой и счастливой. — Смерть.

========== Глава 11. Семейные связи ==========

Несмотря на ранний утренний час, эллианское солнце уже раскалило стены особняка семейства Фиеннов. Но в спальне хозяина дома в это время ещё царила прохлада, сберегать которую были призваны и плотные шторы на окнах, и толстый камень стен — в жаркой Фиорре возможность надёжно укрыться от летнего зноя воспринималась как ещё одна привилегия богачей и знати.

Адриан Фиенн расположился в обитом бархатом кресле рядом с кроватью, венчавший которую снежно-белый с золотом балдахин пришёлся бы впору любому королевскому трону. На столике возле этого пышного ложа стоял серебряный поднос, наполненный спелыми персиками и кистями винограда, но властитель Фиорры не столько уделял внимание фруктам, сколько наблюдал, как девушка, сидевшая на постели скрестив ноги, неторопливо общипывала гроздь крупных сине-фиолетовых виноградин, не отрывая при этом взгляда от лица Адриана.

Жгучая брюнетка, уделявшая сейчас поровну внимания сладким ягодам и самому Адриану, была полностью обнажена, но держалась при этом столь расковано, словно бы могла, и глазом не моргнув, выйти в таком виде на главную площадь города.

Всё в девушке было отчаянно броским — очень смуглая кожа, большие ярко-зелёные глаза в обрамлении густых ресниц, тугие и непокорные завитки длинных чёрных волос, чересчур пухлые губы. Пожалуй, такая красота могла бы показаться несколько вульгарной — но только если бы любовнице Адриана не были присущи естественность и грация, сквозившие в каждом жесте и движении.

Джина Нуцци, которую уже успели прозвать Чёрной Розой Фиорры, даже не принадлежала к дворянству, а была всего лишь горожанкой самого что ни на есть простого происхождения. Но однажды, танцуя на городском празднике, привлекла внимание Адриана и сумела вытянуть свой счастливый билет, став его очередной фавориткой. Многих женщин приводили в покои властителя Фиорры — но редко какая из них оставалась здесь дольше, чем на пару ночей, а Нуцци делила ложе с Адрианом уже почти полгода и сумела ему пока что не наскучить.

Всё так же продолжая смотреть в глаза Адриана, Джина встала и, ленивой походкой приблизившись к креслу, опустилась на пушистый ковёр возле ног своего любовника.

— Хочешь? — Джина протянула Фиенну гроздь винограда, но, сразу же, отдёрнула руку, отщипнув одну виноградину, и, взяв её ртом, потянулась к Адриану. Тот принял ягодку из губ Джины, а потом поцеловал её — неторопливо и властно. Она же ластилась к нему, словно холёная кошка, вспрыгнувшая на хозяйские колени, и зажмурила изумрудные глаза, когда широкая ладонь Адриана соскользнула с её тоненькой талии на крутой изгиб смуглого бедра.