Список Мадонны - Форан Макс. Страница 9

Люсинда не пошла провожать Бернарда на корабль. Она осталась стоять на широкой лестнице одна, пока ее муж и сын садились в коляску. Лошадьми правил Винсент. Слуг не было, хотя обычно они собирались вокруг, когда уезжал кто-нибудь из членов семьи. Бернард настоял на том, чтобы им предоставили в этот день выходной в качестве его прощального подарка. Люсинда провожала коляску взглядом, пока та не исчезла вдали, а потом почти плача принялась перебирать в руках четки.

В порту Винсент убедился, что все было погружено и каюта была подготовлена в соответствии с его указаниями. Он достал из кармана два конверта.

— Твое рекомендательное письмо и немного денег. Твоя мать думает, что последнее тебе не понадобится, — сказал Винсент, натужно рассмеявшись.

Бернард взял конверты, раздраженный тем, что Винсент решил следовать правилам доминиканцев и дал ему какие-то жалкие гроши. Возникла неловкая пауза.

Наконец Винсент протянул руку.

— Прощай, Бернард. Я уверен, что ты преуспеешь на ниве богослужения. Но не забывай, что время все меняет. Если что-то пойдет не так, ты всегда сможешь вернуться. Дело семьи Биру навеки останется твоим.

Бернард пожал отцу руку, но не ответил на дружеское похлопывание по плечу. Он спокойно сказал:

— Я думаю, этого не случится. Если будет нужно, то напишу. А сейчас я пойду и разложу вещи.

Он уже полез в люк, который вел на нижнюю палубу, когда Винсент окликнул его:

— Ты уверен, что не хочешь меня ни о чем попросить… О чем-то, что я мог бы сделать за тебя?

На лице Бернарда мелькнула тень презрительной усмешки, а в словах едва улавливалось что-то такое, что Винсент почувствовал, но не смог понять до конца.

— Да. Скажи Ренато Сантини, что я уступаю ему «Полумесяц». Он поймет. И вот что еще, отец. Не то чтобы это меня очень беспокоило, но было бы неплохо уволить вороватую горничную немедленно и без всяких рекомендаций. — Затем он исчез из виду.

Глубоко задумавшись, Винсент пошел назад к коляске. С отъездом Бернарда дела его пойдут хуже, а ему самому придется работать больше. Но он снова все поставит под собственный контроль. Хотя, конечно, присутствие Бернарда несло больше процветания делу семейства Биру. Но он также доставлял и много беспокойства. В глубине души Винсент понимал и надеялся, что Бернард не вернется. Его сыну была уготована другая судьба. Он ни на секунду не поверил в то, что горничная была воровкой. Он помнил, что рассказывала его мать-крестьянка о добре и зле, с тех пор как еще был мальчишкой. Как Бог и дьявол посылают иногда на Землю специальных посланцев, чтобы помочь им разрешить их спор. Каким-то образом эта девушка задела его сына за живое, и ему казалось, что в этом случае она выступала орудием Бога, а не дьявола. Он сегодня же вечером уволит ее, но не без рекомендаций. Те, кто по-настоящему боятся Бога, не ошибаются в выборе между небесами и адом. Развернув лошадей в сторону дома, Винсент неожиданно почувствовал себя лучше.

Придя в каюту, Бернард лег на койку, положив себе на лоб мокрый платок. Голоса и огни вскрикивали и вспыхивали в его ушах и глазах, наполняя голову невыносимой болью. Его вспотевшее тело долго билось в конвульсиях, пока он не погрузился в прерывистый сон. Он все еще спал, когда судно подняло якорь и бесшумно погрузилось в туман, серым призраком внезапно подошедший к бухте с юго-запада.

Прочтя письмо, Сальваторе Теттрини принялся ходить по маленькой холодной комнате, совершенно забыв о молодом новиции, который ожидал за дверью, нервничая. «Странно, — подумал Томас Риварола, — что преподобный настоятель так взволнован этим прошением».

В монастыре уже поговаривали, что сын какого-то богатого человека из Генуи пожелал вступить в орден. Старик Марио видел его в тот день, когда тот впервые пришел на аудиенцию к настоятелю, и тем же вечером в трапезной описал его элегантное черное пальто, вышитый пояс и башмаки с серебряными застежками на темноглазом молодом незнакомце. Такие новиции нынче редко приходили к доминиканцам. В почете теперь опять были надменные иезуиты, втершиеся в доверие к благочестивому папе Григорию и забившие ему голову идеями современной теократии в Папской области — и, конечно же, с ними во главе. Поэтому неудивительно, что честолюбивые молодые люди шли в Общество Иисуса, а не к доминиканцам.

«Мы скоро снова станем подлинными братьями-проповедниками», — со счастливой улыбкой подумал Риварола, прежде чем его внимание опять не вернулось к тому, что происходило в комнате настоятеля. В чем причина такого очевидного расстройства настоятеля? За то, чтобы узнать это, он с готовностью выдал бы индульгенцию, отпускавшую все грехи.

— На этом все, брат мой. Ты можешь идти. Если потребуется, я вызову тебя, — сказал Теттрини, с полностью отсутствующим видом. Он закрыл дверь за удивленным молодым человеком.

Теттрини вернулся к своему письменному столу и, тщательно расправив свою белую рясу, уселся на простой стул с прямой спинкой. Положив письмо рядом с тем, которое было получено тремя неделями раньше, он, как всегда, тщательно скрестил свои руки так, чтобы нигде не была видна кожа, и невидящим взором вперился в простое распятие, висевшее на противоположной от стола стене.

Вот уже два года он настоятель монастыря Святой Сабины. Несмотря на то что с недавних пор монастырь переживает тяжелые времена, его стены на протяжении многих веков были свидетельницами приобретения знаний и соблюдения традиций. Во время своего назначения настоятелем он был поставлен в известность о том, что магистр ордена выбрал этот древний монастырь в качестве ведущего на пути доминиканцев к возрождению. Монастырь воспитывал послушание и духовное совершенство. Для принятия духовного сана новициям здесь требовалось меньше девяти долгих лет, как это было в других доминиканских монастырях. Наступит время, и Святая Сабина станет принимать к себе только лучших из лучших. Теттрини устало потер глаза. Но не сейчас.

Должность настоятеля монастыря Святой Сабины в Риме, в иерархии власти католической церкви считалась начальным пунктом на пути к архиепископскому чину настоятеля собора Святого Фомы, являвшегося орденской вотчиной. Преданные идеалам общественной деятельности и делу распространения слова Божьего, доминиканцы успешно завоевывали руководящее положение в католической церкви в XVI и XVII столетиях, но более ревностное в евангельской проповеди и политически более амбициозное Общество Иисуса заставило братьев-доминиканцев уступить им свои позиции в Ватикане.

«Обилие мелочных проблем, стоящих перед властью, — размышлял Теттрини, — огромно». Беспорядок, творившийся в Риме, вызывал у него сильную озабоченность. Но сможет ли он сам выдержать то, что уже давно замечает внутри этих стен? Грустно было подумать, но, несмотря на преимущества, которые давало особое положение монастыря Святой Сабины на пути орденских реформ, почти у всех, пришедших сюда по зову Господню, руки были лучше приспособлены к плугу, нежели к перу. Невежественность новициев вызывала у Теттрини отвращение, мысленно он рыдал каждый раз, когда ему приходилось учить неотесанного каталонца или невоспитанного неаполитанца основам языка и логики. Разве можно было считать этих людей наследниками Фомы Аквинского и Бонавентуры? Скорее их можно было назвать толпой невежд в белых рясах.

За все время своей службы в монастыре Теттрини так и не встретил еще ни одного кандидата на пожалование духовного сана, который отвечал бы его представлениям об идеальном доминиканце. Почему лучшим из всех его сегодняшних учеников был отвратительный Альфонс Баттист? Теттрини вздрогнул, представив его. Где все эти Томмазо Кампанеллы, Игнацио Данти и Альфонсы Чаконы? Их нет. А куда делись такие желанные для священников из Святой Сабины приглашения занять руководящие посты в Ватикане? Грустно признаться, но он не мог назвать никого, кто мог бы встать рядом с изощренными иезуитами в черных сутанах. Да, для доминиканцев наступили тяжелые времена. Но монастырь Святой Сабины должен был исправить положение. Раздумывая над тем, появилось ли за последние два года хоть что-то, указывавшее на это, он взял со стола письмо, датированное четырьмя неделями ранее, и стал вертеть его в руках.