Список Мадонны - Форан Макс. Страница 25

Из окна своего кабинета Сальваторе Теттрини наблюдал, как юный новиций работает на полях Святой Сабины. Он стоял на телеге, запряженной мулом, и разбрасывал сено нетерпеливо мычащим коровам, окружившим телегу со всех сторон. Теттрини заметил, как ритмично двигаются широкие плечи, и одобрительно кивнул. Бернард Биру проходил свое испытание превосходно. Лишения поглотили слабость его тела, заменив ее мускулистой упругостью. На его осунувшемся лице яснее выделялись нижняя челюсть и горящие глаза. Глаза зелота или фанатика? «Да, — подумал Теттрини, — мы подавили высокомерие, но не самоуверенность. Мы заперли мальчика-мужчину навеки. Но что мы выпустили?» Ему хотелось бы это знать. Отвечая на стук, он пошел к двери, чтобы встретить посетителя, еще одного новиция, не выходившего у него из головы.

Теттрини было трудно согласиться с призванием Альфонса Баттиста, но пришлось уступить сильному давлению со стороны епископа Ломбардии. Баттист-старший обещал Церкви значительные земельные владения после своей смерти, так как, если его единственный сын станет священником, некому будет управлять ими. Интересно, что семья хотела видеть мальчика в Риме, в монастыре, где строгость и самопожертвование почитались за подлинные добродетели. Епископ уходил от ответа, когда Теттрини пытался узнать какие-нибудь подробности.

Молодой человек имел самую неподходящую внешность и манеру поведения, но был, как он вскоре обнаружил, не лишен кое-каких способностей. Предосудительных способностей, которые, возможно, могли даровать их владельцу многообещающее будущее, если учитывать склонность Церкви к политическим бренным делам. Льстивый, умный, сообразительный и честолюбивый, Баттист демонстрировал надлежащее внешнее благочестие, хорошо успевал в своих занятиях и проявил выдающиеся ораторские таланты. Он также умел манипулировать людьми, был лжецом и тираном. Другие новиции остерегались его. Теттрини знал, но не имел подлинных доказательств того, что он запугивает их и грубо нарушает монастырские правила. За физическим уродством Баттиста не было духовной красоты, а только еще больше уродства.

Баттист, напоминающий рыхлого белого слизняка, стоял напротив Теттрини. Кожа свисала с его гладкого круглого лица жирными розовыми складками. Крохотные глазки с красными ободками косили по сторонам, избегая прямого взгляда. Голова была полностью лишена волос. Блестящий маслянистый лоб и отсутствие бровей делали его лицо похожим на дряблую луковицу. Он уже сел, сложив свои пухлые, похожие на сосиски пальцы на животе, терпеливо ожидая, что Теттрини прольет на него поток благодарностей. Он был уверен, что принес то, чего хотел настоятель.

Теттрини нарушил тишину.

— Брат Баттист. Прошло уже более шести месяцев с того дня, когда мы разговаривали обстоятельно. Думаю, что настало время повторить разговор.

Альфонс Баттист хитро улыбнулся. Он хорошо понимал, зачем Теттрини поместил его в одну келью вместе с Бернардом Биру. Суть предложения Теттрини заключалась в том, чтобы он, Альфонс Баттист, наиболее одаренный из всех новициев, попытался помочь новичку, находившемуся под епитимьей, примером и молчаливым участием. Настоятелю нужен был шпион, и сегодня он ожидал доклада от этого шпиона. Ну так Теттрини его получит, и, если он не ошибается, настоятель будет доволен.

Голос Баттиста походил на свист, прорывавшийся сквозь щели меж его пожелтевших зубов.

— Я сделал все, как вы просили, святой отец. Все шесть месяцев я наблюдал за ним и старался показывать пример. Когда вы подошли ко мне после мессы сегодня утром и сказали, что хотели бы поговорить со мной с глазу на глаз, я помолился и тщательно обдумал те слова, которые скажу вам сейчас.

«Лжец», — подумал Теттрини, а вслух произнес:

— Продолжайте.

— Он стоит на коленях, но не молится, святой отец. Он работает, но разум его не с Богом. Он переписывает прекрасные слова великих людей по ночам, но перо его полно презрения. Его спокойствие таит в себе ядовитые мысли. Его задумчивое молчание — тревожный протест против деяний Господа.

Теттрини задумался, слушая его. Все было так, как он и предполагал. Ревнивый и злобный Баттист не мог позволить никакому сопернику угрожать его собственному влиянию на других новициев, многие из которых терпели его тиранию во имя Христа. И хотя Теттрини понимал, что Баттист был не из тех, кто «заселит собой Землю», но кто лучше этой пронырливой крысы мог бы вынюхать скрытые возможности?

— Спасибо тебе, брат Баттист. Ты очень помог мне. Я скажу тебе слова для раздумья. Побудь с братом Биру еще немного. Лучше места, чем Святая Сабина, для этого не сыщешь.

Баттист был разочарован. Он ожидал большего. Но он не огорчился.

Тайный сговор не заканчивался, и он использует его в свою пользу. Он облизнул губы, и на какой-то миг в розовых щелках его глаз высветился огонек.

— Конечно, отец-настоятель, — просвистел он. — На все воля Божья. — Ему хотелось остаться и спросить Теттрини, что слышно о наступлении австрийцев на Ломбардию, но настоятель, казалось, уже погрузился в думы о другом, поскольку он выпроводил его за дверь даже без единого благословения.

Теттрини закрыл дверь и вернулся к своему письменному столу. Он вынул платок и высморкался. Боже праведный, от этого грязнули так воняло, что даже защипало в ноздрях. Однако же он выполняет свое предназначение. Если оставить этих двоих вместе, то Баттист, возможно, обнаружит что-то, что позволит исключить Биру из Святой Сабины. С другой стороны, Биру может лишить жизни жирного розового дракона, поселившегося в монастыре.

В самом конце недели Теттрини присоединился к Бернарду Биру во время молитвы. После чего они поговорили. Теттрини сказал молодому постулату, что ему приятно видеть такую преданность делу и что период его очищения закончен. Он может разговаривать со всеми и отныне становится новицием. На вопрос Бернарда о том, сможет ли он иметь книги в своей келье, Теттрини ответил, что такое разрешение может быть получено в Святой Сабине, учитывая особый статус монастыря, но, к сожалению, нужно будет еще подождать. Брат Баттист останется с ним еще на какое-то время. Причина тому — нехватка места. В свете перемен у Теттрини были большие планы на шесть пустых келий в западном крыле спального помещения. Также можно будет пользоваться учебным классом для наслаждения менее строгой литературой. Теттрини понимал, что Бернард поймет и одобрит это.

Альфонс Баттист всегда занимал одно и то же место в церкви во время обязательного часового личного молитвенного бдения в святом присутствии. Ежедневно в монастыре назначалось четыре таких периода, и каждый волен был выбрать любой. Баттист обычно предпочитал предрассветный час, но беспокойный сон только отчасти служил причиной тому. Этот час был наименее любимым часом, поэтому зачастую он оставался в одиночестве. Со своего места на заднем ряду с южной стороны алтаря он мог боковым зрением видеть любого, подходящего к входу в церковь, и успеть незамеченным сменить свою сидячую позу на положенную в таких случаях коленопреклоненную. Отсутствие в последнее время возможности побыть одному добавило более неотложную причину для такого уединения. Успокаиваясь от воспоминаний об Игнации и блаженно закрыв глаза, Альфонс сползал своим неуклюжим задом со скамейки, запустив руку под рясу.

Он полюбил сына садовника сразу же, как увидел его. Несмотря на то что Игнацию было всего десять лет, его горячие чувственные глаза и гибкое смуглое тело зажгли страсть в Альфонсе. Он легко подружился с мальчиком и заманил его на конюшню, посулив сластей и пообещав покатать на своей белоснежной лошадке. Игнаций немного поплакал, когда Баттист спустил ему штаны ниже колен, но нагнулся с охотой. После чего Баттист щедро платил ему, угрожая побить его и уволить его отца, случись мальчишке выдать их секрет.

После этого они встречались часто. Предлогов было достаточно. Помимо всего прочего, несмотря на свои шестнадцать лет, Альфонс был наследником поместья, а это делало его значительной фигурой.